Наследие Арконы - Страница 13

– Сейчас самое время для хорошей драпы [33], потому что всем нам скоро потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее настроение… – продолжил молодой скальд.

– А, может, я? – тихо спросила девушка у дозорных.

У Сева аж дыхание перехватило от этого чудного голоса. Он кивнул.

– Спой им, Солиг! – подтвердил Инегельд. – Не верят нам, люди добрые.

Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на бок, не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу:

Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь – то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли…

– Раунд прошел в позиционной борьбе, – усмехнулся Игорь в усы.

– Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под славянские же стрелы соваться! – нарушил Сев повисшее в воздухе молчание.

Ярославова «Правда» узаконила деление божьих рабов на «новых» русичей-огнищан и русичей «старых» – смердов: «Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика». Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Мог бы рогатиной получить. Да где вы ныне найдете на всех по рогатине. Хотя дубовые сучья все так же крепки по Руси…

Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей загородной резиденции, селе Берестове. Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение языческой ереси.

С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет, один из них возглавил восстание в Новом городе. Бедный люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.

Сам князь вышел на переговоры:

– Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?

– Мои Боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят мои Боги, что свершится скоро великое чудо.

– Говорят? Врут твои истуканы! Получи!… – с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под плащом, на голову жреца.

Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей, остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.

Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах, Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский ад два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.

Не было и нет всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало культуру вниз и обращало в ничто.

… Игорь, когда выдавалась свободная минутка, старался припомнить, кто ныне правит за морем, перебирая один за другим разрозненные факты истории.

Государь Владимир Мономах!? Нет, это вроде бы давно помер. Впрочем, за тридцать два года фактического правления этот властитель изрядно досадил ростовщикам, недобитым хазарам и «миссионерам», устроив им веселую ночь в 1113-году. Со времен Вещего Олега, пожалуй, у Руси не было лучшего князя. Вот кто, действительно, Красно Солнышко! – думал Игорь.

Отпрыск же самого Вещего, – вспоминал он, – тоже Олег, в 940 году был провозглашен королем Моравии, там при поддержке двоюродного брата – Игоря Старого, воевал с венграми. Война продолжалась девять лет с переменным успехом, сначала Боги покровительствовали Олегу Младшему, но после военных удач, его разбили на реке Мораве. Бесполезным выдался и поход на Велеград. После победы у Ольмюце последовал разгром при Брюнне.

Затем из Гардарики пришло известие о смерти Игоря – сестрино письмо звало домой. Около года погостив у ляшского князя Земислава, и приняв христианство, Олег Младший вернулся в Киев, где помог сестре Ольге расправиться с древлянами, свидетелями её предательства, и благоустроить на новый лад Русь. Олег кончил свои дни в 967 году, так и оставшись лишь тенью великого языческого отца…

По смерти Мстислава, сына Мономаха, – как Игорь знал, – Рюриковичи окончательно передрались, не брезгуя никакими средствами, лишь бы досадить соседу. Тут припомнил он и младшего Мономашича, Юрия, прозванного Долгоруким, за персты загребущие. Юрий действительно застроил Ростово-Суздальский край, и поставил он на реках да озерах немало городов и крепостей – та же Москва с Дмитровым, Звенигород, Переславль-Залесский и Юрьев. Однако женатый на дочери половецкого хана, князь не раз подговаривал тех же половцев нападать на Русь. Жен, к слову, стеснялись князья брать из славян, пришла мода на ромеек. На склоне годов Долгорукий воссел на Киевском престоле, но, будучи превеликим любителем питья, еды, женщин, не прокняжил там двух лет, как скончался. Не выдержало старое сердце, ему было около шестидесяти пяти.