Насчастливый город - Страница 53

— Помните, Пэт, как вы говорили в больнице о прошлом Хеллоуине, когда я пришел в дом Норы, застав ее и вас переносящими книги из гостиной в новый кабинет Джима наверху?

Пэт молча кивнула.

— И что вы мне сказали? Что книги, которые вы с Норой перетаскивали наверх, вы только что достали из заколоченного ящика. Что вы спустились в подвал всего за несколько минут до моего прихода, увидели ящик с книгами, который оставил там Эд Хотчкис, привезя его со станции несколько недель тому назад, и сами вскрыли его?

— Ящик с книгами? — пробормотал Картер.

— Этот ящик, Карт, был частью багажа Джима, который он отправил почтой из Нью-Йорка, возвращаясь в Райтсвилл, чтобы помириться с Норой. Джим оставил его на хранение на райтсвиллском вокзале. Он пролежал там все время, пока Джим и Нора были в свадебном путешествии, был доставлен в новый дом только после их возвращения и помещен в подвал. В Хеллоуин Пэт нашла его все еще заколоченным. Этого факта я не знал, и он поведал мне правду.

— Но каким образом, Эллери? — спросила Пэт.

— Вскоре поймете. Я все время думал, что книги, с которыми возились вы и Нора, всего лишь переносили с полок гостиной в кабинет Джима наверху. Я считал их книгами Джима и Норы, уже некоторое время находившимися в доме. Такое предположение было вполне естественным — я не видел на полу гостиной ни ящика, ни гвоздей…

— Я достала книги и отнесла ящик, гвозди и инструменты назад в подвал как раз перед вашим приходом, — пояснила Пэт. — Ведь я говорила вам об этом в больнице.

— Слишком поздно, — покачал головой Эллери. — Войдя в дом, я этого не увидел. А я не ясновидящий.

— Но в чем тут смысл? — нахмурился Картер Брэдфорд.

— Одной из книг в деревянном ящике, который Пэт открыла в Хеллоуин, — сообщил Эллери, — была «Токсикология» Эджкоума.

Челюсть Картера отвисла.

— С подчеркнутым абзацем о мышьяке?

— Не только. Именно из этой книги выпали три письма.

На сей раз Карт ничего не сказал. Пэт смотрела на Эллери, сдвинув брови.

— Коль скоро ящик был заколочен в Нью-Йорке и отправлен в Райтсвилл почтой до востребования, где и хранился, а книга по токсикологии с лежащими в ней письмами была обнаружена нами сразу после вскрытия ящика — письма случайно выпали, когда Нора уронила охапку книг, — напрашивается неизбежный вывод: Джим не мог написать эти письма в Райтсвилле. Когда я понял это, то понял и все остальное. Письма были написаны Джимом в Нью-Йорке — прежде чем он вернулся в Райтсвилл вторично просить Нору выйти за него, прежде чем он узнал, что Нора примет его после бегства и трехлетнего отсутствия!

— Да… — пробормотал Картер Брэдфорд.

— Неужели вы не понимаете? — воскликнул Эллери. — Каким образом мы теперь можем утверждать с той же тупой уверенностью, что болезнь и смерть, которые предсказывал Джим своей «жене» в этих трех письмах, относились к Норе? Правда, когда письма обнаружили, Нора была женой Джима, но она не являлась ею, когда Джим писал их, и он не мог тогда знать, что она ею станет!

Эллери умолк, вытер лицо носовым платком, хотя в баре Гаса Олсена было прохладно, и сделал большой глоток. Мистер Эндерсон храпел за соседним столиком.

Пэт обрела дар речи:

— Но, Эллери, если эти три письма не относились к Норе, значит, вся история…

— Позвольте мне рассказать ее по-своему, — резко прервал ее Эллери Квин. — Как только возникло сомнение, что «женой», упомянутой в трех письмах, была Нора, два факта, прежде считавшиеся незначительными, стали бросаться в глаза. Один из них — отсутствие в письмах полных дат. Там были обозначены число и месяц, но не год. Следовательно, три праздника — День благодарения, Рождество и Новый год, которые, как писал Джим, были датами болезни, более серьезного заболевания и, наконец, смерти «жены», — могли подразумевать те же дни, но годом, двумя или тремя ранее! Не в 1940-м, а в 1939-м, 1938-м или 1937 году…

Второй факт — что ни в одном из писем ни разу не упоминалось имя Нора — там говорилось только о «моей жене». Если Джим написал эти письма в Нью-Йорке — прежде чем женился на Норе и чем даже узнал, что она согласится выйти за него, — значит, он не мог иметь в виду болезнь и смерть Норы! В таком случае версия, которую мы с самого начала считали само собой разумеющейся и которая предполагает Нору в качестве планируемой жертвы Джима, рушится целиком и полностью!

