Нарисуй узоры болью...(СИ) - Страница 109

“Скоро всё должно решиться”.

Короткая фраза пророчества промелькнула в её голове, но Таня не стала задумываться над нею.

У неё давно уже не было видений, и Таня отказалась от них раз и навсегда, не стремясь даже поймать хотя бы одно, чтобы знать, к чему готовиться и как следует жить в этом проклятом мире.

Всё вокруг превратилось в сплошные тучи, которые были готовы пролиться грозой прямо на неё, и Гроттер старалась на это никак не реагировать.

========== Боль пятьдесят восьмая. В честь Чумы ==========

Её назвали в честь Чумы – не просто так, а потому, что было нужно поступить подобным образом. Её просто назвали в честь Чумы.

Таня осознала это только сейчас, когда, после того, что сотворила, после боли из тысячи смертей, поняла, что это её грех, а искупать его пока что некому, да и вряд ли хотя бы один сумасшедший на подобное сможет согласиться. Ей давно пора было бы смириться, а она не может.

Гроттер запрокинула голову, глядя на небо. Она стояла на балконе и радовалась тому, что никто из этих проклятых людишек пока что не посмел прийти к ней с прошением – вероятно, народ наконец-то понял, что это было бы достаточно глупо – просить у правительницы что-то.

Они ненавидели министров, а она была той, кто отменил “Тибидохс”. Вот потому ей и простят.

Нет, она, конечно, не до конца отменила, но то, что она натворила, уже можно считать радостью для народа.

…На улице было холодно. Январь холодными потоками воздуха и снега без конца бил по лицу, по обнажённым рукам, наплевав на то, что он тоже должен быть подвластен каким-то высшим силам.

Таня старалась не прислушиваться к шуму ветра. Она упрямо молчала – то до того спокойно, что становилось даже немного дурно.

Хотелось остаться тут, на балконе, навеки, замёрзнуть и превратиться в элементарную сосульку, которая когда-то свалится человеку на голову и, без осознания собственной вины, убьёт его.

Таня уже устала от того, что она вынуждена была каждый раз думать о том, что натворила – особенно о том, что случилось сегодня днём.

Даже Бейбарсов ей не помог.

“Он был тем, кто сумел всё предсказать, но теперь надо было как-то сбежать от проклятой Чумы, которая вынуждена будет убить его, пусть даже пока что бессмертного.

Собственный дар давил на него, заставляя захлёбываться в крови, и всё то, что случилось, должно было повториться.

Тантал потянулся за пером и чернильницей и начал медленно, тихо записывать серию отвратительных пророчеств, которые пришли к нему. Конечно – последний убитый был пророком, который передал ему свою силу, словно какой-то яд, влил в него возможность видеть будущее.

Там, спустя сотни лет страха и боли, должен был появиться лучик света.

…Когда-то давным-давно Провидицы были сильными, настолько могущественными, что никто не мог им противостоять. Провидицы могли творить всё, что только им было угодно, потому что их сила превышала все те, которые только могли себе позволить остальные.

Провидицы использовали свой дар так, как только им было угодно, и это казалось самым страшным на свете даром, который только можно было придумать.

Старые-старые маги часто говорили, что нет такой Провидицы, которая не сошла бы с ума.

Но когда это происходило, их волшебные силы теряли всякий контроль, и женщины были готовы разрушить весь мир и швырнуть его к собственным ногам, чтобы только было на чём танцевать.

Маги объединились и лишили их способностей – теперь Провидицы видели только судьбы других… и не могли колдовать.

Слабые магически и физически.

Никто из них больше не пытался сопротивляться своему безумию, но ничего и не случалось плохого.

Мужчина, впрочем, знал – маги не успели задеть одну-единственную провидицу, и теперь она была той, кто мог породить новое поколение страха и ужаса.

Он и сам стал пророком, правда, не по собственной воле, и теперь видел всё. Их было две, похожие, как две капли воды, но с разницей в полтысячелетия. Одна – которая принесёт всему миру Чуму, и вторая, которая Чуму уничтожит, а сама сумеет выбраться из бесконечного потока безумия.

