Наследница Дивной усадьбы - Страница 6

Видимо, это самое «не случиться» произошло и в моем браке, точнее, в браке той, в чьем теле я теперь находилась.

После последних слов Палаши мне стало совсем грустно. Какая-то безысходность и безрадостность захватили меня. Муж не любил, и я его тоже.

Вдруг заплакала малышка. Я обратила на нее взор и подумала о том, что теперь у меня есть нечто более ценное, чем муж и его любовь. Моя малышка. И если моему супругу ни я, ни мой ребенок не нужны, пусть так и будет. Я постараюсь выжить и без него и вырастить дочь сама. Не такое видали. Главное, что моя дочь здорова, а я молода и полна сил. И все у меня получится!

Наверное, сейчас надо было добраться как можно быстрее до моей троюродной тетки. А потом и решить, что делать дальше.

Проснулась я от хныканья малышки, которая лежала у меня под боком. Взглянула в окно, уже смеркалось. Снова был вечер.

Я прислушалась к себе. Слава Богу, болей не было, а я довольно хорошо отдохнула, пока спала вместе с дочкой пару часов.

Спустив просторную рубашку с плеча, я обнажила упругую грудь. Склонилась над девочкой и приложила дитя к соску. Она жадно зачмокала, а я, довольная, улыбнулась.

Сегодня я кормила ее четвертый раз. Молоко у меня все прибывало, и я была этому рада. Ведь не знала, как в этом мире кормить дите без молока. Здесь наверняка не было искусственных смесей. Первого своего сына я кормила до года сама, а со вторым переболела маститом, оттого молока у меня не было. И кормила я его смесями, отчего очень переживала. Он и вырос более хилым и болезненным, чем первый. Потому сейчас я очень хотела, чтобы у моей малютки молока было вдоволь.

Отчего-то очень хотелось есть, рада была бы даже корочке хлеба. Хотя с утра съела кашу, а днем постные щи, я ощущала зверский голод. Лесник очень переживал, что не может накормить меня изысканными блюдами, к которым я привыкла, но я успокоила его. Помня все слова Палаши, я старалась поменьше говорить с мужчиной, чтобы он не догадался, что я сбежала из усадьбы и от мужа.

Я планировала уже завтра покинуть дом лесника, если все будет хорошо, и как можно скорее добраться до своей троюродной тетки. Благо Палаша знала, где она живет, и вчера назвала мне ее адрес.

Накормив малышку, я решила сама сходить поискать что-нибудь поесть. Палашу беспокоить не хотелось. Она и так со мной провозилась всю ночь, а днем готовила еду и стирала все вещи лесника, что я испачкала кровью во время родов.

Я встала с кровати, на удивление, довольно легко. Силы вернулись к мне, и это было радостно. Живот и промежность тоже не болели. Я проверила прокладку из тряпицы, которую соорудила мне Палаша, она была чистой, без крови. Всем телом я ощущала, что вполне здорова. Даже живот мой стал плоским и лишь немного висел. Как все же хорошо, когда рожаешь сама. Моего второго сына кесарили, так я неделю лежала в больнице и в первые дни едва передвигалась по стенке после операции.

Видя, что малышка снова заснула, я осторожно переложила ее в корытце и прикрыла лоскутным одеялком.

Сунув ноги в легкие ботиночки, я накинула на плечи длинный цветастый платок в русском стиле. Его дал мне на время лесник, вещица также осталась от его покойной жены.

Тихо, чтобы не разбудить дочку, я вышла из комнатушки. Изба состояла из четырех смежных комнат. Спальня лесника, где я рожала и теперь оставила дите, была самой последней, далее следовали просторная горница, а после кухня с печью и закрытые сени.

В горнице никого не было, стоял полумрак. Едва я приблизилась к приоткрытой двери кухни, как услышала тихий разговор Палаши и лесника.

– Принес же эту Марью нечистый, – в этот момент проворчала Палаша. – Все карты нам спутала. Померла бы барыня родами, и дело с концом.

– Отчего ты так говоришь? – удивился лесник.

Слова горничной показались мне очень странными, потому я решила пока не входить в кухню, а немного тайком послушать. Интуиция подсказывала, что надо поступить именно так.

Они говорили очень тихо, оттого я приникла к косяку двери и навострила уши.

