Наложница для нетерпеливого дракона (СИ) - Страница 24

Слухи ходили самые отвратительные. Говорили, что Дракон изощренно издевается над несчастными пленницами, жутко их пытает, убивает, варит в кипящем масле их юные тела и пожирает — иначе отчего б девицы умирали?! И если первую партию кое-как собрали, то как собирать вторую, когда он всех?..

А противиться Дракону не хотелось. Ох, как страшно было противиться тому, кто в любой миг мог обернуться огнедышащей тварью и сжечь в одиночку весь город?!

Потому градоначальники, долго думая и перекидываясь письмами по голубиной почте, наконец-то решили предложить Дракону то, что решило б дело: женитьбу.

В самом деле, отчего нет? В соседнем королевстве подрастает прелестнейшая девица, чистокровная драконица. Да, невеста молода, и ждать до свадьбы придется года два, три, но оно того стоит. Стать, красота, молодость, кровь — что может быть лучше?!

Вот с этими предложениями градоначальники крупных городов и прибыли к Дракону.

Встречая гостей, отвешивая им церемонные поклоны, господин Робер отмечал, как хитро бегают глазки этих почтенных мужей, и как они многозначительно переглядываются, осматриваясь в доме Дракона, в мрачном рыцарском замке, слишком аскетичном, суровом и темном, не годящемся для светских приемов и балов. Из их перешептываний и брошенных фраз, из обрывков разговоров он уловил, понял, что невеста, которую градоначальники берутся сосватать своему молодому господину, чудо как хороша — и невинна к тому же. Разумеется, богата — об этом говорилось особо, и один градоначальник — боги, а не суиратонский ли?! — захлебываясь от восторга, живописал, какой замечательный подвал с золотом у ее отца, и как огромно будет приданое девушки. Из рук в руки переходил портрет невесты, прекрасная миниатюра на тонкой пластинке из слоновой кости, и если художник не приврал прелести принцессы-драконицы, и не преувеличил, вырисовывая ее черные, словно бархатные глаза, — подернутые томной поволокой, то она была чудо как хороша.

Невеста!

Господин Робер, кланяясь очередному гостю, с трудом смог скрыть свое волнение.

Это был бы выход, это было бы решением всех проблем!

Дракон, увлекшись юной невестой, позабыл бы свою Хлою. Возможно, он даже полюбил бы драконицу — говорят, Драконов тянет к своей крови, они чуют ее сердцем, — и тогда, улучшив момент, у него можно б было выпросить Хлою. Он уже познал эту девушку; много раз он брал ее тело, целовал ее губы, наслаждался ее жаром, ее желанием, ее покорностью — может же это ему надоесть?! Может; так наверняка и будет. Да и богатство Хлои — разумеется, немаленькое, — в сравнении с драконьим подвалом, полным золота, меркнет… Вероятно, он и не вспомнит о нем… Или вспомнит, но слишком поздно — Робер, после долгих и мучительных размышлений, все же решил, что женится на Хлое. Да, так и быть, возьмет ее в жены, чтобы заполучить все законным путем. Мишель? Несмотря на все свои заверения, Робер рассчитывал что Мишеля он устранит как-нибудь. Тем лучше, что Роберу удалось изловить эту грязную мышь…

Он все кланялся и кланялся, говоря дежурные фразы, пока спина не заболела и язык не распух во рту. Мельтешение слуг, поваров, виночерпиев перед его глазами превратилось в один сплошной пестрый поток, в котором он чудом разглядел, вычленил Хлою.

Девушка, чуть бледная, с распущенными по плечам волосами, осторожно ступая, покорно шла вслед за виночерпием. Кажется, Дракон велел ей прислуживать за столом, и, вероятнее всего, в ее обязанности теперь входило подливать вина в чашу господина.

При одном только взгляде на девушку у Робера в горле пересохло, он онемел и задохнулся от потрясения; чувства переполнили его настолько, что на очередное приветствие он и ответить не смог, и вовсе проигнорировал его, не услышав, не в силах оторвать восторженного взгляда от Хлои.

На юной любовнице Дракона было надето розовое шелковое платье, такого прекрасного и нежного оттенка, как самый дорогой мрамор, как самая редкая глубоководная морская раковина. Свет яркими бликами играл на шелке, и от этого прекрасного свечения кожа девушки казалась матовой белой, как свежевыпавший снег.

