Народная монархия - Страница 16

Это – в чисто хозяйственной или, точнее, в географически-хозяйственной области. Точно так же обстоит дело и в политически-хозяйственной.

Вспомним еще раз историю многострадальной русской интеллигенции, понимая под этим термином революционный ее слой. Каждое поколение было «новым поколением», идеологическим предшественником «Союза Нового Поколения» (солидаристов), и каждое пыталось разрушать работу всех предшествующих поколений: «Вы, папаши и мамаши, были дураками, а вот мы – мы умные», «мы наш, мы новый мир построим».

Представьте лично себя в положении владельца, директора, организатора любого завода, фабрики или мастерской в любом месте России. Вы будете знать, и все это будут знать, что страна нуждается в чудовищной восстановительной работе. Что пресловутая советская «тяжелая промышленность» в обозримое время не может дать никакого «ширпотреба», ибо продукция этой промышленности идет на мировую революцию – на танки, артиллерию, самолеты и пулеметы, а для «ширпотреба» ни заводов, ни фабрик, ни даже мастерских нет. Вот вы строите. И не знаете, так что же будет завтра? Один петлюра отрежет вас от угля, другой от железа, третий от хлопка, четвертый от рынка, а пятый, может быть, отрежет вас от головы. Это, так сказать, внешнеполитическая сторона вопроса. Но есть и внутриполитическая.

Политические партии эмиграции делятся, собственно говоря, на две группы: социалисты и монархисты. Каждая из социалистических группировок заранее предрешает весь дальнейший хозяйственный рост России; каждая более или менее по-своему и каждая – окончательно. Монархисты предрешают только одно – свободную конкуренцию между государственным, земским, кооперативным, частным и прочим хозяйством. Если в России восстанавливается монархия, то каждый хозяйственник «обобществленного» или «частного» сектора будет в основном зависеть только от себя: сможет ли он или не сможет выдержать конкуренцию. Но если России суждено пережить еще одну катастрофу – приход к власти солидаристов, – то никакой хозяйственник не будет знать, что с ним станется завтра. Посадят ли на его шею какого-то «функ-комиссара», который будет функционировать на его, хозяйственника, шее и паразитировать на его, хозяйственника, работе? Передадут ли его завод, фабрику или мастерскую в функциональную собственность той активистской ораве, которую солидаристам ведь придется как-то кормить? И не пошлют ли его, хозяйственника, как это случилось при ликвидации нэпа, к какой-нибудь неудобоусвояемой чертовой матери, чтобы он не мозолил глаза новому солидаристскому дворянству?

В наших конкретных русских условиях – даже еще и послереволюционных – любая республиканская партийная говорильня вызовет неизбежную хозяйственную катастрофу, за которой последуют и всякие остальные. Да, Россия сможет пережить и это. Для того чтобы, пройдя и «это», вернуться к 1613 году:

«Яко едиными устами вопияху, что быти на Владимирском и Московском и на всех государствах Российского Царства Государем и Царем и Великим Князем Всея России, Тебе – Великому Государю Владимиру Кирилловичу…»

Или в переводе этой формулы на очень прозаический язык нашей современности:

«Хватит. Попили нашей кровушки. Волим под Царя Московского».

Политическое мировоззрение старой правой русской эмиграции, а также и ее политическая пропаганда построены на исключительно шатком фундаменте. Сознательно, а еще больше бессознательно, эта эмиграция отождествляет монархию с суммой интересов, навыков, воспоминаний и воспитания старого привилегированного слоя, служилого слоя и военного слоя, из которых ни служилый, ни в особенности военный не пользовались решительно никакими привилегиями. Из всего русского образованного слоя военный слой был самым обездоленным. Но и это не помешало ему впитать в себя ряд навыков, воспоминаний и прочего, стоящих в прямом противоречии и с интересами офицерства, как слоя, и интересами армии, как вооруженной защитницы страны. Это очень обычная история: навыки переживают ту обстановку, в которой и для которой они были в свое время созданы. И они повисают в воздухе. Или, как это случилось у нас, – в безвоздушном пространстве.

Если всю эту концепцию свести к некоему одному знаменателю, то этот знаменатель будет иметь такой вид.

