Напряжение - Страница 19

Я думала обо всем этом, а Анатолий молчал. Я даже не заметила, когда он перестал говорить. А он взял мою руку, погладил. Я почувствовала, что он волнуется. Это волнение передалось мне. А Толя наклонился, обнял меня и сказал, что ему никогда не было так хорошо, как сейчас. Никогда!.. Знаешь, на миг мне комната показалась просторней, стол - богаче, свет - ярче, а он, Толька, таким близким! Неужели все это можно объяснить лишь фразой, сказанной тебе, только для тебя?

Утром все уже было не то. Ты замечала, что ночью или поздно вечером человек как-то не так видит все вокруг: предметы кажутся увеличившимися, значительными, разговоры - таинственными и содержащими какой-то свой особый смысл. Может, все это чушь, не могу объяснить, но я это часто замечала. И сегодня утром, вспоминая все, что было вчера, я не смогла ощутить, почувствовать то же самое. Анатолий спал, приоткрыв рот, и вдруг он мне показался каким-то злым, чужим.

Чтобы проверить себя, я толкнула его легонько в бок. Он проснулся, вскочил, подхватил меня и засмеялся. Нет, я ошиблась…

Весь день я была у него. Мы прибрались, я вымыла пол, перемыла посуду, выкинула всякий хлам. К вечеру вернулась в общежитие. Пришлось сказать, что ночевала у дяди Паши (ох эта ложь!). Но наших девчонок трудно провести. Зинка хмыкнула с полным пониманием дела, скривила губы, но, правда, сказать ничего не посмела.

Вот какие события произошли у меня. Зоя, напиши, пожалуйста, как ты воспринимаешь происшедшее. Твое мнение для меня очень дорого. Целую тебя. Я так занята своими делами и мыслями, что не спросила тебя, как ты живешь, каковы успехи. Но это само собой разумеется.

Марина.

Зоя Бакеева - Марине Гречановой

Оренбург, 21 ноября 1935 года

Милая моя Маришка! Прежде всего я, конечно, ото всей души поздравляю тебя с замужеством. Была у вас свадьба или еще нет? Если нет, сообщи, когда; хочется послать тебе в этот день телеграмму.

Смешная ты, Мариночка. Спрашиваешь мое мнение о том, что у вас произошло. Разумеется, я тебя не осуждаю. Тебе виднее, как поступать. Хотя мы с мамой считаем, что ты все же была опрометчива. Но что поделаешь?

Я не хочу тебя расстраивать и, конечно, вмешиваться в ваши отношения, но нам с мамой кажется, что твоя любовь держится на чисто человеческих чувствах - жалости, умилении, сострадании. Насколько крепка такая любовь - неизвестно. Учитываешь ли ты ум, образование? Я не знаю, умен ли твой Анатолий, но то, что у него три класса и что он не любит читать, - знаю. Тебя это не смущает? Разве можно мужчине жить сейчас с таким образованием? Конечно, нет.

А это значит, что его надо будет все время тянуть за собой, заставлять догонять тебя. Или тебе опуститься. Но, насколько я тебя знаю, ты последнего не допустишь. Значит, придется его подстегивать. Сможет ли он наверстать то, что упустил? Ведь это очень трудно.

И сможет ли он тебя обеспечить материально? Все это существенно, и об этом следует думать. Но, мне кажется, если он тебя любит, то пойдет на все. Вообще, мама говорит, что надо быть всегда немножко выше мужа. Тогда он будет тебе предан до конца. Я бы на твоем месте воспользовалась этим обстоятельством.

Вот мои мысли, которые у меня возникли, когда я прочитала твое письмо. Сама понимаешь, трудно разобраться в чужих отношениях, хотя ты и подробно написала о них. Мне, Маришка, хочется одного - чтобы ты была счастлива.

О себе писать нечего. Кончу десятый, поеду в Ленинград, в театральное училище. Так что через полгода встретимся обязательно (если, конечно, все будет в порядке). Драматический кружок у нас работает по-прежнему. Времени отнимает уйму, но зато интересно. С Петром мы почти не разговариваем. Ухаживает сейчас за мной один инженер, но все это несерьезно. Будет что-нибудь важное - напишу. Желаю тебе самого наилучшего. Целую.

Твоя Зоя.

