Народ, да! - Страница 101

— Не-е, вы уж сами назначьте цену, мистер Барнем. Моя старуха очень привязана к этой твари, она за так ее не отдаст. Я вот что скажу вам, ежели я все правильно расписал про него, так, стало быть, вы заплатите мне три сотни долларов, когда я доставлю его вам в Нью-Йорк.

— По рукам, — согласился Ф. Т.

Через неделю в Музей Ф. Т. наложенным платежом прибыл упакованный ящик. К ящику был пришпилен счет на триста долларов «за одного вишневого кота, как уговорились». Мистер Барнем оплатил счет и вскрыл ящик. Зверь, сидевший в нем, был, несомненно, котом, но… точно таких котов можно было встретить на любой улице Нью-Йорка. Он был иссиня-черным.

Мистер Барнем немедленно послал на ферму телеграмму:

«Вы что, смеетесь надо мной, прислав черного кота, вместо вишневого?»

Но тут же последовал ответ:

«Дорогой мистер Барнем, вы что, никогда не видели черной вишни? У нас в Коннектикуте ее полным-полно».

Что ж, мистер Барнем признал, что он проиграл. Эта веселая шутка облетела весь город Нью-Йорк. Вполне возможно, с легкой руки самого Ф. Т. Так или иначе, пресловутый вишневый кот послужил прекрасной рекламой для Музея диковинок мистера Барнема.

Вы уже знакомы с историей, как мистер Финеас Барнем приобрел для своего Музея «вишневого» кота. А теперь мы вам расскажем, как ему удалось разбогатеть. История эта совершенно правдива и взята из воспоминаний самого Ф. Т. Барнема, директора Музея диковинок в Нью-Йорке, опубликованных впервые «Библиотекой конгресса» в Вашингтоне в 1871 году.

Приводим ее слово в слово.

«Я всегда серьезно относился к рекламе. Реклама — это истинное искусство. И не только реклама в печати, к которой я всегда прибегал и которой я обязан своими жизненными успехами. Нет, я считаю, что любые обстоятельства надо уметь подавать и тем самым оборачивать себе на пользу.

Меня долго мучила навязчивая идея во что бы то ни стало прославить мой Музей, сделать его притчей во языцех для всего города. Я хватался за любой удобный случай ради этого. Сначала без всякой системы, так просто, по интуиции. И, смею вас заверить, она никогда мне не изменяла. Уже позднее я выработал на этот счет точную науку, а на первых порах действовал по наитию, и весьма успешно.

К примеру, расскажу вам такой случай. Однажды утром в кассу Музея ко мне зашел солидной внешности энергичный на вид мужчина и попросил денег.

— А почему бы вам не пойти работать? — спросил я его. — Тогда б и завелись у вас деньги.

— Подходящего дела не могу найти, — отвечал человек. — Я бы согласился на любую работу за один доллар в день.

Я протянул ему четверть доллара.

— Пойдите подкрепитесь и потом возвращайтесь, — сказал я. — Я вам предложу несложную работу за полтора доллара в день.

Когда он вернулся, я дал ему пять самых обыкновенных кирпичей.

— А теперь вам надо проделать следующее, — сказал я. — Один кирпич вы положите на тротуар, где перекрещивается Бродвей и Энн-стрит. Второй вы положите возле Музея. Третий — наискосок от Музея на углу Бродвея и Виси-стрит рядом с Эстер-Хаус. Четвертый перед собором Святого Павла. А с пятым в руках вы будете быстрым, деловым шагом ходить от одного кирпича к другому. Один класть, другой брать взамен. Но при этом никому ни слова! Никаких вопросов и ответов.

— Но зачем? — не удержался и спросил мой новый работник.

— Пусть вас это не беспокоит, — отвечал я. — Ваше дело выполнять мои указания и помнить, что за это вы будете получать пятнадцать центов в час. Предположим, я так развлекаюсь? Вы окажете мне великое одолжение, если прикинетесь глухим, как стена. Держитесь строго, достойно, ни на чьи вопросы не отвечайте, ни на кого не обращайте внимания и точно следуйте моим указаниям. А каждый раз, как будут бить часы на соборе Святого Павла, направляйтесь к входу в Музей. Там вы предъявите вот этот билет, вас впустят и вы обойдете чинно зал за залом весь Музей. Потом выйдете и приметесь за эту же работу.

