Нашествие чужих: заговор против Империи - Страница 27

Но и победу немцев он считал крайне нежелательной. Поскольку в подобном случае США придется противостоять Германии, потребуется милитаризация американского общества, и это будет вредно для «демократии»[72]. Отсюда следовал вывод — победить должна Антанта, но… без России. Писалось это еще летом 1914 г!

А вот французским и британским правящим кругам сперва пришлось забыть о неприязни к России, слишком уж требовалась ее помощь. Лавина германских армий чуть не стерла с лица земли Францию и экспедиционные силы англичан. Спасли союзников русские. Блестящая победа Ренненкампфа под Гумбинненом. Наступление, пусть и неудачное, Самсонова в Восточной Пруссии. Полный разгром австрийцев в Галиции… И план Шлиффена был сорван. Немцам пришлось срочно снимать войска с Запада и перебрасывать на Восток, а результатом стало «чудо на Марне». Дойти до Парижа противнику не удалось[73].

Если сравнить, как обстояли дела у тех или иных участников войны, то итоги первого ее этапа выглядели красноречиво. Западные союзники потеряли Бельгию и Северную Францию, после чего на здешнем театре установилась позиционная война. А все попытки англо-французского командования вернуть утраченные территории захлебывались в морях крови. Русские в это же время нанесли два жестоких поражения Гинденбургу в Польше. У Австро-Венгрии отобрали всю Галицию и уже проникали за Карпаты. А австрийские вооруженные силы так измочалили, что они уже не могли самостоятельно, без помощи Германии, вести крупных операций. На Кавказе наши войска вдребезги разбили турок, уничтожив под Сарыкамышем три корпуса. Когда же англичане и французы сочли, что османы — слабый противник, и устроили Дарданелльскую операцию, те же самые турки всыпали им по первое число.

Однако успехи нашей страны (не поражения, нет! а именно успехи!) вызвали новую волну тревоги в закулисных кругах Запада. Получалось — если Россия внесет главный вклад в победу, она сможет диктовать свои условия при дележке ее плодов. Выйдет из войны не ослабленной, а наоборот, еще больше усилившейся. А вдруг и впрямь начнет претендовать на роль мирового лидера… И западные державы принялись вести «подкоп» под свою союзницу. Условия для этого сложились даже более благоприятные, чем в 1905 г. В период между войнами яд либерализма и «западничества» продолжал активно разъедать российское общество. Им оказалась уже заражена практически вся интеллигенция, студенты, гимназисты, служащие коммерческих предприятий, значительная часть дворянства, офицерства, чиновничества. Бурному распространению разрушительных идей способствовало введенные в России конституционные «свободы». Мощным центром оппозиции являлась Дума. От нее старались не отставать земства, клубы, дворянские и купеческие организации. Газета, в той или иной форме не критикующая власть, рисковала лишиться читателей.

Россия по-прежнему выглядела могучей стеной, но вот теперь-то, в отличие от конца XIX в., эту стену и впрямь разъедала гниль. В «образованных» слоях общества оппозиционность царю и правительству отождествлялась с «прогрессивностью». Позиции Православия ослабевали. Многие стали считать его в лучшем случае «красивыми народными обычаями», в худшем — «реакционным» институтом, препятствием для мнимого «прогресса». Что уж говорить о прочности устоев веры и церковном авторитете, если, например, весной 1914 г. из 16 выпускников Иркутской духовной семинарии принять священнический сан решили лишь двое, а из 15 выпускников Красноярской семинарии — ни одного! Предпочли пойти по мирской линии — учителями, служащими, чиновниками. Часто восхищаются предреволюционным «серебряным веком» русской культуры. Бальмонт, Брюсов, Ходасевич, Блок, Андрей Белый, Соллогуб… Однако и эта культура была уже насквозь гнилой. Брюсов устраивал и служил «черные мессы», Соллогуб отвергал Бога и в своих стихах взывал к нечистому, Белый погряз в теософии и антропософии, мечтая о постройке «антропософского храма», Блок был членом ложи розенкрейцеров. Другие декадентствовали, коллекционировали любовниц, эпатировали эффектными формами и выворачиванием духовной пустоты. А ведь они владели умами, за их стихами гонялись юноши и девушки, переписывая друг у друга.