На груди ее был глубокий вырез, такой роскошный, что, казалось, наклонись Хлоя чуть вперед — и соски выскользнут наружу, станут видными всем. Розовая тень нежных ареол угадывалась под краем ткани на лилейно-белой груди Хлои.

И все это великолепие украшал жемчуг, много жемчуга цвета слоновой кости, горящего как жар.

Робер даже застонал, вновь ощущая жесточайшее напряжение в штанах при виде этого соблазнительнейшего зрелища. Эта прекрасная женщина, эта красивейшая, эта роскошнейшая женщина принадлежала не ему! Он не пробовал ее тела, не целовал ее белоснежной тонкой шеи, его пальцы не высвобождали жадно ее грудь из корсажа, а так хотелось!.. Безотчетно шагнул он следом за ней, волочась, как голодная собака на запах свежего парного мяса, как загипнотизированный за уличным колдуном, и следовал за ней, ускоряя шаг, покуда не нагнал у самого зала — виночерпий шагнул за двери, а Робер, ухватив взвизгнувшую Хлою за руку, рывком втащил ее в темный угол, в крохотный альков, где обычно жгли благовония, и жадно припал горячими губами к ее полуобнаженной груди, покрывая ее похотливыми поцелуями, тиская вожделенную женщину, нащупывая ее ягодицы сквозь многочисленные слои пышной юбки, и прижимаясь к ней всем телом, дрожащими ногами и вставшим членом, потираясь об обомлевшую от неожиданности и от испуга девушку и постанывая.

— Что ж ты такая красивая, — жарко шептал он, не обращая внимания на ее сопротивление, на ее руки, хлещущие его по плесам, брезгливо отталкивающие его лицо, царапающие его разгоряченные губы, которыми он уже наставил немало влажных отпечатков на ее коже. — Ох, какая красивая…

— Прекратите! — прокричала она, но его ладонь зажала ее рот, и Робер поспешно принялся задирать ее юбку, пытаясь добраться до голого тела. Черт знает, что за затмение нашло на него; быть может, оно зовется страстью, или любовью, но, так или иначе, а он позабыл все — и страх перед Драконом, и свою недавнюю брезгливость, с которой он думал о Хлое как о женщине, которой его господин попользовался. Не-ет, черта с два он просто пользовался; ничего не значащих шлюх н наряжают в дорогие шелка и жемчуг, их не выставляют перед гостями, как самое красивое и дорогое, что есть в доме…

— Дура, — шептал Робер, добравшись таки до ее тела, сжимая жадно ее голые бедра, такие мягкие и шелковистые под руками, и едва не кончая от одной только мысли, что он посмел прикоснуться к женщине Дракона. — Ты знаешь, зачем они приехали? Они его женить хотят. Они женят его на драконице, и ты ему не нужна будешь. А мне, мне, мне!.. Я же хочу тебя, разве ты не видишь? Ну, не ломайся… вернешься в свой Суиратон… будешь жить как прежде… Я уговорю Дракона отпустить тебя! Не ломайся только…

Его рука жадно и мерзко пролезла меж ее ног, ухватила трясущимися пальцами соблазнительные мягкие губы, и Хлоя, яростно взвыв, со всей мочи впилась острыми зубами в ухо насильника, так, что оно лопнуло, как перезрелый плод, и на его белоснежный воротник полилась кровь.

Робер заорал не своим голосом и отпрыгнул, едва только она разжала зубы, а Хлоя, яростно выплюнув ему в лицо его кровь, мазнула по покрасневшим губам ладонью.

Глаза ее горели диким огнем, и на миг Роберу стало жутко, словно в душу ему смерть заглянула.

— Не смей прикасаться ко мне, сволочь, — прошипела Хлоя. В голосе ее звенели слезы, но лицо было искажено от ярости, и слезы эти высыхали, так и не пролившись. — Не смей никогда меня трогать! Это не важно, женится Дракон или нет. Я принадлежу ему; велит он мне уйти — уйду. Но твоей не стану никогда!

Она еще раз сплюнула Роберу под ноги, грубо, как делают деревенские увальни и дешевые портовые девки, — и поспешно (насколько это было возможно в ее положении) пошла вслед за виночерпием.

Робер, отшатнувшись, зажимал рукой текущую кровь, и боль отрезвила его.

«Что ж я творю! — в ужасе подумал он, понимая, чем ему грозит его вольность. — Эта девчонка… она с ума свела меня, не иначе! Маленькая ведьма… что б не говорили эти грязные мыши, а я не верю, что все так чисто в ее роду. Нет, ее тайну надо разузнать…»