Напряжение - Страница 6
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118.А читать книжки и в театр ходить, конечно, нужно.
На этом заканчиваю. Не забывай свою ленинградскую подругу. Письмо накатала большое, и, наверно, куча ошибок. Не ругай, торопилась очень.
Марина.
Зоя Бакеева - Марине Гречановой
Оренбург, 24 февраля 1933 года
Дорогая моя Маришенька! Здравствуй. Письмо твое получила, читала и перечитывала много-много раз. А потом показала маме и папе. Ты не рассердишься за это? Вот, а теперь спешу ответить.
Ты не обижайся, но мне твои новые друзья не нравятся, и Галка твоя тоже не нравится. Не подумай, что это ревность. Но по твоим описаниям она мне кажется «темной личностью».
Все твои «почему» и «зачем» меня тоже мучили, и я не знаю, что и ответить. Ты, пожалуйста, следи за всем сама и старайся понять. Ты скажешь: «Ну и совет! Я и без тебя все знаю». Конечно, Мариша, по письму твоему трудно понять, что у тебя происходит и кто эти люди. Не хочу тебя обидеть, но, по-моему, это люди плохие. И все, что тебе Галка говорила, - вранье.
И не только я так думаю. Мама и папа тоже. Ты скажешь: почему? Все объяснения, которые ты получила, - странные. И ты правильно спрашиваешь, неужели вечерняя смена так редко бывает. Папа сам работает на заводе и говорит, что это чепуха. Один и тот же человек может работать всю пятидневку в ночную смену, а следующую - в утреннюю.
Мне даже страшно писать это, но твои друзья - воры или жулики. А может быть, и еще хуже. Папа говорит, что «фартовая хаза» - воровской жаргон, особый такой язык у воров, а не испанский. Вот видишь, Галка твоя здесь определенно врет.
Маришка! Мне так страшно за тебя! Выгони их всех. Скажи, что уезжаешь. И взаправду приезжай к нам. Это твое единственное спасение. Можешь потихоньку, когда все спят. Я бы так обязательно сделала. Все проснутся, а ты уже в Москве. Скажи только Полине Никифоровне, и больше никому.
Сделай так, миленькая. Я тебя очень, очень прошу! Не заставляй нас волноваться.
Твоя Зойка.
Зоя Бакеева - Марине Гречановой
Оренбург, 26 марта 1933 года
Мариночка! Что с тобой? Почему от тебя нет писем? Получила ли ты мое? Может быть, я тебя обидела им? Ты меня тогда прости.
Иногда мне приходят в голову страшные вещи. И даже сон вчера видела просто жуткий. Все, наверно, из-за твоего последнего письма. Приснилось, будто ты с Галкой своей идешь ночью по какой-то чужой лестнице. Она тебя тащит в подвал. Ты кричишь, а она тащит. И похожа она на ведьму - старая-престарая, волосы дыбом. А в подвале разбойники или воры. Кто с ножом, кто с топором. Бросились они на тебя. А оказалось, что это я, а не ты. А ты сбоку стоишь, смеешься. И у тебя какая-то кочерга в руке, на меня подняла ее, хочешь ударить. Я как закричу - и проснулась. Потом долго лежала, думала о тебе. Где ты сейчас, что делаешь? И решила обязательно написать письмо. А потом заснула и ничего больше не видела во сне.
Напиши мне, Маришенька, все-все, что у тебя происходит. Ходишь ли ты в школу? Ты ничего об этом не пишешь. Жду.
Твоя Зоя.
Марина Гречанова - Зое Бакеевой
Ленинград, 9 апреля 1933 год?
Зоенька, дорогая моя подруга! Если бы ты знала, в какую историю я попала! Голова идет кругом. И не знаю, выберусь ли я когда-нибудь из этого положения. Какая я дура! Зачем не послушалась тебя, Полину Никифоровну, а теперь мне никто, никто не поможет. Ах, если бы мамочка моя была жива! Я совсем не знаю, что мне делать.
Галка на самом деле оказалась дрянью. Я таких не встречала. Это она во всем виновата. Прикинулась добренькой такой, ласковой. А она воровка, самая настоящая. И ребята все - тоже воры… Я теперь все знаю, поняла, как все они меня обманули.
Мне очень трудно писать. За мной все время следят. Куда я иду, что делаю, с кем разговариваю. Я и сейчас очень боюсь, вдруг кто-нибудь войдет. А увидят это письмо, я пропала - пришьют, то есть убьют. Я сама начала говорить, как они, и даже не замечаю. Не сердись.
Помнишь, я тебе писала: ничего не понимаю, всякие «что» и «почему» в голове. Я и стала за всем следить. Делаю что-нибудь, а сама посматриваю и слушаю, что они говорят.
