Народ и власть в России. От Рюрика до Путина - Страница 7

Уничтожение стригольников одобрил и московский митрополит Фотий. В своих посланиях он благодарил псковичей за расправу над еретиками и просил применять все средства для их уничтожения. По примеру западных инквизиторов, о деятельности которых в России хорошо знали, Фотий советовал казнить еретиков «без пролития крови», во имя «спасения души» казненных. Это означало смерть на костре: послушные псковичи последовали советам московского митрополита – они переловили и сожгли стригольников, еще остававшихся на свободе.

Чуть позже в Новгороде и Москве появилось новое движение, отрицающее православные догмы. Его сторонники требовали уничтожения церковного землевладения, выступали против церковной знати, осуждая ее стяжательство. Для борьбы с ересью был созван церковный собор, который отлучил от церкви и предал проклятию участников этого движения и потребовал от власти их смерти. Одним из ярых гонителей еретиков был новгородский архиепископ Геннадий, прозванный современниками «кровожадным устрашителем преступников против церкви». Невзирая на ненависть к католикам, Геннадий был в восторге от испанских инквизиторов, особенно от великого инквизитора Торквемады, который за пятнадцать лет сжег на кострах и предал различным наказаниям многие тысячи человек. Настаивая на казни русских еретиков, Геннадий писал московскому митрополиту Зосиме: «Смотри, франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне при проезде через Новгород посол цесарский про испанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей список тебе послал». Геннадий советовал митрополиту Зосиме поставить деятельность испанских инквизиторов в пример царю Ивану Третьему.

Не ограничиваясь советами, Геннадий схватил новгородских еретиков и устроил им позорное шествие по городу. Их посадили в шутовской одежде на коней «хребтом к глазам конским», то есть задом наперед, а на головы им надели берестяные шлемы с надписью «Се есть сатанино воинство». Городские жители обязаны были плевать на еретиков и говорить: «Это враги божьи и христианские хулители». Затем на их головах были сожжены берестяные шлемы, после чего некоторых еретиков, как рассказывает летопись, сожгли на Духовском поле, а других посадили в темницу.

Вскоре главным борцом с ересями стал игумен подмосковного Волоколамского монастыря Иосиф Санин, провозглашенный православной церковью святым Иосифом Волоцким. Подобно новгородскому архиепископу, он восхищался деятельностью испанской инквизиции и переносил ее способы в Россию. В «огненных казнях» и тюрьмах Иосиф видел «ревность» к православной вере. Он проповедовал, что руками палачей казнит еретиков сам «святой дух» и призывал всех «истинных христиан» «испытывать и искоренять лукавство еретическое», грозя строгим наказанием тем, кто «не свидетельствовал», то есть не доносил на еретиков. Одно лишь сомнение в законности сожжения противников церкви Иосиф считал «неправославным». Ни о какой свободе совести, ни о какой свободе слова нельзя было даже помыслить: жестокие русские законы, преследующие гражданские свободы, Иосиф называл «божественным писанием», подобным пророческим и апостольским книгам». [Конец цитаты].

Не ограничиваясь средними веками, Грекулов продолжает дальше свой рассказ о влиянии православия на жизнь в России. Мы приведем лишь некоторые выдержки из этого рассказа:

«…При Петре I был создан Приказ инквизиторских дел; выступление против православной церкви, критика ее догматов и обрядов рассматривались как «богохуление». «Хулители веры, – говорил Петр, – наносят стыд государству и не должны быть терпимы, поелику подрывают основание законов». Виновным выжигали язык раскаленным железом, а затем предавали смерти.

…В годы правления Екатерины II, «философа на троне», как ее называли льстецы, духовное ведомство всюду видело мятеж против церкви и настаивало на суровых мерах для искоренения «злых плевел». По поручению Синода (главный орган по управлению церковью в России, созданный Петром I) петербургский митрополит Гавриил представил свои соображения о том, как бороться с церковными противниками. Гавриил предложил виновных смирять прежде всего публично – одевать в позорную одежду и выставлять как преступников на всеобщее осмеяние. Затем им следовало дать тридцать ударов плетью о двенадцати хвостах, выжечь каленым железом клеймо на лбу – буквы ЗБХ (злобный богохульник) и сослать навечно в каторгу, где использовать на самых тяжелых работах «вместо скотов». Жестокость этого наказания Гавриил объяснил тем, что отступление от православной церкви, безверие и богоотступничество являются заразой для государства.

Предложения митрополита нашли широкое применение. Так, например, на Волыни крестьянина Генриха Немирича обвиняли в том, что он «безбожный оскорбитель тела и крови Христовой». По настоянию церковников его предали суду, и суд вынес решение: «Отдать его под меч палача, предать тело четвертованию, а перед тем живцом вырвать язык и драть полосы из тела, затем все тело порубить на мелкие куски и раскидать по дорогам в пищу диким зверям».

…При Николае I в Севастополе двадцать солдат были осуждены за отход от православия. Часть солдат забили до смерти шпицрутенами, прогнав через строй в пятьсот человек, остальных пороли розгами.

…Православное духовенство насаждало неприязнь и вражду ко всему западному; на церковных соборах утверждались индексы запрещенных книг, – книги, признанные вредными, предлагалось сжигать на теле лиц, у которых они были обнаружены. Даже Академия наук не была свободна от бдительного контроля церкви. Священники проверяли издания Академии, выискивая в них места «сумнительные и противные христианским законам, правительству и добронравию». Особенную ненависть вызывал у церковников Ломоносов, – Святейший Синод требовал, чтобы произведения Ломоносова были сожжены, а сам он был отослан в монастырь «для увещания и исправления»!

Тогда же была публично сожжена книга Аничкова, профессора математики Московского университета, потому что митрополит Амвросий счел эту книгу «вредной и соблазнительной». Другой профессор, Мельман, по доносу митрополита Платона был отстранен от преподавания и отправлен в Тайную канцелярию, где его подвергли пыткам.

Синод организовал еще особую духовную цензуру, которой были предоставлены самые широкие полномочия. Книги сжигали на кострах десятками: произведения Вольтера, Дидро, Руссо, Гольбаха летели в огонь. Не избежал этой участи и «Левиафан» Гоббса: обличения власти и церкви, которые там сделаны, стали причиной того, что она была признана «наивреднейшей» и тоже сожжена.

…Много неприятностей от церкви претерпел знаменитый историк, профессор Московского университета Грановский – на своих лекциях по истории в университете он, де, не упоминал о божественном промысле, критически отзывался о российском средневековье, а западному, наоборот, придает слишком большое значение. Писателю Загоскину пришлось основательно переделать свои романы, потому что московский митрополит Филарет нашел в его произведениях «смешение церковных и светских предметов». [Конец цитаты].

Как пишет Грекулов, по российским законам, действовавшим и в XIX веке, любого «опасного и вероломного насмешника», представляющего опасность для православной церкви, можно было поместить в Соловецкий монастырь на крайнем севере России. Это была, по сути, тюрьма для всех инакомыслящих (позже Сталин устроил в этом монастыре самую настоящую тюрьму для русской интеллигенции). В XIX веке для таких «насмешников» в монастыре было построено специальное здание. Там, в нижнем этаже, были небольшие чуланы, без лавок и окон, куда часто помещали вольнодумцев, – без решения суда, в административном порядке. Стража и тюремные служители находились в полном подчинении архимандрита и содержали узников весьма сурово.

Некоторые из арестантов сходили с ума в этих каменных мешках, но бывало и так, что психически ненормальными объявляли совершенно здоровых людей. Ненормальность их заключалась лишь в том, что они выступили против власти и церкви.