Наследник чародея - Страница 4

То, что их патриарх вышел из транса, сказалось на большинстве членов клана. Лица многих вардрулов тревожно замерцали, свидетельствуя об ослаблении связи с Предками. А у некоторых связь с Предками прервалась. Раздосадованные родичи Змадрка тихо заговорили между собой.

В этот миг Террз осознал, что натворил. Мальчик замер, уставившись на Змадрка с открытым ртом. Лицо его залила краска глубочайшего стыда. Даже в лунном свете нельзя было не заметить, как он покраснел, и в голове его матери мелькнула мысль: наконец-то Террз достиг того, что можно было назвать изменением хиира. Мальчик едва слышно принес извинение и, хотя голос его дрожал, заговорил громче, обращаясь ко всем оскорбленным членам клана:

— Я не хотел все испортить. Змадрк Ридсвилщ, прости меня, — и он поднял на патриарха глаза.

Верран не расслышала ответа патриарха, потому что он говорил мягко и тихо. Не удалось ей разобрать и выражение его лица, когда он склонился к ее сыну, но показалось, что оно было таким же, с каким он обращался к собственным детям. Террз помахал пальцами, имитируя вардрульский жест согласия, и медленно спустился с камня, чтобы сдаться на милость Нида, который ждал у подножия. Мальчик ухватился за лапу мутанта, и они вместе вышли из круга. Террз брел, понурив голову и устремив глаза в землю, но он не мог не почувствовать, что укоризненные взгляды вардрулов почти физически давили на него. Когда сын приблизился, Верран увидела, что он горько плачет. Ему не удавалось более сдерживать слезы, но губы его были плотно сжаты, и ни звука не вырывалось из них.

Взгляд ее скользнул в сторону вардрулов. Большинство участников церемонии не заметили происшедшего. Остальные уже возобновили единение с Предками, и лица их снова ярко сияли. Но было совершенно очевидно, что патриарху Змадрку трудно сконцентрировать волю, как и его дочери Четырнадцатой, которая продолжала смотреть на Террза. Сын стоял рядом с ней, низко опустив голову.

— Я не собираюсь наказывать тебя, Террз, — без раздражения сказала ему Верран. — Не вижу в этом никакого смысла. То, что ты сейчас переживаешь, — очень жестокое наказание. Ты ведь понимаешь, как провинился?

— Да. — Он кивнул, не отрывая от земли взгляд черных глаз.

— Ты можешь пообещать мне, что никогда — никогда! — больше ничего подобного не сделаешь?

— Да.

— Теперь убедился, что ты не вардрул и никогда не сможешь стать вардрулом?

— Нет.

— Что?!

— Нет, мама. — Он поднял голову и встретился с ней взглядом. В его глазах отражались унижение и боль, но в то же время и стальная воля. — Я найду способ стать одним из них и когда-нибудь испытаю единение со своими Предками. Змадрки станут моим кланом. Я не оставлю своих попыток.

— Мой мальчик, ты говоришь ерунду. Неужели не понимаешь?..

— Мама, — перебил ее Террз, — что такое Познание?

Вопрос поразил Верран.

— Ну… Познание — это власть над предметами и событиями, которой пользуются ученые-маги ордена Избранных Ланти-Юма.

— Мой отец был из числа Избранных?

— Величайшим из всех, когда-либо живших на свете, Террз.

— И люди убили его?

Верран не ответила. В последнее время, опасаясь отравить его неокрепшее сознание, она перестала при нем проклинать убийц Фал-Грижни. Но, оказывается, некоторый вред все же был нанесен.

— Ты ведь учила меня читать по его записям, принесенным из города, верно?

Верран неохотно кивнула. Она уже предвидела ход его мысли, и он был ей не по душе.

— Там, в этих тетрадях, можно найти Познание?

— Да.

— Тогда я их изучу и использую Познание, чтобы достичь единения с моими Предками.

— Тебе не удастся овладеть этой премудростью. — Верран старалась говорить очень спокойно. — Это слишком трудно и… опасно. По крайней мере, здесь нет никого, кто смог бы помочь тебе, а одному этого не осилить.

— Я смогу! И добьюсь… вот увидишь. — Мальчик уже не плакал. Лицо его стало строгим и удивительно взрослым. — Я не сдамся, мама. Обещаю тебе — ни за что не сдамся!

