Нантская история (СИ) - Страница 2
Он возвышался над Бальдульфом на целую голову, а уж того вряд ли можно было назвать карликом. В плечах он достигал трех локтей взрослого человека. И все это была сталь. Серая сталь чудовищных доспехов, в которые гость был облачен с головы до ног. Целая чертова крепость, передвигающаяся на двух здоровенных, как опоры моста, ногах. Грудную пластину можно было бы использовать как стол — если бы в этом доме нашлась достаточная сила, чтобы поднять ее. Огромные наплечники походили на купола небольшой церквушки. На правом были изображен обычный имперский герб — три черные жабы на синем поле, на левом — герб Его Сиятельства графа, две башни, оплетенные терновником, сперва казавшимся колючей проволокой. Латные перчатки, должно быть, весили по тысяче ливров каждая. Каждая рука в толщину была не меньше бревна. Огромный передвигающийся сплав человеческой плоти и металла. Сложнейшая инженерная машина, где-то в мертвой холодной глубине которой должен был быть заключен человек. Когда гость оказался в гостиной, огромный, молчаливый, распространяющий вокруг себя ледяную стылость ночи и вонь улиц, мне показалось, что комната враз уменьшилась в размерах.
Так вот как выглядят силовые доспехи. Прежде я никогда не видела их своими глазами, лишь на репродукциях и схемах из либри-терминала. Но они не могли передать всего величия и всего грозного и вместе с тем отвратительного великолепия этой смертоносной массы. Где-то под броневыми пластинами должны скрываться двигатели и гироскопы, отвечающие за движения, так как даже наделенный исполинской силой человек не сможет передвигаться в чем-то подобном. Я представила себе, как стучат в стальных недрах невидимые поршни, как негромко гудят силовые кабели, передающие энергию в разные части механического тела, как пощелкивают гироскопы и трещат отводящие тепло спрятанные вентиляторы. Должно быть, очень неуютно находиться в этой непробиваемой скорлупе, точно в большой железной деве, из которой невозможно выбраться без посторонней помощи.
Гость был при оружии и не пытался этого скрыть. В его случае это все равно было бы абсолютно бесполезно. Из-за спины выглядывало потертое, как старый денарий, захватанный сотнями рук, тусклое серебро рукояти — точно перископ, поднимающийся над головой. Меч был столь огромен, что иначе носить его было бы затруднительно — в длину он, пожалуй, был выше всего Бальдульфа целиком. Обычная человеческая рука бессильна не то что замахнуться подобным оружием, но и просто удержать его на весу, однако наделенные силой молодого бога сервоприводы доспехов должны были позволять своему хозяину обращаться с мечом легче, чем ткачу с длинной иглой. Помимо меча на поясе на поясе гостя обнаружилась большая кожаная кобура, столь же потертая и во многих местах оцарапанная. Я не видела, что в ней скрывалось, но могла предположить, что это был не набор для штопки или компас.
Шлем гость снял и нес его в руке, его бледная кожа почти не выделялась на фоне холодной серой стали. Молодой. Слишком молодой для человека, к которому обращаются «господин капитан». Черты резкие, острые, но правильные. Тут не ошибешься — парень не из уличной черни. Такой не нюхает запах подворотен, не пьет кислое пиво после службы, не развлекается с дешевыми, изъеденными сифилисом, проститутками за углом. Его собственный запах перебивал даже смрадный запах улицы. Он пах безмятежной молодостью, хлопочущими гувернантками в накрахмаленных воротничках, дымным запахом пьянящей охоты в южных пустошах, душным бархатом юных стеснительных любовниц, хорошим красным вином, густой доброй кровью, не разжиженной стимуляторами и всякой дрянью, седыми бакенбардами своих великосановных предков, оплывшим воском на любовных письмах, чужой смертью, мимолетной и не хлопотной… Если представлять человека как совокупность запахов, издаваемых и источаемых его органами и всем его существом, вошедший был настолько неуместен здесь, что я даже осеклась, уступив ему возможность первым поздороваться.
Увидев меня, он смутился. Должно быть, не ожидал в холостяцком доме Бальдульфа увидеть что-либо вроде распростертой на кровати девушки. Его светло-синие глаза, только что глядевшие уверенно и прямо, сморгнули, затянулись тончайшим ледком. Смущение показалось мне немного наигранным.
