Наследник чародея - Страница 10
Верран ясно давала себе отчет в том, что она пытается, вопреки течению времени, удержать в себе восхищение тем, что давно ей знакомо. Ее окружение было, без сомнения, прекрасно, но прекрасно по чуждым ей вардрульским меркам. Рассеянный свет камня играл на рядах отполированных полупрозрачных сталактитов и сталагмитов, резных колоннах и каменных кружевах, сборки которых выглядели столь же мягко задрапированными, как на подлинных тканях. Слабо поблескивали кристаллические наросты, изящностью формы и чистотой цвета превосходившие красоту живых цветов там, наверху. Богатые занавеси цветной слизи придавали свечению стен причудливые оттенки. В обрамлении белоснежных мхов загадочно темнели булькающие пруды. Резные фризы были украшены скульптурными силуэтами, изображающими славные деяния прошлого. Вардрулы ценили скульптуры более за их художественные, нежели за исторические достоинства. Существам, способным испытать единение с Предками, не очень-то требовались письменные или художественные летописи. Верран же эти силуэты ни о чем не говорили, ибо большая часть событий и их последовательность обозначались иероглифами, которые вардрулы вроде бы хотели, но не могли ей объяснить. Очевидно, секрет заключался в физических и эмоциональных ассоциациях, которые у вардрулов передавались изменением хиира. Да и скульпторы, которые прибегали к лишенным здравого смысла условностям изображений и не придавали значения композиционной уравновешенности, явно обескураживали лантийское восприятие. Лишь один из фризов постоянно привлекал внимание леди Верран. На нем было изображено создание обогревательной системы Фал-Грижни, причем все вполне узнаваемо. И источник энергии, заключенный в герметичный ящик с четырьмя сверкающими полушариями, — удивительно компактное устройство, если учесть, какие огромные пространства оно сделало пригодными для проживания, самодостаточное и действующее непрерывно, если ничто ему не помешает. И сам Террз Фал-Грижни, каким он был в то время, — заметно моложе, чем тот ученый муж, за которого вышла замуж леди Верран. Неизвестный художник мастерски уловил и передал в камне его долговязую худощавую фигуру, длинные пальцы и тонкое мужественное лицо. И только глаза были не похожи, потому что художник не смог удержаться от соблазна привнести в облик Фал-Грижни хоть что-то вардрульское. И все-таки скульптурный портрет удался, и в течение первых двух больших венов Верран влекла сюда какая-то неведомая сила. Много долгих часов провела она здесь, точно загипнотизированная обликом мужа. Но в конце концов инстинкт самосохранения потребовал от нее покончить с этим истязанием, и она стала обходить стороной это место.
Но сейчас она направилась к нему.
Комнату, где чаще всего можно было отыскать Террза, вардрулы называли словом, переводимым на лантийский как Обитель. Это была небольшая пещера природного происхождения, стен которой не коснулся резец. Располагалась она под холмами Назара-Сина, то есть в самой древней из обитаемых частей лабиринта. Это был тупик в конце очень узкого извилистого перехода — место труднодоступное, хотя в Обители не было двери, так как ни о каких воротах, решетках, запорах и о чем-либо подобном вардрулы не ведали. Занавеси, скрывавшие некоторые покои, вывешивались исключительно для того, чтобы охранить уединение. Как бы ни была Обитель уязвима, здесь хранились самые ценные для вардрулов, почти священные реликвии патриарха Террза Фал-Грижни — книга, пергаментный свиток, дневники и золотая пластина, которые Верран и Нид принесли с собой, спасаясь из Ланти-Юма много лет назад. По этим единственным образцам лантийской письменности Верран учила сына читать, и впоследствии не раз об этом пожалела. Отцовские дневники разожгли тщеславие юного Террза, который поставил себе целью приобщиться к Познанию. На протяжении пятнадцати больших венов сын Грижни трудился над этим, и чем чаще он терпел неудачи, тем крепче становилась его решимость, и сейчас он почти все время упражнялся в магической науке. Он почти поселился в Обители, и порой Верран не видела его целый малый вен. Она сочувствовала разочарованиям сына, втайне страшась его успехов.
