Наша восемнадцатая осень - Страница 3

Нет, не надо никаких книг. Наверное, и времени не будет читать. Вот бинт надо взять. И маленький пакетик ваты. На всякий случай…

К двум часам все наконец было собрано.

Мать снова заставила меня сесть за стол. Поставила передо мною тарелку с котлетами, мисочку с малосольными огурцами, вынула из шкафа бутылку медовухи и стопки.

– За то, чтобы все было хорошо! – сказала она, – За то, чтобы поскорее кончился этот кошмар. За то, чтобы мы победили.

Медовуха приятно обожгла горло. Мать готовила ее по какому-то особенному рецепту – варила вместе мед, водку, корицу. Чудесные запахи после этого долго жили в комнатах. Последний раз мы пили медовуху, когда провожали на фронт отца. И вдруг я вспомнил, что тогда был точно такой же солнечный день, такая же стояла тишина в доме и у двери стоял такой же рюкзак, снаряженный для дальнего пути. И мать так же смотрела на отца, как смотрит сейчас на меня.

…Где-то сейчас отец? По каким дорогам носит его война? За последние три месяца он прислал только одно письмо…

– Ну, вот и все, – сказала мать, когда мы пообедали. – Время идти.

У ограды военкомата волновалась большая толпа. Во двор пропускали только призывников, провожающие оставались снаружи. Они тянулись через невысокий забор, перекрикивались с теми, кто находился внутри ограды, передавали какие-то свертки, перебрасывали яблоки.

День уже развернулся во всю ширину свою. Небо стояло над городом глубокое, синее. Солнце обдавало лицо сухим жаром, В редкой тени белых акаций, которыми был обсажен военкоматовский двор, на пыльной траве сидели и лежали призывники. Некоторые дремали, некоторые, развязав мешки, закусывали, У водопроводного крана, из которого текла немощная струйка воды, выстроилась очередь.

Я протиснулся через толпу во двор.

Призывная комиссия работала прямо под открытым небом. За канцелярскими столами, поставленными в ряд у стены военкоматовского здания, сидели военные в полевой форме и гражданские, Каждый стол был облеплен притихшей стайкой призывников,

Я подошел к первой стайке и стал слушать, о чем говорит седой, очень похожий на нашего учителя географии капитан.

– Ну, а кроме авиамоделизма и легкой атлетики ты чем-нибудь еще занимался? – спрашивал он худенького остроносого парнишку.

– Еще шахматами…

– В лапту он еще играет, – подсказал кто-то, – В чижика может, И в чехарду…

– Разговоры! – постучал рукой по столу капитан. – Я вас серьезно спрашиваю, Техникой увлекались?

– Не… – ответил остроносый. – Техникой не увлекался.

– Что ж, тогда в пехоту, – сказал капитан и сделал какую-то пометку в списке, лежащем перед ним на столе,

Мальчишку вытолкнули из стайки.

– Иди, инфантерия, не оглядывайся! Гордись! Пехота-матушка – царица полей! – крикнул ему вслед тот же шутник.

Мальчишка растерянно оглянулся, почесал затылок и побрел в здание.

– Только сейчас пришел? – спросил меня капитан. – Как фамилия? Пономарев? Это к четвертому столу.

За четвертым столом сидел гражданский. Я отдал ему приписное свидетельство, он быстро нашел в списке мою фамилию и, уперев в нее карандаш, спросил:

– В школе или во Дворце пионеров в каких-нибудь кружках занимались?

– В радиотехническом, – ответил я. – Только давно это было, Два года назад,

– Не имеет значения, – сказал гражданский, – Пойдете в связь. Он вывел против моей фамилии крупными буквами СВЯЗЬ, порылся в бумагах на столе и протянул сложенный вдвое листок.

– На медицинское освидетельствование. Вот ваша карточка.

– Где это? Куда идти? – спросил я.

– В помещение,

В здании было прохладно и тихо. После яркого сияния дня комнаты казались сумрачными. Только приглядевшись, можно было заметить, что здесь тоже работают, В одной из комнат на длинных столах с металлическими бортиками несколько военных чистили и смазывали винтовки, У окна рядком стояли ручные пулеметы на сошках. У самого входа – раскрытый ящик с патронами. Какой-то парень, сидя на корточках, набивал пулеметный диск. Заметив меня, он поднял голову.