— Добрый вечер, — сказал он учтиво, поклонившись, — Бальдульф не предупреждал меня, что он делит общество с прекрасной дамой, госпожа…
— Альберка, — быстро сказал Бальдульф, в свою очередь тоже смущаясь, — И она не…
— Рад знакомству с вами, госпожа Альберка…
Он сделал паузу, ожидая, что ему подскажут недостающее слово.
— Просто Альберка и все, — сказала я, не без опаски глядя на эту груду металла, нависшую над моей кроватью, — И я совершенно не, как уже сказал этот старый тугодум. То есть, я даже совсем напротив. Это на тот случай, если вы решили, что я его любовница.
Глаза «господина капитана» опять моргнули — теперь уже озадачено. Не привык к быстрому старту. А как же умение держать удар, капитан?..
— О, я бы никогда не допустил и…
— И мысли? Это хорошо. Полагаю, управление этим аппаратом и без того занимает достаточно много мыслей чтобы вы могли позволить себе перегружать голову.
Он почему-то не разозлился, напротив, посмотрел на меня с каким-то любопытством. С таким обычно смотрят на забавную стрекозу, прибитую булавкой к подставке.
— Это модель «Барбатос», госпожа Альберка, мой доспех. Еще раз прошу прощения за вторжение к вам в подобном виде.
— Силовой доспех?
— Именно так, госпожа.
— Вы можете его снять?
Капитан заколебался.
— Это займет очень много времени, госпожа. И, кроме того, невозможно без… достаточно сложного оборудования.
— Жаль. Честно говоря, когда вы появились на пороге, я решила, что посыльные что-то перепутали и прислали нам по ошибке церковный орган. Господи, как же должно быть, трудно снять хоть часть его, если охота сходить в нужник!..
Бальдульф за спиной гостя выпучил глаза. Конечно, он уже неоднократно пожалел о том, что капитан воспользовался его приглашением. Но это меня не волновало. Мне уже не было скучно. Такие гости не приходят случайно, и его появление я уже расценила как добрый знак.
— Мне не требуется ходить в нужник, госпожа, — сказал он так же спокойно и учтиво, — Мой метаболизм… Прошу меня извинить вторично, я все еще не представился. Совершенно невежливо с моей стороны.
— Это не тот район Нанта, где интересуются именем, — хмыкнула я, — В первую очередь здесь интересуются содержимым карманов. Но вы правы, я еще не слышала вашего. Бальдульф, ты наконец представишь гостя или и дальше будешь изображать кариатиду[1]? Твой живот определенно не вписывается в эту архитектурную деталь. Впрочем, есть же, наверно, и беременные кариатиды?..
Торопясь прервать меня, Бальдульф торопливо сказал:
— Это барон фон Роткирх, господин префектус городской стражи в чине капитана. Мой… э-э-э… бывший непосредственный начальник. Я имею в виду, когда я еще служил в городской страже. И…
— Капитан, барон, префектус… Удивительно много ничего не значащих слов люди склонны присоединять к своим именам, вы согласны?
— Целиком и полностью, госпожа. Позвольте мне представиться иначе — и их количество уменьшится сразу вдвое. Ламберт, капитан Юго-Восточной башни.
Хорошее имя, подумалось мне. Подходит ему. Такое же прямое и бездушное, как лезвие меча.
— Так вы капитан городской стражи, Ламберт?
— Один из четырех, госпожа. Последние девять лет.
— Невелик чин для барона. Вы где-то проштрафились? Убили не того, кого надо? Или просто пьяный кутеж на площади?
Бальдульф, пользуясь тем, что оставался за спиной Ламберта, беззвучно зашевелил губами. Всех слов я не разобрала, но, кажется, начиналось с «Только попробуй еще что-то сказать — и я вырву тебе сердце…». Зная Бальдульфа долгое время, никогда нельзя ручаться за то, что определишь, какую непристойность он скажет — слишком велик запас. Юность в армии графа, зрелость в чине сержанта городской стражи и старость под текущей крышей в обществе хромоногого сервуса и больной девчонки сделали его настоящим кладезем непристойностей всех возможных форм, сочетаний и видов — включая латынь. Однако терпение его испытывать было опасно.