Марина Гречанова - Зое Бакеевой

Ленинград, 25 января 1936 года

Здравствуй, Зоя! Ты сердишься на меня за долгое молчание? Не надо, прошу тебя.

Сегодня с девчонками ходили в Эрмитаж, смотрели голландскую живопись. Хотел идти с нами Анатолий и, как водится, не пришел. Девчата мои злятся на него за его вечное надувательство: скажет, наобещает, все его ждут, а он не является. Так уже несколько раз было, и теперь его уже никто не ждет. Вообще его трудно вытянуть в музеи, а в театр почти невозможно. Но я все-таки стараюсь это делать, хотя и трудно. Меня порой просто удивляет Толино равнодушие к искусству, да и не только к искусству.

А бывает так: возникнет у него, какая-нибудь идея, например посмотреть ска?чки на ипподроме, начнет собираться, подгонять меня, а потом вдруг остановится на полдороге и скажет, что ничего там интересного нет и он не хочет идти. И все разом отменяется.

Эта черта мне у него не нравится. Мужчина должен быть твердым, уверенным в себе. Но, я думаю, такую твердость можно еще воспитать, не поздно.

Отношения у нас с ним, Зоенька, все-таки не такие, как мне бы хотелось. Я не огорчена тем, что он не говорит мне о любви, как раньше, не в словах дело. Но я чувствую, что он иногда избегает меня. Неужели Анатолий прикинулся влюбленным? Нет, по-моему, это не так, хотя некоторые вещи заставляют задумываться.

Так что, видишь, радостного мало. В общежитии положение у меня какое-то неудобное. Как и тебе, я сказала девчонкам, еще тогда, месяца полтора назад, что, наверно, скоро выйду замуж. Разве я не могла этого говорить?

Анатолия же о том, когда мы поженимся, я не спрашивала. Я считаю, что задавать такой вопрос ниже достоинства женщины. Об этом должен говорить и заботиться мужчина. А Толька молчит. Один раз я спросила его, кого мы позовем на свадьбу. Он прищелкнул пальцами, вздрогнув при вопросе, будто давно ждал его, и ответил со смешком: «А тебе так плохо, что ли? Зачем свадьбы устраивать, это пережиток».

Было это сказано как-то резко. Я покраснела от стыда, точно спросила что-то ужасное, и больше разговаривать не стала.

А девчонки надо мной посмеиваются. Зинка, так та ликует: «Ну, когда же свадьба-то, а?.. Мы уже подарок готовим…» А в голосе издевка.

Я понимаю, Анатолию тоже нелегко. Есть у него много всяких привычек, своих правил, приобретенных за годы одинокой жизни, от которых придется отказываться, но отказаться сразу просто невозможно. И я чувствую по его озабоченному лицу, что его все это волнует.

Ничего, все встанет на свои места, только бы он был со мной. Он не может понять, что любую тяжесть двоим нести гораздо легче.

Заканчиваю, моя дорогая. Как всегда, жду твоих писем.

Марина.

Марина Гречанова - Зое Бакеевой

Ленинград, 14 февраля 1936 года

Зоя! Не знаю, как и писать тебе. Я, кажется, схожу с ума от всего того, что происходит со мной.. Настроение все время жуткое, тягостное. Хочется плакать от обиды, злости, иногда я просто ненавижу себя.

Сейчас у нас проходят на редкость интересные лабораторные работы по технологии металлов, а меня они совершенно не трогают. Голова забита другими мыслями. И, конечно, о нем, Зойка.

Кажется, я была права, предполагая, что он меня не любит. Не знаю, во всяком случае любящий, по-моему, никогда не станет ругаться при человеке, которому он хотя бы симпатизирует.

В последние дни Анатолий взял за моду являться к нам в общежитие пьяным, да еще довольно поздно, в 10-11 часов. И не дай бог, если кто-нибудь ему начинал перечить! Лишь мне удавалось его утихомирить и увести подальше от нашего дома. Я издергалась, изнервничалась и каждый день с содроганием ожидала очередного визита.

Ужасная вещь пьянство, Зойка. Мне кажется, что этим занимаются люди, у которых нет ничего за душой, пустота. Сколько интересных вещей можно купить за деньги, которые уходят на водку: велосипед, фотоаппарат, да мало ли что. Я сказала об этом Анатолию, а он пробурчал: «Все это бабские разговоры».