Нарисуем - Страница 32

– Ну, ты что, остаешься здесь? – уточнила Инна.

– Да нет, своего хватает. Скоро к себе.

Инна махнула белой ручкой, и они с Митей скрылись за черным стеклом.

– А? Что? – Пека очнулся. Хорошо, что я хотя бы рядом был. – Улетели?

– Еще нет.

– Митьку не дам! Его здесь место!

– Но не все это выдержат.

– А как мы тут?! – Пека произнес.

А как мы… этого я еще сам толком не понял. Сели в его авто, понеслись. Пришлось, правда, чтобы выехать из гаража, убирать с-под колес остатки пиршества.

Аллея героев! Навстречу катафалк возвращается. Вот и хорошо. Вот все и устроилось. И на кладбище нас отвезет. Здесь мое место. Рассчитаем точку… березку, чтоб наш венок повесить, чистую подберем.

– Давай! – это я скомандовал. Лучший конец для сценария!

– Урр-ра-а!

Потом мы вместе с машиной валялись в канаве. Вот так. Эффектное окончание, в стиле «совок»… но для ВГИКа годится. Или нас давно отчислили из него? Сознание плыло.

– Хило поцеловались! – Пека прохрипел.

В небо, весь светящийся, как новогодняя елка, взмыл самолет…

Мобильник мой огорчал меня. Мог ли я десять лет назад хотя бы представить, что маленький кармашек рубашки сможет вместить такой сгусток неприятностей и проблем? Порой, когда я его вытаскивал и тупо глядел на поступившие неприятные сообщения, я думал: а размахнись ты пошире, закинь его вон на крышу сарая и там оставь, и с проблемами и неприятностями будет покончено – никаким иным способом они не пробьются к тебе! Давно уже никто не звонит тебе по обычному телефону, привычная прежде почта словно испарилась, да и не нужна – кому ныне придет в голову мысль писать длинное, пространное письмо на бумаге? А тут – потыкал по клавишам, послал и – получите неприятность. Прогресс!

Просматривая сообщения, я раскинулся в тихом московском дворике – рухнул здесь абсолютно случайно, уже не было никаких сил брести по раскаленной душной Москве – а тут вдруг потянуло свежестью, и меня засосало сюда. Действительно, тут имелся кусок покоя и прохлады под старинным, мощным, корявым, наклонным и как бы перекрученным по спирали вязом. Очень старые деревья время вот таким странным образом выкручивает – замечал это не раз – отжимает, словно белье.

Тут имелся еще один московский старожил: белый московский флигель с маленькими сводчатыми окнами, приплывший явно из тьмы веков, как и вяз. Вернее, наоборот – это они были давно, когда тут еще ходили бояре, а постепенно приплыло сюда остальное: этот огромный шикарный дом, украшенный пестрым кафелем, эпохи эклектики и империализма, и жестяная (и бездушная) табличка на флигеле: «Строение 2», от которой буквально разило эпохой инвентаризации и социализма… впрочем, с этим, возможно, я ошибаюсь… и как это сладко вдруг – иметь право безнаказанно ошибиться хоть в чем! Как приятно вот так, наконец, расслабиться, отдаться потоку необязательных мыслей, в которых можно вот так лениво ошибиться – и это не будет иметь никаких зловещих последствий. В основной жизни такая роскошь недоступна давно, а тут ошибайся сколько влезет, расслабляйся, отдыхай! То ли это табличка времен позднего социализма, то ли раннего капитализма… какая разница! И то и другое безопасно для тебя. Не надо в связи с этим куда-то срочно звонить и ехать, как ты уже привык, и уже не можешь остановиться… а вот, оказывается, могу!

Конечно, и тут есть элементы беспокойства – больная душа их везде найдет. Специально не обращал на это внимание, умиротворенно отдыхал взглядом на старине… старина успокаивает. Конечно, и там было беспокойно – но зато спокойно смотреть теперь: столетия все умиротворяют. Чуть ближе – и уже беспокойней. Совсем близко – и совсем беспокойно. Хотя бы вот это размалеванное сказочное царство – избушки, лебедушки, резные скамеюшки под старину, на одной из которых я сейчас воровато и сижу. Детский городок эпохи современного купечества, которое и в показной своей заботе о детях демонстрирует такие же безвкусицу и размах, как и во всем прочем! В этой эпохе я, увы, гость – как по благосостоянию, так и по возрасту. И первый же барственно появившийся тут двухлетний господин с совочком «сдует» меня отсюда – эта роскошь его, а я пользуюсь ею не по праву, пока не видит никто.