Правда, начало войны вызвало высочайший патриотический подъем. Люди понимали, что не Россия развязала драку, что с нашей стороны она справедлива, и речь идет о самом существовании державы. Множество крестьян, рабочих шло на призывные пункты, не дожидаясь повесток — поэтому мобилизацию удалось осуществить быстрее, чем планировалось. Добровольцами отправлялись на фронт студенты, интеллигенция. Уходили в армию даже мастеровые оборонных заводов, имеющие броню от призыва. А Дума провозгласила «национальное единение» перед лицом опасности, торжественно объявила, что поддерживает правительство, а все политические разборки откладывает до конца войны. Но нет, до конца не хватило…

Конструктивно работать либеральные политиканы попросту не умели, весь их авторитет держался на фрондерстве. Впрочем, даже и в недолгий период «национального единении» думская оппозиция держала камень за пазухой. Ей очень импонировало именно то, что Россия воюет в союзе с Англией и Францией. Строились прогнозы, что в подобном альянсе и наша страна должна будет реформироваться, ориентируясь на союзников. И в кулуарах выдвигался лозунг, что победа в войне, должна стать «победой не царизма, а демократии». Французам и англичанам либеральные деятели в рот заглядывали, считали своими «учителями». А Запад деятельность оппозиции откровенно поощрял. Политики и дипломаты Антанты стали поддерживать «демократические» настроения, брать под крыло лидеров, исподтишка подталкивая к возобновлению раскачки. Опять пошла информационная война. Победы России замалчивались и принижались, поражения всячески раздувались — как было с разгромом двух корпусов Самсонова в Восточной Пруссии. Для пущего эффекта думские либералы, западные деятели и газетчики подхватывали германские, чисто пропагандистские цифры русских потерь, ничего общего не имеющие с действительностью. Повторяли германские версии развития событий — что позволяло делать глубокомысленные выводы о недостатках «царизма» и «отсталости» нашей армии.

Но если у России были нечестные союзники, то ведь имелись и противники. Которые сразу же развернули подрывную деятельность, причем по нескольким направлениям. Как уже отмечалось, немецкие спецслужбы широко использовали для своей деятельности коммерческие предприятия. А они, благодаря договору 1904 г., внедрились в Россию повсеместно. Только в одной Москве действовало свыше 500 германских фирм. К началу войны некоторые из них благополучно переоформились на фиктивных российских владельцев. В других руководители-немцы выехали за границу, оставив вместо себя доверенных лиц. По данным нашей контрразведки, с немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный и Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний. Германские подданные были хозяевами «российско-американской» резиновой компании «Треугольник», обувной фабрики «Скороход», транспортных компаний «Герхардт и Хай», «Книп и Вернер», филиала американской компании «Зингер». Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись — «Сименс и Хальске», «Сименс Шукерт», АЕГ. Обо всем этом контрразведка знала. Но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства![74]

Русские управляющие выезжали в нейтральные страны, встречались там с германскими шефами, получали от них указания для дальнейших действий. Да и сами управляющие подбирались, естественно, не из случайных людей. Например, в фирме «Симменс-Шуккерт» этот пост занял большевик Красин. Главными гнездами закулисных контактов были Стокгольм и Копенгаген, где еще перед войной немецкие спецслужбы создали соответствующую базу. Важную роль играл возникший при участии Варбургов «Ниа-банк». Его владелец Олаф Ашберг был связан с перечисленными выше Сибирским, Внешнеторговым банками, с российским банкиром Дмитрием Рубинштейном, директором «Русско-французского банка в Петрограде» и «Второй Российской компании по страхованию жизни». Ашберг установил прочные контакты с Путиловым, владельцем крупнейших военных заводов и «Русско-Азиатского банка». Ими была создана совместная «Шведско-Русско-Азиатская компания»[75]. В ней участвовал и Абрам Животовский, дядя Троцкого, возглавивший специальный специальный консорциум «Русско-Азиатского банка». В общем сеть получалась не слабая.