– Я ведь намеренно барыню к тебе привела, чтобы все дельце по-тихому обстряпать, – продолжала заговорщически Палаша. – И извозчика подкупила, чтобы он сделал так, что у него якобы колесо сломалось. Он ведь так и не вернулся. Потому и повод нашелся, сюда к тебе в сторожку идти, дождь нам только на руку был.

– Зачем?

– Ты че, дурной?! Я ж мальчишку к тебе послала вчера, он разве не передал мои слова?

– Прибегал поутру малец, только я ничего не понял из того, что он сказал, – ответил лесник.

– Чего непонято-то тебе?! – вспылила горничная громким шепотом и уже дальше говорила громче. – Я намеренно привела барыню сюда, чтобы уморить. Всем скажем, что умерла при родах она, не разродилась, да и ребеночек мертвый родился. Правда, придется Марье денег дать, чтобы молчала. Потому и сказала, что, как назло, вчера к тебе повитуха притащилась.

Оторопев от слов служанки, я даже перестала дышать.

– Ты что, Палаша, дурное дело задумала? – нахмурился лесник.

– Дошло наконец-то! Ты должен мне помочь!

– Нет, я на такое черное дело не подписывался, – замотал головой мужик.

– Сам же говорил, что готов господину услужить!

– Готов, но не душегубством же!

– Зачем же я тогда тебе барыню привела, окаянный тетерев! Я и сама бы ее отравила, но отчего-то моя ядовитая настойка ее не берет! Даже вон ребеночка она выродила живого!

Я похолодела всем телом. Меня пронзила мысль о том, что та настойка от болей, которой меня поила Палаша, не зря была такой горькой! Это была отрава! Но отчего яд не навредил мне? Или же… я задумалась, и меня осенило. Может, все же этот яд и убил бывшую владелицу моего тела, настоящую барыню? И она умерла, а ангелы вселили мою душу в ее тело после этого и дали мне второй шанс? А молодая графиня Шереметьева должна была умереть в лесу под деревом промозглой ночью?

У меня ноги едва не подкосились от всего услышанного. Муж смертельно ненавидел меня и хотел убить. А сейчас я узнала, что и служанка жаждала моей смерти и увела в какую-то глушь, в лес к своему сообщнику.

– Тише ты, дура, чего, орешь? Услышит она, – цыкнул на Палашу лесник.

– И пусть слышит. Я эту богатую гадину ненавижу. Из-за нее мой братец маленький умер!

– Что былое вспоминать-то? – вздохнул печально лесник. – Твой брат и правда горемычная душа. В том приюте такой мор был, никто бы не выжил.

– А если бы я забрала его к себе, он бы жив остался! Он один у меня родной был после смерти матушки, а теперь я одна-одинешенька. А этой зажравшейся графине куска хлеба жалко стало! У них куры денег не клюют, а все равно жадные.

– В этом ты права, Палаша.

– Я так просила Любовь Алексеевну, на коленях умоляла. Он бы и не мешал никому, жил бы в моей комнатушке на чердаке. Я бы с ним своей едой делилась. Да и на усадебной кухне столько еды остается, что даже собаки дворовые уже не жрут. Точно бы никто не заметил, что он ест там. А у этой дряни, Любови Алексеевны, сердце что камень. Потому-то и Бог ее и наказал, что муж завел любовницу! Так ей и надо, твари бессердечной! Пусть сдохнет.

– Не говорил так, грех это! Желать смерти другому.

– Вот как ты заговорил?! Сам же сказал, что ради меня на все пойдешь! «Только попроси, Палаша». Твои слова? Вот я и прошу. Помоги мне сгубить эту богатую стерву.

Я слушала их перепалку и бледнела все больше. Так вот она какая! Настоящая барыня. Бессердечная стерва, которая пожалела кусок хлеба для несчастного сироты, и тот умер в приюте. Неудивительно, что Палаша ненавидела ее. И я понимала, что теперь исправить прошлое зло невозможно. Не могла же я сказать горничной, что в теле Любови Шереметьевой другая, я. Палаша никогда бы не поверила и посчитала бы меня сумасшедшей.

– Палаша, пойми, я не смогу, – мямлил мужик, но уже колебался.

– Ну и дурак! А если бы помог мне, господин бы нам денег заплатил. Он двести рублев обещал! А может, за услугу такую мне вообще вольную справит, если угодим ему.