Было замечательное имение в Рязанской губернии. Был замечательный кадетский корпус, или пажеский корпус, или лицей. Была замечательная военная служба, насквозь проникнутая замечательными воинскими подвигами. Была широкая русская Масленица и прочие «блины из Москвы». Было настоящее русское золото, а не «керенки» или «совзнаки» – золота этого было много. Ели русские люди икру и ездили в Ниццу, перед отъездом закусывали у Донона или Кюба или ужинали в «Яре» или у Тестова. Все было очень, очень замечательно. Потом пришел А. Ф. Керенский и устроил революцию.

В этой концепции чисто эгоистической воли нет, в большинстве случаев нет даже и чисто эгоистических интересов. Все это очень свойственно человеку вообще: идеализировать прошлое, в особенности невозвратное прошлое. Отсюда в эпосе почти всех народов есть сказка о золотом веке, и отсюда же в нашем литературном эпосе – «Война и мир», – роман, который был задуман Л. Толстым как исключительная по своей злостности сатира и который был написан, как позолоченная идиллия.

Люди того слоя, который создает идиллический эпос нашего прошлого, это прошлое переживали действительно почти идиллически. Не совсем, но почти. Из отвратительного далека сегодняшнего эмигрантского дня это прошлое кажется еще более обольстительным. Люди этого слоя не догадываются о том, что, кроме этой точки зрения, на Россию и ее историю могут быть – и законно могут быть – и иные точки зрения: например, крестьянская или купеческая. Строго официальных вариантов русского прошлого у нас есть только два: бело-дворянский и красно – дворянский. Первый: «Ах, как все было хорошо». Второй: «До чего все это было отвратительно!» Очень многое было очень хорошо, и довольно многое было очень плохо. Задача реалистического понимания русской истории, русской монархии заключается не в идеализации и не в очернении: нам нужно видеть факты такими, какими они в действительности были. И если Л. Тихомиров утверждает, что «Царь заведывал настоящим, исходя из прошлого и имея в виду будущее нации», то мы, монархисты, должны идти тем же путем: действовать для будущего исходя из прошлого и имея в виду настоящее. Если утопические течения во всем мире имеют перед нами огромное преимущество: обещания, реалистичность которых для среднего обывателя мира ничем не могут быть опровергнуты, то монархизм имеет свое трезвое преимущество: он исходит из реального прошлого. Без участия прошлого не формируется никакое настоящее, а всякое будущее основано на сегодняшнем настоящем.

Утописты всех разрядов – социалисты, коммунисты, анархисты, солидаристы – обещают все, что угодно, и всем, кому только угодно: до нас все было плохо – при нас все будет хорошо. Часть этих обещаний уже проверена. Но средний баран мира к фактической проверке событий относится чрезвычайно скептически. Наличие этого барана должны учитывать и мы. Но мы также должны учесть и то обстоятельство, что, во-первых, баранье население России составляет меньший процент, чем где бы то ни было в мире, и что, во-вторых, «фактическая проверка» социалистических (Керенский), анархических (Махно) и коммунистических (Ленин) обещаний была слишком наглядной.

Мы, следовательно, должны базироваться на фактах прошлого, организовывать настоящее и иметь в виду будущее, исходящее из прошлого и из настоящего. Мы не утописты – ни справа, ни слева. Мы – единственная политическая группировка, исходящая из реального, а не утопического представления о нашем прошлом и не предлагающая никаких утопий для нашего будущего. Мы не оцениваем ни России, ни русской истории с точки зрения какого бы то ни было сословия, класса, слоя и прочего. Но мы должны сказать: подавляющее большинство населения России – это ее крестьянство^в прошлом около 90 % и в настоящем, вероятно, около 80 %. Интересы России в самом основном были и будут интересами ее крестьянства. В процессе своего исторического возникновения и своей исторической жизни российская монархия, когда она существовала в реальности, как сила, а не как вывеска, всегда стояла на стороне верований, инстинктов и интересов русской крестьянской массы, и не только в самой России, но и на ее окраинах. Это есть основная традиция российской монархии, категорически отделяющая русскую монархию от всех остальных монархий в истории человечества. Именно этот пункт мы должны подчеркнуть самым отчетливым образом.