Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля - Страница 11

– Что же нам делать? – спросил Эохайд ирландцев. – И как превозмочь сомнения?

– Hечего нам сказать тебе, – отвечали воины.

– Тогда слушайте, – сказал Эохайд, – во всей Ирландии никто не подает напитки искусней, чем моя жена. Так я и узнаю ее.

Тогда поставили они двадцать пять девушек с одной стороны дома и двадцать пять с другой, а между ними котел с напитком. По одной с каждой стороны подходили к нему девушки, но все никак не мог Эохайд узнать Этайн. Hаконец, осталось их всего две. Подошла первая из них к котлу, и тогда сказал Эохайд:

– Вот Этайн, да всё же не она сама.

Стали тогда ирландцы переговариваться.

– Воистину она Этайн, хоть и не в обычае той так разливать напитки.

Довольный король увёл мнимую Этайн, а ирландцы оказались-таки правы. То была не сама Этайн, а её дочь от Мидира» (ведь на Том свете, в Иномирье, в Холмах Тир Маар, время течет иначе – Авт.).

Один-Бёльверк и Гуннлёд, дочь Суттунга (с рисунка Й. Герца)

Приведённые обширные цитаты позволяют достаточно ясно осознать, какое место занимали и опьяняющие напитки, и сосуд для их приготовления (подачи) в обычаях островных а также, надо думать, континентальных кельтских народов. Не стоит забывать и то, сколь велико было влияние кельтской культуры на более поздние.

«22. <…>. Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются словесною перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран. Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом. Эти люди, от природы не хитрые и не коварные, в непринужденной обстановке подобного сборища открывают то, что доселе таили в глубине сердца. Таким образом, мысли и побуждения всех обнажаются и предстают без прикрас и покровов. На следующий день возобновляется обсуждение тех же вопросов, и то, что они в два приема занимаются ими, покоится на разумном основании: они обсуждают их, когда неспособны к притворству, и принимают решения, когда ничто не препятствует их здравомыслию.

Этот древнескандинавский рог для питья примечателен тем, что он деревянный. То есть средневековый мастер задал себе труд выточить и вырезать из дерева имитацию сосуда из рога животного. Государственный исторический музей Швеции (Стокгольм). Фото В. А. Воронкина

Один похищает мёд поэзии. Рисунок из Исландского манускрипта 1730-х гг.

23. Их напиток – ячменный или пшеничный отвар, превращенный посредством брожения в некое подобие вина; живущие близ реки покупают и вино. Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ. Что касается утоления жажды, то в этом они не отличаются такой же умеренностью. Потворствуя их страсти к бражничанью и доставляя им столько хмельного, сколько они пожелают, сломить их пороками было бы не трудней, чем оружием» (Тацит, «О происхождении германцев…»).

Случайно ли напрашивается прямое сопоставление с описанными Геродотом обычаями персов, о которых шла речь выше?

Одна из частей «Младшей Эдды», «Язык поэзии», повествует о чудодейственном напитке. Он изготовлен из крови мудрейшего во всем Мидгарде человека по имени Квасир. Рождённый из слюны примирившихся богов асов и ванов, которые на общем пиру по случаю примирения плюнули в одну чашу. Квасир был подло убит двумя карлами. Когда с его кровью смешали мёд, «получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом или ученым». Потому в древнескандинавских текстах поэзию часто называют «кровью Квасира», а напиток – «мёдом поэзии». Соответственно, поэтическое вдохновение именуют «чашей Игга» (Одина), «напитком Игга», а также «напитком карликов».

Один похищает мёд поэзии. Рисунок из Исландского манускрипта 1730-х гг.

Историю обретения мёда рассказывает ас Браги, отвечая на вопрос морского колдуна Эгира «Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?».

А в «Речах Высокого» уже сам Один вспоминает о том, как он добывал волшебный мёд у великана Суттунга, скрывавшего Одрерир (кубок с напитком, название которого дословно «приводящий дух в движение») внутри скалы (стр. 104 – 110). «Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи. Поэтому мы и зовем поэзию “добычей или находкой Одина”, его “питьем” и “даром”, либо “питьем асов”, в том числе и Лодура-Локи», рассказывает Браги. Именно этот мёд пьют затем асы на пиру у Эгира, где происходит знаменитая «Перебранка Локи».

Верхняя часть знаменитого рунического камня с острова Готланд. Один на восьминогом Слейпнире подъезжает к Вальгалле. Его встречает валькирия, подносящая рог

М. И. Стеблин-Каменский в примечаниях и комментариях к «Младшей Эдде» отмечает: «…В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного напитка при помощи забродившей слюны. Квасир – слово того же корня, что и русское “квас”» (Младшая Эдда).

Cоcуд для бражничества асам добыл бог-громовник Тор. Огромный котёл он забрал у инеистого великана Хюмира в отместку за то, что тот перерезал леску, на которую Громовержец уже почти поймал Мидгардского Змея. Об этом рассказывает эддическая «Песнь о Хюмире» (33–39). Хюмир усомнился в силе Тора. И тот унёс от великана котёл – «пива корабль»… на голове.

М. Элиаде справедливо отмечает: «Вода обладает магической силой; котлы, котелки, чаши – суть вместилища этой магической силы, символом которой часто является какая-нибудь божественная жидкость, вроде амбросии или “живой воды”. Они наделяют бессмертием или вечной молодостью или же преображают владельца в героя или бога и т. д.» (Элиаде, 1999).

Невозможно в очередной раз не подчеркнуть прямое смысловое и фонемическое сходство имени скандинавского бога Браги и русского «брага». «На том пиру я был, мёд да брагу пил. По усам текло, а в рот не попало». «Бражники» означает не столько «собутыльники», сколько «весёлые люди, поющие за выпивкой». И поэзия, мёд скальдов, попадает, конечно, в уши, а не в рот. Пить мёд и брагу (пиво) может также означать «слушать, раскрыв рот, складный героический рассказ, который в устах побывавшего на пиру станет затем сказкой» (Гаврилов, 1997, с. 195–201).

Кстати, об архаичности описанного мифа свидетельствует такое наблюдение Фрезера: «Возможность использовать плевки в магических целях делает слюну – вместе с кровью или обрезками ногтей – материалом, пригодным для скрепления соглашений: обмениваясь слюной, договаривающиеся стороны дают друг другу залог верности. Если одна из сторон впоследствии нарушит взятое на себя обязательство, другая может наказать ее за вероломство, магически воздействуя на слюну клятвопреступника, находящуюся в ее распоряжении» (Фрезер, 1980).