Возможно”.

Тяжёлые снеговые тучи затянули небо, не оставляя ни единого, даже самого маленького, просвета, отбирая всё, что только можно назвать положительным или хорошим. Кровь и боль навсегда убили реальность и любовь, и оставалось только смотреть вверх, на небеса, и пытаться отыскать в них самого себя.

Пошёл снег.

Он сыпал и сыпал, оставляя влажные следы на рыжих волосах, вот только те продолжали моментально высыхать.

Всё вокруг таяло.

Мир стремился к бесконечности, и Гроттер наконец-то позволила образам проникнуть в её голову.

Может быть, так она лучше поймёт.

Может быть, это подарит ей надежду.

Хоть когда-то.

“Он наконец-то начал писать. Его книга должна была храниться в старой-старой библиотеке столько лет, сколько хватит на неё защитных заклинаний. И всё это станет прекрасным напутствием.

Её историю вряд ли забудут. Она будет страшной и коварной, преисполненной ужасом и убийствами.

Конечно, книга не пересказывала всю правду, но тонкие намёки – они должны были показать всё.

Тантал, впрочем, знал – там, в пророчествах, был явно не он. Он не прожил бы до такого момента, не был бы настолько молод, а энергию молодости некромаги всегда прекрасно чувствовали.

Некромаги многое прекрасно чувствовали.

Он заключил собственные силы в маленькую баночку с чернилами, оставив только то, что осталось в нём от проклятого пророка, и оставил её, зная, что время само передаст дар тому, кому нужно.

Старый пророк умер, умирал и он, оставив книгу там, где она должна была ждать ту, для кого была предназначена.

Наступали тёмные века, Сарданапал пощадил в последнее мгновение собственную дочь, придумав “Тибидохс” для её же смерти.

Всё вокруг завертелось в круговерть следующего тысячелетия, которое несло людям перемены, кому-то плохие, а кому-то очень даже хорошие.

Мир превратился в круговорот мыслей и песен, которые можно было громко-громко петь там, где начиналась реальность и заканчивалась кровь, смешанная с бесконечной болью и сильным давлением.

Скоро всё закончится”.

Гроттер закрыла за собой дверь балкона, оказываясь в комнате. Ей не хотелось никого видеть, но Глеб и не собирался приходить, потому что, очевидно, понимал, что ничего хорошего это ему не даст.

В конце концов, она слишком увлеклась в последнее время кровью, чтобы позволить хотя бы одно помилование.

Нет. Было слишком поздно для любого сопротивления, и оно окончательно разрушило то, что когда-то желало создать человечество. Боль лилась через край, и этого для предельного возмездия оказалось достаточно.

Осталось несколько шагов в сторону или, возможно, прямо, чтобы больше не было ничего хорошего или нормального в этой жизни.

Оставалось несколько капель крови, которая стремилась затопить всё вокруг и устроить бой, последний в этом мире бой.

Кровь застыла в жилах.

Ничего хорошего больше не будет, ничто плохое не постучится в дверь реальности, ничто. Просто пустота.

Ничего вокруг не осталось.

“Молодой некромаг вздохнул. Ему не хотелось выполнять очередное глупое задание ради тех осколков дара.

Кто-то будет сильнее, кто-то будет слабее, и ничего хорошего из них не получится. Бейбарсова это неимоверно раздражало – он видеть не хотел проклятую старуху, эту чёртову избу…

И Ленку с Жанной тоже, потому что ничего в них человеческого не оставалось, хорошего уж точно.

Бейбарсов знал и о том, что он сам больше всего похож на чудовище, точно не для человека, но ему было проще просто смириться с этими мыслями и не думать о том, к чему всё это приведёт.

Он осмотрелся, собираясь отыскать то, что приказала найти старуха, и натолкнулся взглядом на какую-то бутылочку.

Чернила?

Он не знал, зачем это делает, но что-то заставило его открыть эту чёртову баночку, будто бы его толкало на это что-то странное и глупое.