Так воспользуемся же этой украденной роскошью, минутой покоя и тишины, попробуем хоть относительно трезво разобраться во всем… или хотя бы в одном. И опять не обойтись без этого тяжеленького телефончика, вестника радостей и бед… в основном второго. Но это последнее и единственное доказательство того, что ты еще как-то связан с жизнью и кому-то еще нужен в ней. Подул ветерок, и листья заструились. Может, это последняя божья благодать, последняя поддержка (во всяком случае, на этот день), последняя подсказка: «Держись! Соберись и сделай что должно. Развалишься – будет тебя потом не собрать. Поэтому не разваливайся, будь внутри своей оболочки!»

Так. Глянул в «звериный оскал» телефончика. Первый неизбежный звонок жене: что она успела там надурить за это время? Строго по часам время небольшое, но при ее талантах… Нет, этот звонок отнимет все силы. А они мне понадобятся при «штурме Москвы» и надо распределить их умело. Штурмуем не впервой! Правда, раньше, когда мама была жива, можно было передохнуть у нее, а не маяться пять часов на асфальте между двумя визитами в редакции, но, увы… Пошлем жене эсэмэску – бодрое сообщение из трех слов: «Тружусь, буду, целую». И хватит. Но аппаратик упрям и зол. Вдруг выскочило: «Недостаточно памяти для создания sms». У кого недостаточно – у меня или у него? Впрочем, и ладно. Одна гора с плеч. Теперь другая гора, с которой я согбенно сюда притащился. Продам? Еще полтора часа до визита в редакцию. Конечно, я послал им туда по электронной почте. Материальчик, конечно, специфический. Но другого, увы, сейчас нет. И надо перечитать, чтобы быть на коне, чтобы выучить заранее, как улыбаться и что говорить в случае отказа – рохлей не быть!

Слуги государства должны быть любезны и безлики и не должны своим чрезмерным своеобразием сбивать с толку население – но именно этим они почему-то увлечены. Закон еле-еле проглядывает в их затейливом поведении – если проглядывает вообще. О том, чтобы как-то соответствовать месту, на которое их служить поставили, и речи нет. Вот еще чего! Самые роскошные дамы, надменные, громогласные, увлеченно обсуждающие, не взирая на скорбную очередь, последние сплетни и моды, служат почему-то именно в местах скорби. И плевать на скорбящих! И что у тех к печали об ушедших в иной мир добавляется еще отчаяние от безнадежности этого мира, – ничуть не смущает этих «слуг». Их жизнь им важней, чем чья-то смерть, и попробуй только сделать им замечание!

Да. Стояние в очереди способствует размышлениям о жизни… особенно – в очереди такой. Горе еще можно как-то перенести, но когда к нему добавляются внешние неприятности… уже становится непонятно: это еще за что?

– Садитесь! Сколько можно повторять? К вам обращаются! Вы, вы! Да!

Сподобился.

– Так, справку о смерти вашей дочери вы принесли?

Нелегко слышать вместе эти слова!

– Да. Я вам уже ее показывал.

– Я не обязана всех тут запоминать!

А что, интересно, она тут обязана?

– Вот, пожалуйста.

– Так, ничего не выйдет.

– Почему? – произнес я уже вполне терпеливо. Не впервой тут!

– Нужна справка о смерти вашего отца. Ведь вы к его урне подхораниваете?

Мог ли представить я на заре своей удалой и веселой жизни, что буду сладострастно собирать, перелистывать справки о смерти своих самых близких людей? Но наконец-то собрал все необходимое. И облегченно вздохнул.

– Вот, пожалуйста, – с прохладным шелестом выложил документ.

Забыла, дура, что уже говорила это мне! Испытал если не ликование, то торжество. Не дай бог в начале жизни увидеть – чему будешь радоваться в конце. С тайным восторгом увидал досаду на лице принимающей. Знать бы в начале, какие восторги ждут тебя в конце, – отказался бы жить! Глянула на часики: с этими не успеешь записаться в спа-салон.