— Ладно, — согласился человек, — мне все равно что ни делать, лишь бы подзаработать.

Он разложил по местам кирпичи и начал свой обход.

Уже полчаса спустя человек пятьсот, не меньше, глазело на его загадочные манипуляции с кирпичами. Соблюдая военную выправку, чеканя шаг, он строго держал курс от кирпича к кирпичу.

— Чем это он занят? Откуда эти кирпичи? Что он бегает по кругу, как заведенный? — так и сыпались со всех сторон восклицания.

Но он хранил полную невозмутимость.

К концу первого часа все тротуары по соседству с Музеем оказались запружены толпой любопытных, пытающихся разгадать, в чем тут собака зарыта. А мой новый работник, завершив обход, направился, как было условлено, в Музей. Там он посвятил четверть часа тщательнейшему осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам.

И так повторялось каждый час, весь длинный день до самого захода солнца. И каждый раз, как мой работник входил в Музей, дюжина зевак, а то и больше, тоже покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его поступков, чтобы удовлетворить наконец свое любопытство.

Счастье длилось несколько дней. Число любопытных росло, их плата за вход в Музей уже намного превысила жалованье моему работнику. Но тут, увы, полисмен, которого я посвятил в тайну моего предприятия, пожаловался, что из-за толпы зевак на улицах вокруг Музея ни проехать, ни пройти, и придется мне отозвать моего „кирпичника“.

Этот ничтожный эпизод развеселил всех и вызвал много толков, но, главное, послужил хорошей рекламой моему Музею, не говоря уже о серьезной материальной поддержке. Но и это не все… Именно с тех пор Бродвей стал самой оживленной улицей Нью-Йорка».

Эта история про мистера Барнема тем знаменательна, что она воспроизводит очень точный образ янки. Так сказать, следующую ступень в развитии этого фольклорного героя — городского янки: умелого дельца, удачливого предпринимателя. Он менее симпатичен веселого шутника и острослова янки-коробейника, янки-лошадника, соленого янки, словом, янки трудовой профессии. Но ещё не такой циничный и откровенный поклонник золотого тельца, как впоследствии «дядя Сэм».

Финеас Тейлор Барнем был известным американским антрепренером, жившим в прошлом веке. Эпизоды из его жизни вошли в собрание американского фольклора потому, что они много лет передавались в устной форме как сказки о типичном янки. Он и в самом деле был сказочным персонажем.

Купив в Нью-Йорке Музей диковинок, он не смущаясь показывал там мнимую кормилицу Джорджа Вашингтона, старую негритянку. В этом же Музее Барнем устроил первую выставку детей — «бэби-шоу», а следом за ней и первую в мире собачью выставку.

Еще одним янки, вошедшим в американский фольклор, был известный государственный деятель, сенатор и конгрессмен, юрист, писатель, ученый — Дэниел Уэбстер. Он родился в середине XIX века и начинал свою политическую карьеру противником рабства, а кончил в лагере федералистов, поддерживавших рабовладение в США.

Отрывки из его воспоминаний также пересказываются в народе, приобретя форму сказки.

Слышали про известного конгрессмена Дэниела Уэбстера? Нет? А его охотничьи рассказы читали? И анекдотов про него не знаете? Ну, тогда мы кое-что вам поведаем.

Начнем с его детства.

Однажды во время летних каникул Дэниел с братом приехали из университета в отчий дом в Солсбери. Отец решил, что будет только справедливо, если он вернет хотя бы малую толику тех денег, что пришлось ему потратить на обучение сыновей. И, вручив сыновьям по косе, велел им идти на луг косить.

Дэниел взмахнул косой раз, другой и остановился, чтобы вытереть со лба пот.

Отец его спрашивает:

— В чем загвоздка, Дэн?

— Коса плохо насажена, сэр, — отвечает тот вежливо отцу. Отец направил косу, и Дэн опять было взялся за работу, но с тем же успехом. Не ладилось у него что-то.