Наш Декамерон - Страница 36

- Тебе, - говорит, - надо немедля развестись с русской сукой, а пока живи с тухлой голландкой, рыжей и грязной.

- Я, - говорит, - теперь живу с уборщицей из бара - настоящей голландкой.

Ну, тут я впала в транс: представляете, я для него, говнюка, Родину бросила, березки, маму, наркомана-мужа, который за-стрелился. Беру чемодан, почему-то кладу туда трусы Генриха и зубную щетку и начинаю звонить по странам. Сначала ка-кому-то миллионеру. Он старец, но у него пластическая операция. По виду ему семнадцать, а на самом деле семьдесят один. Когда его со мной знакомили, я точно поняла, что он на меня клюнул. Кстати, у него дом с бассейном. Звоню, и пока я своим ломаным английским объясняю деду, что и зачем, вдруг понимаю: а на хрена мне его бассейн? Я ведь все равно напьюсь с горя и обязательно утону в его бассейне. В конце концов я полетела в Мюнхен к Фредди. С Фредди мы встречались один раз, но он точно на меня клюнул.

Приезжаю - не узнает. Ну, я ему объясняю, где, когда и как у нас было. Потом немножко выпиваю и жду. Никаких приставаний. Ведет себя как джентльмен. Относит меня на руках на кровать и кладет. Ну, дебил - типичный немец. Переспали только на третий день. И потом каждый день в десять вечера он загонял меня ложиться спать: это у него режим, у немца проклятого. Но вообще-то он был хороший, Фредди. И главное, нормальный, в носках не ходил. Но я начала немного тосковать по Генриху. Вообще Генрих безумно напоминал мне моего первого мужа - художника и наркомана. Тот был красавец, но тоже с причудами. Очень любил плясать ночью. Соседка под нами трезвонит, чтобы он унялся. Уймется. Заснет. А в три проснется и решает, что надо позвонить ей, извиниться. Вежливый, интеллигентный. Ну, дальше все понятно. Однажды мы подрались, и так ему захотелось мне приятное сделать, чтоб помириться. Пока я спала, он принес мне в подарок кошку с помойки. И сунул под одеяло. Через день мы оба чесались и такие колтуны на головах - стригущий лишай. Ну, слава Богу, за ней усыпалка приехала, и мы вылечились.

Ну, возвращаюсь я в конце концов к Фредди… то есть, подождите - от Генриха к Фредди я уже прилетела в Мюнхен. Нет, это я из Мюнхена возвращаюсь в Хуэнвенбрюкен к Генриху! В саду все подстрижено, но в доме все перебито. В гостиной валяются бутылки из-под "Мартеля", в уборной стоит замоченная гречка. Подумать только, эта сволочь стал без меня сыроедом, бросил уборщицу и начал жить с психиатром Майклом. Увидел меня - в слезы!

- Ну, - говорю, - Фред… то есть Генрих (я уже к Генриху прилетела)… Генрих, ты из них самый лучший.

- Ты любишь воду. И, по Фрейду, можно сделать такой вывод: если ты любишь воду, значит, хочешь трахнуть белую мышь.

- Все, становлюсь психиатром, буду сидеть в кресле, как Майкл… думать и получать за это кучу долларов.

С работы он, естественно, ухилял, ну, фирма на него в суд, жена тоже в суд. Думаю: все, надо куда-то сматываться - Генрих спятил, денег нет, одни "Мартели" кругом.

И вот тут я прочла в "Нью-Йорк таймс" про знаменитого геронтолога. Думаю: наконец! Фредди, Генрих - это один "левел" (то есть уровень). Это ограниченные мужики. А вот знаменитый геронтолог из "Нью-Йорк таймс" - это что надо! У него - девять детей: все на чем-то играют! Сам он четырежды кандидат на Нобелевскую премию и все время сидит по тюрьмам. Потому что принципиально не платит налогов. Друг Сальвадора Дали. Ну, точно - мой человек! Пишу ему письмо… там, про подсознание, про все эти Майкловы дела, про то, что Генрих не хотел трахать кухарку, а хотел жить с белой мышью и т. д. И что ты думаешь? Приходит ответ: приезжайте! Снимаю со стены свою балалайку - они же там всей семьей играют. Думаю: конечно, за геронтолога мне не выйти, но, может, за одного из девяти играющих детей? Только я купила билет - телеграмма: оказывается, жена геронтолога участвовала в какой-то демонстрации, ее толкнул полицейский, и у нее выкидыш. И теперь геронтолог предъявил государству иск на 102 миллиона долларов. Так он оценил жизнь малютки Кобус, исчезнувшей из пуза его жены. Представляешь, там эмбрион, а они ему уже имя придумали. И ведь получат за свой эмбрион 102 миллиона, точно знаю: деньги всегда к деньгам идут! И тут меня взяла такая невралгия: дышать нечем. Суперкатаральный стресс называется. Думаю, если через час не брошу всех этих Фредов, Генрихов, геронтологов, старцев с бассейнами…

- Откуда ты знаешь, ма, что он космонавт?

- А он, - говорит, - мне сказал!

Все понятно? Ну, этот "космонавт" нас и обчистил. Ну, потом я подросла. К тому времени маму уже все бросили: космонавты, собаки - все! Но она должна была о ком-то заботиться, а я уже здоровенная вымахала - чего обо мне заботиться! И она стала заботиться о цветке. Купила себе цветок в горшочке, поливает его, окучивает, болтает с ним. А комната у нас на север, солнце редко. Так она этот цветок выгуливать выводила: сама сидит на лавочке, а рядом с нею цветок, гуляют вдвоем! Цирк! Я как-то посмотрела на это дело и даже плюнула.

К тому времени я уже все знала про жизнь. Мы тогда жили на окраине, и в школу надо было идти в обход по мосту. А можно было прямиком - через пути, под поездами, а потом через зеленый пустырь - в овраг, дальше через забор - в ботанический сад, а там и школа. Вот на этом пустыре в овраге меня изнасиловали ребята со школы. Ну, они набросились, я кричу, но они все равно… Глаза закрыли, чтобы я их не видела, но я их видела через пальцы.

Пришла я в школу мертвая. Сижу и вдруг перед собой мамин цветочек вижу. И такая меня злость взяла. "Ничего, - думаю, - я вам покажу мамин цветочек!"

- Знаю, ты там был.