Народ песка и шлаков - Страница 3

Лиза усмехнулась и положила в рот еще ложку отходов выработки.

— Мы можем съесть все, что угодно. Мы взобрались на вершину пищевой цепочки.

— Странно, что он не может есть нас.

— В твоей крови ртути и свинца больше, чем может переварить любое животное дотехнобионтического периода.

— Это плохо?

— Раньше считалось ядом.

— Странно.

— Наверно, я его сломал, когда впихивал в клетку, — сказал Джак и внимательно осмотрел пса. — Он почти не двигается, как было раньше. И я слышал, как что-то хрустнуло, пока его засовывал.

— И что?

— Мне кажется, он не восстанавливается, — пожал плечами Джак.

Пес действительно выглядел так, словно его сильно избили. Он просто лежал на брюхе, а бока поднимались и опускались, как кузнечный мех. Глаза были полуоткрыты, но зрение не фокусировалось ни на одном из нас. Когда Джак неожиданно дернулся, пес приподнял веки, но не сделал попытки встать. Он даже не зарычал.

— Никогда не думал, что животные могут быть такими хрупкими, — добавил Джак.

— Ты тоже хрупкий. И это никого не удивляет.

— Да, но я сломал ему всего пару костей, и что из этого вышло? Он просто лежит и тяжело дышит.

Лиза сосредоточенно нахмурилась.

— Он не восстанавливается. — Она неуклюже поднялась на ноги и подошла к клетке, чтобы взглянуть на животное. Было заметно, что она взволнованна. — Это настоящая собака. И мы должны были быть такими же. На ее восстановление может уйти несколько недель. Одна сломанная кость, и она ни на что не годна.

Лиза просунула руку с вставленным лезвием в клетку и сделала тонкий разрез на ноге животного. Из раны выступила кровь, но не остановилась, а продолжала вытекать. Так продолжалось несколько минут, и только потом ранка перестала кровоточить. Собака продолжала лежать неподвижно, только дыхание стало еще более прерывистым; она явно очень ослабела. Лиза засмеялась.

— Трудно поверить, что мы когда-то могли жить достаточно долго, чтобы эволюционировать. Если оторвать ей ноги, они больше не вырастут. — Она озадаченно склонила голову набок. — Животное так же уязвимо, как скалы. Разрушь их, и они больше никогда не станут единым целым. — Лиза нагнулась и пощупала спутанную шерсть собаки, — Ее легче уничтожить, чем наш поисковик.

Прогудел зуммер коммутатора, и Джак поднялся, чтобы ответить.

Мы с Лизой продолжали смотреть на собаку — как в маленькое окошко своей предыстории. Вскоре вернулся Джак.

— Банбаум послал биолога, чтобы тот взглянул на собаку.

— Ты хотел сказать «биоинженера», — поправил я.

— Нет. Биолога. Банбаум говорит, что они изучают животных.

Лиза уселась на свое место, и я подошел проверить, не сбила ли она какое-нибудь лезвие.

— Это бесперспективное занятие.

— Наверно, они выращивают их из ДНК. Изучают, на что способны эти создания. Поведение, что ли, будь они прокляты.

— Кто же им платит?

Джак пожал плечами:

— В Панамериканском Фонде числится три таких специалиста. Изучают происхождение жизни. Вот один из них и приедет. Муши-как-его-там. Не разобрал фамилию.

— Происхождение жизни?

— Ну, да. То, что заставило нас тикать. Что делает нас живыми. Что-то вроде этого.

Я влил в рот Лизе очередную порцию грязи. Она проглотила с удовольствием.

— Грязь заставляет нас тикать, — сказал я.

Джак кивнул на собаку.

— А ее грязь не заставляет тикать.

Мы все снова взглянули на животное.

— Трудно сказать, что ей нужно для жизни.

Лиин Мушарраф оказался черноволосым коротышкой с выдающимся крючковатым носом. Его кожа была украшена резным круговым узором с вживленными лампочками, так что, выпрыгнув из чартерного Х-5, он светился в темноте, словно голубая спиральная гирлянда.

Кентавры озверели при появлении неопознанного посетителя и не давали шагу ступить от корабля. Они все собрались вокруг, рычали, обнюхивали его самого и сумку с ДНК-определителем, сканировали каждый участок тела и направляли «сто первые» прямо в светящееся лицо.