Началось все 20 февраля. Я Галке сдуру сказала, что завтра у меня день рождения: хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. Раньше, при маме, проснусь в этот день, а на столе кукла, или кубики, или еще какой подарок лежит. Рядом пирог или крендель из белой муки. Я уж всегда знала, что это мне. Так радостно сразу станет. Платье нарядное надену, и все меня поздравляют. И гости к нам приходили с завода.
В тот вечер тоже горсти ко мне пришли, Галкины знакомые. Козырь мне и говорит: «Поздравляю с днем ангела, а подарок возьми у себя в кармане». Я полезла в карман и достаю медальон с цепочкой. Смотрю - совсем как золотой. И говорю: «Во-первых, я в ангелов не верю, а во-вторых, у меня день рождения. И такие подарки брать не могу, потому что медальон золотой». А Козырь говорит: «Тебе-то не все равно? Бери, раз дают».
Захотелось взять медальон. Он такой чудесный. А сама думаю: откуда у него такие вещи? Вроде он совсем небогатый. Пока я думала, Козырь мне подарок на шею повесил. «Вот, - говорит, - краля стала».
Семен Кондратьевич ничего не сказал. Взял меня за подбородок. Пальцы жесткие, как клещи, а глаза мутные-премутные. «Сколько, - спрашивает, - годков стукнуло?» Я отвечаю, что четырнадцать. «Ничего, - говорит, - скоро своя в доску будешь». И сел за стол, на мамино место. Он всегда на мамином месте сидит, Противный такой…
Начала спать укладываться. Сплю я теперь в углу на полу, за ширмой. А они всё разговаривают, громко так, бутылки откупоривают, звенят стаканами. Вдруг Котя-Коток кричит мне: «Эй, вороха, будешь гамырку бусать?» Я спряталась под одеяло, притворилась, будто сплю.
Заходит ко мне за ширму Галка, зовет: «Иди к нам, ты ведь сегодня именинница. Семен Кондратьевич тебя поздравить хочет». Я - отказываться, а она шепчет, ласково так, что обижу всех, если не выйду. Послушалась я.
Семен Кондратьевич протянул мне стакан с вином, мол, угощайся. Я, конечно, ни в какую. Тогда Галка взяла у него стакан и поднесла к самым моим губам, а Котя-Коток вдруг сзади за руки схватил. Стала я вырываться, да разве сладишь? Глотнула водки, закашлялась, из глаз слезы… Захохотали все, только Козырь отвернулся и стал что-то играть на гитаре.
Чувствую, горит в груди. Разозлилась, схватила стакан да как брошу со всего размаха на стол! Перебила бутылки, посуду. И заревела.
Ты не представляешь, что у меня за жизнь! Полина Никифоровна болеет. Лежит, ноги у нее отнялись. Я прихожу к ней. А сказать ничего не могу. Все, мол, хорошо. И друзья замечательные, помогают мне. Вот как врать научилась, даже не краснею совсем. Прямо бессовестная стала. Ругаешь меня, Зоенька? Как я хочу, чтобы меня кто-нибудь поругал покрепче и освободил после этого от «друзей». Все бы отдала! Даже если бы побили хорошенько! Но этого, наверно, никогда уже не будет. В людях я разочаровалась. Неужели все кругом обманщики и воры? А Галку я просто ненавижу.
На следующий день я проспала школу. Голова болит, нехорошо так во рту. Как будто заболеваю. Посмотрела на стол, а там битое стекло, бутылки, куски хлеба. Я все сразу и вспомнила.
Вдруг вижу: между диваном и стенкой два чужих чемодана. Один совсем новый, а другой, поменьше, потрепанный, кожаный. В маленьком оказались отвертки, ключи, плоскогубцы. И еще какие-то крючки, как у зубных врачей. Только у врачей потоньше и блестящие.
Другой чемодан был тяжелый и не открывался. (Зоенька, не думай обо мне плохо. Никогда на свете не полезла бы в чужие чемоданы. Не такая уж я любопытная. А тут мне надо было побольше узнать о моих «квартирантах». Это ведь не нечестно, правда, Зойка? Мне все время казалось, что они не те, за кого себя выдают, что-то скрывают от меня). Все-таки я его открыла. Их же ключом, я его в маленьком чемодане нашла. И хорошо сделала, Зойка, что открыла. Знаешь, что в чемодане было? Золото! Я никогда не видела столько золота. Брошки, цепочки, кольца… Даже страшно стало. Тут я все поняла, сразу. Значит, они воры. Разве у рабочих будет столько золота? Наверно, и медальон, который мне Козырь дарил, тоже здесь был. Я его сорвала и бросила обратно в чемодан.