Вот они, слева от нее, эти фрески. Хотя она давно их не видела, детали неизгладимо врезались в память. Она могла представить себе эти сцены в мельчайших подробностях, не нужно было и смотреть. Но отчасти из любопытства, отчасти из желания проверить четкость своих воспоминаний Верран повернула голову, чтобы снова взглянуть на барельефный портрет мужа, выдержанный в черно-серых тонах. Вот он стоит, великий Террз Фал-Грижни, и она внутренне напряглась, ожидая неминуемый острый укол в сердце. Но его не последовало, и она остановилась, чтобы понять причину. Грусть, сожаление, тягостное ощущение невосполнимой потери и желание снова быть вместе — да, все это осталось. Но былое отчаяние утихло, чувство утраты притупилось. «Странно, — подумала она, — все начинает казаться нереальным, подобным сну. Еще несколько больших венов здесь, внизу, — и я начну сомневаться в том, что это все действительно когда-то произошло. И этот барельеф, а не сила моей памяти, станет подтверждением реальности прошлого».
— И это будет неверно, ибо глаза у него были другие, — произнесла Верран.
Возле нее недоуменно зашипел Нид. Мутант не умел толковать зримые символы, его примитивный ум не мог уловить связь между монохромными изображениями на стенах пещер и давно умершим хозяином Фал-Грижни, а потому он не разделял интереса своей хозяйки к настенным силуэтам.
— Пустое, — заверила его Верран. — Пойдем-ка отыщем Террза.
Они двинулись дальше, мимо вардрулов, которые приветствовали их вежливо, почтительно, но несколько отстраненно, как и полагалось при встрече с безнадежно негармоничными существами. Эти доброжелательные приветствия подавляли Верран с того самого времени, как она научилась различать нюансы в их голосах. Она изо всех сил постаралась ответить столь же любезно и ускорила шаг. Вскоре они достигли узкого и такого извилистого коридора, что уже не могли идти рядом. Протиснувшись сквозь сужающуюся горловину, настолько тесную, что колючки на шкуре Нида стали царапать стену, они прошли за занавес и оказались в Обители.
Террз действительно был там; он возлежал на невысоком ложе и был так поглощен своими занятиями, что не заметил вошедших. Верран воспользовалась этим, чтобы рассмотреть сына, и уже не впервые поразилась его все возрастающему сходству с отцом. Так же высок и сухощав, те же мужественные точеные черты лица и самое главное — те же огромные черные глаза. Форма длинных пальцев, посадка головы, четко очерченные скулы — все это он унаследовал от Грижни. Но были и отличия. Террз на пару дюймов не дорос до отца, он был еще по-юношески тонок, фигура его казалась хрупкой. В то время как Фал-Грижни держался очень прямо, даже немного высокомерно, и походка его всегда казалась твердой и целеустремленной, движения и жесты Террза обладали мягкой грацией вардрулов. Его лицо, хотя и очень походило на отцовское, имело совсем иную мимику. Постоянное стремление подражать вардрулам наложило отпечаток на его глаза и губы.
В отличие от отца юноша был гладко выбрит. Только уступив страстным мольбам матери, он не выщипал брови и ресницы и не сбрил темные локоны с головы, в подражание своим совершенно безволосым приятелям-вардрулам. Конечно, искреннее огорчение Верран подействовало на него, однако куда сильнее, чем ее увещевания, оказалось напоминание, что густая шевелюра несколько скрадывает типично человеческий абрис черепа. Став перед выбором между двумя, как он считал, уродствами, Террз решил выбрать то, что более удовлетворит его мать.
Нид пробурчал приветствие, и Террз поднял голову. Верран с удивлением заметила, что щеки его слегка горят. Краски редко появлялись на бледном лице юноши, с рождения не знавшего солнечного света. Глаза его тоже лихорадочно блестели, и Верран сразу же испугалась, не заболел ли он. Террз был довольно болезненным в младенчестве, так как ему пришлось расти в подземелье и питаться тем, что могло поддерживать жизнь, но не было предназначено для представителей рода человеческого. Он подхватывал всякие экзотические болезни, к которым дети вардрулов имели стойкий иммунитет. Позже его здоровье укрепилось, но мать все еще беспокоилась.