Я дал ему немного попотеть, а потом отозвал охрану. Кентавры разомкнули кольцо, попятились, не переставая ворчать, но стрелять не стали. Мушарраф был явно потрясен. Я бы не стал его винить. Это опасные ребята — они крупнее и быстрее, тем люди. Поведенческая программа предусматривает проявление злобы, а уровень модернизации позволяет им обращаться с военной техникой. Рефлекс «бежать-сражаться» настроен таким образом, что в случае любой угрозы они способны только атаковать. Я сам видел, как наполовину сожженный кентавр разорвал человека голыми руками, а потом присоединился к атаке на укрепления противника, причем ему пришлось ползти только при помощи рук. В случае опасности таких созданий очень полезно иметь за спиной.

Я увел Мушаррафа подальше от часовых. По дороге заметил, что на затылке у него полный набор запоминающих устройств. Толстая трубка передачи информации уходила прямиком в мозг, зато не было никакой защиты от ударов. Кентавры могли покончить с ним одним ударом по голове. Кора головного мозга после этого могла бы и восстановиться, но он стал бы совсем другой личностью. Одного взгляда на тройные мерцающие плавники на его затылке хватило, чтобы понять, что перед тобой типичная лабораторная крыса. Одни мозги, и никаких инстинктов выживания. Я не стал бы вживлять в череп дополнительную память даже за тройной бонус.

— Вы обнаружили собаку? — спросил Мушарраф, когда мы оказались вне пределов досягаемости кентавров.

— Похоже на то.

Я провел его в наш бункер мимо стоек с оружием, мимо приборов наблюдения в общую комнату, где все это время оставалась собака. Пес при нашем появлении поднял глаза — это единственное, на что он был способен с того момента, как Джак поместил находку в клетку.

Мушарраф подошел вплотную.

— Замечательно.

Он опустился перед клеткой на колени, открыл дверцу и достал из кармана горсть таблеток. Собака поползла вперед. Мушарраф попятился, освобождая ей дорогу, и пес настороженно и напряженно последовал за ним. Наконец лохматая морда ткнулась в коричневую ладонь, и животное захрустело таблетками. Мушарраф поднял голову.

— И вы обнаружили его в отстойниках?

— Верно.

— Замечательно.

Пес доел таблетки и ткнулся носом в ладонь, требуя добавки. Мушарраф поднялся, широко улыбаясь.

— Больше нет, тебе пока хватит.

Биолог открыл свой ящичек с приборами, достал шприц и воткнул в тело пса. Прозрачная трубочка стала быстро наполняться кровью.

— Вы с ним разговариваете? — спросила внимательно следившая за биологом Лиза.

— Это привычка, — пожал плечами Мушарраф.

— Но он же не понимает.

— Да, но собакам нравится слушать голоса.

Шприц заполнился до конца. Мушарраф выдернул иглу, отсоединил прозрачный контейнер и вставил его в прибор. Шкала анализатора ожила, и кровь с тихим шипением исчезла внутри прибора.

— Откуда вы знаете?

— Это же собака, — снова пожал плечами Мушарраф. — Они всегда были такими.

Мы все нахмурились. Мушарраф стал проводить тесты, что-то беззвучно бормоча себе под нос. Его ДНК-анализатор посвистывал и попискивал. Лиза следила за его манипуляциями, и ее явно раздражало, что из СесКо прислали лабораторную крысу, чтобы проверить ее собственные исследования. Ее недовольство было легко понять. ДНК-анализ мог сделать даже кентавр.

— Никак не могу поверить, что вы нашли ее среди завалов пустой породы, — пробормотал Мушарраф.

— Мы собирались ее сжечь, — сказала Лиза, — но Банбаум этого не одобрил бы.

— Как предусмотрительно, — заметил биолог, глядя ей в глаза.

— Приказ есть приказ, — пожала плечами Лиза.

— И все же ваше термическое оружие — большой соблазн. Как хорошо, что вы оставили в живых голодающее животное.

Лиза подозрительно нахмурилась, и я забеспокоился, как бы она не разорвала биолога на части. Лиза и так была довольно вспыльчивой, а Мушарраф осмелился разговаривать свысока. Приспособления и приборы на его затылке тоже были довольно соблазнительной целью. Один удар сзади, и с лабораторной крысой будет покончено. Я спрашивал себя, заметит ли кто-нибудь его пропажу, если мы утопим труп в отстойнике. Проклятый биолог!