– Из какой команды, приятель?

– Еще не из какой. Мне на комиссию, – сказал я.

– Направо по коридору, в самый конец, – ткнул он патроном в коридорные сумерки.

Не успел я войти в зал, где заседали медики, как меня окликнули. Это был Лева Перелыгин.

– Ларька, ты? Тоже повестка? Ну, брат, здорово; Знаешь, сколько здесь наших Восемь! Витя Денисов, Вася Строганов, Вовка Никонов, Генка Яньковский, Мишка Усков… Они там, во дворе, разве не видел? Тебя куда определили? В связь? Красота! Вместе будем, хотя все это очень условно. Давай раздевайся быстрее. Они тут пропускают, как по конвейеру.

Действительно, тут не медлили. Через десять минут, обслушанный и обстуканный со всех сторон, взвешенный и выверенный по оптическим таблицам, я уже одевался, и в графе "Заключение медицинской комиссии" на моей медицинской карточке стояло; "Годен к строевой службе".

Печальные дети, что знали мы,

Когда у больших столов

Врачи, постучав по впалой груди,

– Годен! – кричали нам, -

шутовски продекламировал Левка, и мы выкатились на зной и солнечный свет.

– Вот они!

– Привет новобранцам!

– Гвардейцам ура!

– Нет, ты на Левушку посмотри! Маршал! Генералиссимус!

– Посмотрела бы на него сейчас Галочка Щеглова!

– А Внучек-то, Внук!

– Вперед, и громче музыка играй победу!

Нас окружили ребята, задергали, затормошили. На минуту мне показалось, что мы не на призывном пункте, а во дворе нашей школы перед началом какого-нибудь большого похода в горы. У всех рюкзаки или вещевые мешки. Мишка Усков в спортивном костюме, с фляжкой на боку и с палкой в руке, У Витьки Монастырского на ногах мягкие синие тенниски.

Шумно, весело.

– Ребята, а что теперь?

– Ждать. Был приказ никуда не отлучаться. Ни на одну минуту.

– Это почему?

– Потому, что мы уже наполовину солдаты. И потому, что сегодня выходим.

– Куда?

– Черт его знает!

– Хлопцы, да мне ж отсюда рукой подать до дому! Всего две минуты.

– Попробуй, Попросись у тех, что стоят у калитки, может, выпустят. Слезу пусти, мамочку вспомни…

– Шутки шутками, ребята, а кто слышал сегодняшнюю сводку Информа? Наши оставили Георгиевск и Минеральные Воды.

– Отплюнься!

– Вот тебе и отплюнься. Официальное сообщение,

И сразу веселое настроение уносит, словно порывом холодного ветра.

– Ребята, ведь от Минвод до нас по шоссе что-то около сотни!

– Сто десять точно.

– Так какого же черта нас здесь с утра маринуют? Сразу бы оформили взводы – и айда!…

– Спроси у военкома. Он тебе все по-дружески выложит. От души.

– А кто там сейчас воюет, под Минводами?

– Тридцать седьмая армия.

– Какая тридцать седьмая? Там Девятая. Тридцать седьмая давно под Орджоникидзе.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все.

– Он племянник начальника генерального штаба. Ему дядюшка все секретные сводки по дислокации частей докладывает.

– Ну и дурак!

– А ты круглый, да еще в квадрате,

– Хватит, мальчишки! Мы не в классе, а на военной службе. Стыдно!

Это Витя Денисов. Тихий, миролюбивый Витька по прозвищу Голубчик. Комсорг нашего класса. Он и в школе всегда призывал к благоразумию и гасил самые горячие споры. Вот и сейчас после его слов мы сбиваемся в кучку и бредем к забору, в жидкую тень акаций. Плюхаемся в траву. Отдуваемся.

Ну и денек выдался сегодня! Как в Африке.

– Закурим, что ли? – предлагает Вася Строганов. – У меня есть "Пушка".

Мне почему-то не хочется курить. Да и не курю я по-серьезному. Просто балуюсь. После первой же затяжки у меня начинает кружиться голова и горло схватывает тошнота.