Они блокировали Сандивелльский канал, и «Великолепная» оказалась в ловушке. Огромная венериза билась, как птица в сетях. Ветер играл вымпелами и поникшими шелковыми парусами. Владелец венеризы, герцог Повон Дил-Шоннет, взглянув на водную гладь, увидел орду рассерженных граждан. На этот раз его подданные превзошли самих себя. Флотилия плотов, барж, домбулисов, сендилл забила устье Сандивелла. На суденышках кишмя кишели люди, причем на всех были абсолютно черные одежды, а лица скрывались под масками в виде черепа. Сотни подобным же образом одетых граждан высыпали на пристани и причалы. Хотя солнце еще не село, в руках они держали зажженные факелы и фонари. И все это в мертвой тишине. Да, лантиийцев нельзя было обвинить в отсутствии воображения.

Герцог Повон грыз засахаренные орешки и безо всякой симпатии смотрел на свой народ.

— Чего им от меня надо? — вопросил он. — Хотят моей крови? Жизни?

Вопросы в сущности были риторическими, ибо герцог слабо верил, что его спутники способны дать на них вразумительные ответы. Во всяком случае, вряд ли стоило рассчитывать на проницательность, например, лорда Бескота Кор-Малифона. Не то чтобы Бескот был дурным человеком — его пышные празднества и маскарады являли собой чудеса искусства и экстравагантности. Одевался он безупречно, поместье содержал образцово, а его последняя венериза «Золотой восторг» не имела себе равных. Ее спуск на воду при лунном свете, состоявшийся пару лет назад, стал памятным событием: фейерверк, музыканты, наряженные в костюмы закованных в кандалы гоблинов, банкет на двести человек… Тогдашняя любовница Бескота и пара канатоходцев, обнаженные и натертые позолотой, служили украшением празднества. Они позировали и кувыркались на бушприте. Это зрелище шокировало полгорода, но в то время наиболее склонные к подражанию придворные ненадолго увлеклись танцами на канате. Да, Бескот Кор-Малифон, несомненно, обладал вкусом, имел неподражаемый стиль, но… был полностью лишен прозорливости.

Кельдама Нуксия не более Кор-Малифона годилась в советчики. Нуксия, дочь келдхара Гард-Ламмиса, была великолепной девицей лет сорока. Высокая, крупная и сильная, с коротко стриженными волосами и вечно стиснутыми челюстями, она как несокрушимая скала возвышалась на паркетной палубе «Великолепной». Ее темные глаза смотрели на мир из-под прямой четкой линии бровей с бесконечным презрением, от которого раздувались мясистые ноздри и кривились толстые губы. Повон оглядел ее массивную фигуру, решительную позу, бицепсы амазонки, большие сильные руки и вздохнул. За несколько месяцев до этого, когда вышел срок оплаты одного из многих векселей, находившихся в руках у келдхара Гард-Ламмиса, герцог оказался в более чем стесненных обстоятельствах. Не желая причинять неудобств своему «уважаемому кузену из Ланти-Юма», келдхар выразил готовность скостить этот долг, если вдовый лантийский правитель соединит свою судьбу с судьбой кельдамы Нуксии — не требуя приданого и незамедлительно. «Ибо именно подобный союз двух нежных и любящих сердец крепче стальных цепей соединит наши города-государства, и его не нарушит ни голод, ни мор, ни вражда», — писал келдхар присущим ему высокопарным слогом. Хотя подобная сделка могла вызвать кривотолки, предложение это, как показалось герцогу, значительно улучшало положение дел, и Повон счел необходимым тут же его принять. Чувство облегчения, однако, испарилось при первом же взгляде на его громадную и уже седеющую нареченную. При ближайшем знакомстве кельдама Нуксия продемонстрировала властный характер и ядовитый язык. Сейчас Повон не просто не хотел жениться, но подобная перспектива вызывала у него отвращение. Ему пришлось прибегнуть ко множеству изощренных приемов, чтобы отложить неминуемое событие. Выхода, однако, не было, и уходящие дни приближали его к алтарю так же неотвратимо, как тюремная повозка приближает узника к месту казни. Остальные гости, пожалуй, были еще менее надежными. Лорд Снивер Дил-Шоннет, единственный сын герцога, стоял рядом с отцом, причем гораздо ближе, чем хотелось последнему. Кто знает, какая из многочисленных болезней Снивера может оказаться заразной. Снивер на протяжении всей жизни страдал несварением желудка. Из-за хронической аллергии из носа его все время текло, а надсадный кашель никогда не прекращался. Герцогу Повону был ненавистен звук этого кашля, как ненавистен и сам Снивер — тощий, хилый, рахитичный коротышка. Голубые вены, подобно червям, вились по тыльной стороне его рук, и в свои двадцать семь лет он уже начал лысеть. Цвет лица у него был землистый, а голубые навыкате глаза всегда исполнены дурного предчувствия. Робкая и слишком частая улыбка, дергающееся веко, визгливый фальцет и угодливые манеры дополняли портрет этого далеко не многообещающего наследника. Отсюда и удивление, вызванное его ответом отцу: