Наследница царицы Савской - Страница 26
– Я обдумаю твои речи, пророк. И помолюсь о наставлении свыше, как ты сказал.
– И продолжишь предаваться всем своим грехам.
«Что ж, перемирия не вышло», – вздохнул Соломон.
– Я выполню свою клятву, Ахия.
– А я – свою. – В глазах пророка полыхало презрение. – Иди же, иди к своей иноземной невесте, склонись перед очередной чужеземкой. Но помни, что даже царь не стоит выше Закона.
Когда Ахия ушел, Соломон долго еще стоял, глядя на крошечного разбитого идола, лежащего у его ног. Наконец он нагнулся и подобрал черепки. Они были шершавыми на ощупь, словно кошачий язык. Очередная невеста из далекой страны, очередной чужеземный бог.
И царство нуждалось в них. Чтобы все шло гладко, чтобы земли и народы, управляемые из Давидова города, процветали. Осколки божка лежали на ладони царя, почти невесомые. «Такой малости достаточно для счастья моих жен, для прочных торговых связей».
«Мой народ благоденствует. Мои священники окружены почетом. Жены довольны. Чего еще можно требовать от меня?»
Она смотрела на небо сквозь мелкий оконный переплет, ожидая. Наконец ее терпеливая рабыня, державшая в руках две нити, взглянула на них и сказала:
– Пора, госпожа.
Зоркие глаза Лашары никогда не пропускали момента, когда в сгустившемся полумраке белая нить уже не отличалась от черной. И все же Тиганих взглянула сама, желая убедиться, что сумерки действительно превратились в просвет между днем и ночью, а Вечерняя Звезда взошла и ярко засияла над восточными холмами.
Затем она осторожно положила зажженную веточку шалфея к кусочкам благовоний в золотую чашу тонкой работы, стоящую перед деревянным изображением Богини Зари. Огонь охватил благовония, и через несколько мгновений дымок ладана закурился в прохладном воздухе. Почтительно прикрыв глаза, Тиганих сложила руки на груди и поклонилась:
– О Звезда Восходящая, я славлю твое величие. Прими от меня благодарность за свою милость. Не отвергни моего подношения за твою любовь.
Она выпрямилась и протянула руку. Лашара положила вечернюю жертву на раскрытую ладонь. Тиганих сжала маленькое тельце совенка и опустила его к посеребренным ногам статуи:
– Вот один из Детей Ночи. Даруй ему свою милость. Прими его в свое лоно.
Она еще раз поклонилась и снова скрестила руки на груди, с любовью и трепетом взирая на спокойное лицо богини. Статуя принадлежала сестре ее отца. Когда пришлось умилостивить ловкого и неутомимого израильского царя, которому каким-то образом удалось овладеть западной частью Шелкового пути, сестра отца одарила этой древней статуей Тиганих. Ее послали в Иерусалим вместе с другой данью – шкурами лис и рысей, соболями, янтарем и выделанными кожами, мягкими и тонкими, словно шелка из далеких восточных стран.
Когда Тиганих стала одной из жен царя Соломона, статуя богини очень изменилась. Древнее дерево, отполированное благоговейными прикосновениями множества рук, позолотили и посеребрили. В глазницы, когда-то просто выкрашенные краской, вставили два лунных камня.
«Теперь Богиня Зари и вправду сияет, словно вечерняя звезда. Я вижу, что ей нравится новое убранство…» Конечно, богиня была довольна, ведь разве не даровала она Тиганих мужа, доброго и веротерпимого, и трех крепких сыновей? «Да, Заря Вечерняя добра ко мне. И царь Соломон добр, ведь он позволил мне не расставаться с ней».
Она изо всех сил старалась полюбить и его Бога, ведь одна из обязанностей жены – служить богам, защищающим ее мужа. Когда она узнала, что царь Соломон поклоняется лишь одному Богу, называемому Яхве, она пыталась последовать его примеру, направив на это всю свою волю. Но любить Яхве так, как Вечернюю Зарю, она не могла.
«Может быть, это плохо, но я не могу любить Бога, который не любит меня». Ведь Тиганих вскоре стало ясно, что Яхве отвергает ее. «Не моя в том вина!» Она добивалась расположения Господа богатыми дарами и обещала до конца своих дней служить Ему, если Он явит ей милость. Но, несмотря на все жаркие молитвы, на все сожженные благовония, на роскошные жертвы, которые она посылала через слуг в Великий Храм, Бог ее мужа не явил ей ничего. Не послал ни единого сна или видения. Ни единого знака.
И даже тогда она не оставляла попыток, зная, что обязанность жены – поклоняться богам, которых почитает народ ее мужа. Но все ритуалы она выполняла без любви и веры, а теперь и вовсе воздавала почести холодному Богу своего царя лишь из чувства долга. Это была такая же обязанность, как печь хлеб или расчесывать волосы детям. Всю свою любовь Тиганих изливала на Вечернюю Зарю, Восходящую Звезду, которая не отвергала дары женщины.
Завтра праздник Шавуот, и в этом году она тоже принесет из царского дворца гранат и пшеничный сноп на Храмовую гору в дар Господу. «На этом празднестве и я буду ликовать. Теперь я стала Руфью». Отбросив старое имя и старых богов, Руфь теперь преклонялась лишь перед богом Авраама, богом Давида Великого.
«Теперь пелена спала с моих глаз. В этом году я возрадуюсь, озаренная светом Господа». Руфь улыбнулась, продолжая вынимать свои платья из сандалового ларца, рассматривая и сравнивая. Предстояло выбрать самое лучшее для первого приношения даров в Храм Господа.
Как же сильно отличался этот год от предыдущего! Тогда она была Суррафелью, дочерью халдейского царя, новой женой Соломона, прибывшей в подкрепление договора, слишком неловкой и робкой, чтобы произнести что-либо, кроме «как будет угодно моему господину и повелителю».
Но царь Соломон оказался таким ласковым и терпеливым, что победил ее робость, и таким добрым, что она сделала бы для него что угодно, кроме одного: она не могла отказаться от своих богов.
Поэтому она не приближалась к Господу, презирая его. В самом деле, в сравнении с ее защитниками, Он казался жалким. Как можно преклоняться перед Богом, не имеющим лица и тела? Как можно почитать Бога, если его собственный народ отказывает ему в образе, украшенном золотом и драгоценными камнями? Столько долгих месяцев она мысленно глумилась над иудейскими царицами и их ничтожной набожностью, цепляясь за своих богов и служа им по-своему!
«До чего упряма я была, до чего глупа!» Но однажды утром, когда она взглянула на Великий Храм, ее своенравие развеялось. Она и раньше часто смотрела на Храмовую гору, втайне насмехаясь. Но в то утро… О, в то утро все было по-другому. Восходящее солнце залило светом Дом Господа, и на миг показалось, будто храм охвачен огнем, будто это – путеводный маяк, призывающий тех, кто имеет очи, чтобы видеть.
И она увидела. Господний огонь, чистый и прекрасный, горел на вершине холма.
И в ее душе вспыхнул ответный огонь, выжигая все мелкое и незначительное. И в сиянии этого священного пламени ей открылась правда: Господь управлял ее маленькой жизнью так же, как великими судьбами богов и мужчин. Господь требовал отдать все, ничего не обещая взамен. Кто мог отказаться служить столь великому Богу? И, когда небесный свет погас, а храм снова стал лишь строением из камня и дерева, она упала на колени, произнося свою первую молитву Господу воинств небесных: «О Бог Соломона, сделай меня достойной Тебя!»
В тот день она отказалась от своих богов и обратилась к Богу мужа, терпя насмешки родной сестры и недоверчивое отношение женщин, рожденных под сенью Закона. Но ее поддерживало огненное обещание Господа, и она не сдавалась. Прежде она всегда отказывалась от труда, ставшего обременительным, а теперь не могла смириться с неудачей. И наконец, в отведенную ей ночь, она попросила помощи у Соломона:
– О царь, твоя раба взывает к твоей доброте.
Она встала на колени, словно молельщица.
Соломон улыбнулся и заставил ее подняться и сесть рядом с ним на кровать.
– Нет нужды принижать себя, жена. Проси, и я беспристрастно обдумаю твою просьбу.
– Муж мой и господин, я хочу поклоняться твоему Богу. Я хочу научиться воздавать Ему хвалу, как ты.