— Невероятно! — пробормотал Картер.

— У меня путаются мысли, — простонала Пэт. — Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, — сказал мистер Квин, — что Норе никогда не грозила опасность. Ее не собирались убивать!

Пэт покачала головой и потянулась к стакану.

— Но это открывает абсолютно новую область для размышлений! — воскликнул Картер. — Если Нору не собирались убивать, значит…

— Вспомните факты. Розмэри Хейт умерла в канун Нового года. Когда мы считали намеченной жертвой Нору, то решили, что Розмэри отравили по ошибке. Но если Нора не была намеченной жертвой, следовательно, убить с самого начала собирались Розмэри!

— Убить с самого начала собирались Розмэри?.. — медленно повторила Пэт, как будто эти слова были произнесены на незнакомом ей языке.

— Но, Квин… — запротестовал Брэдфорд.

— Знаю, знаю, — вздохнул Эллери. — Эта версия создает массу трудностей и возражений, но является единственным логичным объяснением преступления. Поэтому мы должны принять ее как новый постулат. Убить собирались Розмэри. Я тотчас же спросил себя: имели ли отношение к ее смерти три письма? На первый взгляд — нет. В письмах говорилось о смерти жены Джима…

— А Розмэри была его сестрой, — добавила Пэт.

— Да, а кроме того, Розмэри не проявляла признаков болезни, предсказанной на День благодарения и Рождество. Более того, поскольку три письма можно датировать двумя или тремя годами раньше, они не обязательно связаны с преступлением, а могут всего лишь относиться к естественной смерти жены Джима — не Норы, а первой жены, на которой он женился в Нью-Йорке и которая умерла там на Новый год до того, как Джим вернулся, чтобы жениться на Норе.

— Но Джим никогда не упоминал о первой жене, — возразила Пэт.

— Это не означает, что ее у него не было, — заметил Карт.

— Безусловно, — кивнул Эллери. — Таким образом, письма могли быть вполне невинными, если бы не два весьма подозрительных факта. Первый: ни одно из них не было отправлено, как будто никакая смерть жены не произошла в Нью-Йорке, и второй: женщина действительно умерла в Райтсвилле на Новый, 1941-й год, как было сказано в третьем, и последнем, письме Джима задолго до того, как это случилось. Совпадение? Все мое существо протестует при одной мысли об этом! Нет, должна быть какая-то связь между смертью Розмэри и тремя письмами Джима. Конечно, он написал их — попытка судьи Илая Мартина подвергнуть сомнению их авторство во время суда была смелым, но очевидным актом отчаяния.

Мистер Эндерсон проснулся, с беспокойством посмотрел на свой столик и заковылял к стойке.

— «Трактирщик, — проблеял он, — кубок наполни, чтоб влага хмельная лилась через край!»[66]

Но Гас Олсен покачал головой:

— Мы не подаем напитки в кубках, а кроме того, Энди, с вас хватит.

Мистер Эндерсон заплакал, уронил голову на стойку и после нескольких всхлипываний заснул снова.

— Какая же связь, — задумчиво продолжал Эллери Квин, — возможна между смертью Розмэри Хейт и тремя письмами, которые Джим Хейт написал задолго до того? Этот вопрос подводит нас к самой сути проблемы. Ибо, если намеченной жертвой являлась Розмэри, использование трех писем можно трактовать как ловкий обман — психологическую дымовую завесу с целью скрыть правду от властей! Разве этого не произошло? Разве вы и Дейкин не отбросили сразу же смерть Розмэри, как случайность, и не сосредоточились на Норе, как на намеченной жертве? Именно этого и должен был добиваться убийца Розмэри! Вы игнорировали подлинную жертву, стараясь найти мотивы убийства жертвы мнимой, на этом построили ваше обвинение против Джима, который был единственным, кто мог отравить Нору, и не искали настоящего преступника — человека, у которого были мотив и возможность отравить Розмэри!