Наказание без преступления - Страница 82

Маршал Советского Союза Конев ведет сводный полк 1-го Украинского фронта. Командующие армиями, начавшие службу Родине с простых солдат, идут за маршалом: Рыбалко, Жадов, Пухов, Гордое, Лелюшенко, Красовский, Коротеев.

4-й Украинский ведет генерал армии Еременко.

Во главе с маршалами Малиновским и Толбухиным проходят освободители Балкан, первыми изгнавшие врага из пределов Родины.

Черное и Балтийское моря, дунайские и днепровские флотилии прислали лучших воинов на Парад Победы — сводный морской полк во главе с вице-адмиралом Фадеевым.

Дождь переходит в ливень. Отвесные тугие струи секут шеренги войск.

Триумфальное шествие замыкает необычайная колонна. Двести солдат и сержантов несут на склоненных древках разноцветные, как перья попугаев, свернутые полотнища. Это трофеи наших войск, попранные знамена врага.

Поравнявшись с Мавзолеем, колонна останавливается, делает правый разворот. Люди на трибунах замирают в радостном предчувствии. Умолкает оркестр. Седоусый капельмейстер генерал Чернецкий взмахивает рукой. По Красной площади разносится глухая дробь барабана — жестокая музыка, которой с древних времен сопровождается публичная казнь. Краснозвездные солдаты подходят к Мавзолею и движениями, исполненными презрения, бросают на брусчатку вражеские знамена. Расшитые шелком, золотом и серебром, перевитые орденскими лентами всех цветов тряпичные символы черной германской империи, принесенные на остриях штыков во время франко-прусской войны в Париж, развевающиеся над Парижем в 1940–1944 годах, унизившие Афины, Белград, Будапешт, Прагу, Варшаву, Бухарест и Софию, — кучей лохмотьев лежат у подножия Мавзолея, у ног народа-победителя.

Оркестр покидает Красную площадь.

Льется и льется по священным камня поток славы и могущества Советской Армии.

Доносится цокот копыт. На площадь вылетает сводная кавалерийская бригада. Впереди — генерал-лейтенант Кириченко. Прекрасные лошади. Лихие русские тачанки.

Проносится мотопехота. За ней — легкие зенитные дивизионы, потом тяжелые, те, кто в годы войны защищали московское небо.

Красную площадь наводняют орудия всех калибров, от знаменитых пушек, прожигавших броню хваленых «королевских тигров», до тяжелых и сверхтяжелых систем, штурмовавших и сровнявших с землей бастионы Кенигсберга, Будапешта, Бреслау и Берлина.

Прекрасны и грозные «катюши». Прекрасен и тот невидимый на параде, но всеми ощущаемый труд творцов оружия, труд рабочих и работниц. Тридцать лет назад русская армия имела около десяти тысяч стволов. В годы Отечественной войны только один завод на Урале выпустил сто тысяч орудий.

Прошумели мотоциклы, бронеавтомобили. Промчались авиадесантные войска в черных шлемах и синих комбинезонах — парашютисты.

Прогрохотали самоходные орудия и танки, проложившие дорогу к Берлину.

Течет и течет победоносная лавина мимо Мавзолея. Содрогается Красная площадь.

Парад подошел к концу, а для меня продолжается. Я перестал что-либо слышать. Тишина. Тишина для меня одного.

Сквозь толщу времени, сквозь свинцовые запреты и секретность, сквозь несметные преграды я вижу на Красной площади еще одну колонну. Она появилась со стороны Исторического музея. Сводный полк маршалов, командармов, комкоров, комбригов, комдивов, армейских, корпусных, дивизионных, полковых, батальонных комиссаров. Впереди, во главе колонны, — Тухачевский, Егоров, Блюхер, Уборевич, Якир, Корк, Эйдеман, Примаков, Раскольников, Дыбенко, Антонов-Овсеенко. Представители красных командиров молодой Красной Армии. Ее основатели, отцы, ее водители в годы гражданской войны и в годы становления. Первые краеугольные камни Победы в Великой Отечественной — дело и их рук. Воскресли из мертвых. Оправданы Историей, Справедливостью, Правдой, Истиной. Делят поровну с нами плоды Победы. Сегодня это знают немногие, а завтра… Люди такого масштаба не пропадают без вести.

Прошли бесшумно, молча. Суровые, гордые лица.

Сашка тормошит меня. Я очнулся.

— Папа, а где сейчас твой командир Пухов?

— Здесь.

— Где?

Я повернул мальчика лицом к Мавзолею, у подножия его стояла группа командующих фронтами и армиями.

— Видишь высокого плечистого генерала? Это и есть мой командарм. Хочешь, я тебя познакомлю с ним?

— Хочу.

Выждав момент, когда генерал-полковник Пухов приблизился к нам, я окликнул его:

— Николай Павлович, здравствуйте! Мой сын хочет познакомиться с вами.

Пухов, улыбаясь, подходит к барьеру трибуны, протягивает мальчику руку:

— Здравствуй… как зовут тебя?

— Саша.

— Понравился тебе парад?

— Очень понравился.

— И какой род оружия ты выбрал?

— Что?

— Я говорю, кем ты будешь, когда вырастешь: пехотинцем? танкистом? артиллеристом? десантником?

— Я буду победителем.

Пухов доволен ответом, смеется. Смеются все, кто слышал этот разговор прославленного генерала и первоклассника.

Пухов переводит взгляд с моего сына на меня:

— Ну, капитан, кажется, отвоевались. И победу отпраздновали.

— Да, товарищ генерал. Отвоевались. На многие-многие годы.

— Что теперь собираетесь делать?

— Все то же, Николай Павлович, что и раньше: писать.

— О чем? О ком?

— О солдатах, снявших шинели. О их работе на земле и под землей. О рабочих людях. Буду путешествовать по Донбассу, Волге, Уралу.

— Ну что ж, желаю счастливого пути.

— Спасибо, Николай Павлович.

Так мы попрощались с командармом Тринадцатой.

Позванивая шпорами, Пухов отошел от Мавзолея.

Август тысяча девятьсот восемьдесят восьмого.

Только через несколько десятилетий мне открылась тайна мрачного лица Сталина на параде в честь Победы. Всенародная радость, а он… злился на свою старческую немощь, страшно завидовал тем, кто помоложе и поздоровее его, шестидесятипятилетнего. Маршал Жуков в своих записках, опубликованных в конце восьмидесятых, рассказал, что самому Сталину страсть как хотелось командовать парадом: выскочить из ворот Спасской башни на белом коне, прогарцевать перед Мавзолеем, объехать войска всех родов оружия, поздравить с великим днем. Он даже некоторое время учился в манеже верховой езде. Старик в седле? Ну и что? Лев Толстой и в восемьдесят совершал верхом на коне прогулки по полям и лесам Ясной Поляны. Так то Толстой, кавалерист с юных лет, а Сталин, хотя и кавказец, выглядел на белой лошади как чучело, набитое соломой. Он понял это без подсказки со стороны. Спустился на грешную землю и, добродушно подсмеиваясь над собой, сказал окружавшей его свите:

— Куда конь с копытом, туда раку с клешней не следует соваться. — И, глядя на одного Жукова, приказал: — Назначаю вас командующим парадом.

Хорошо распорядился самим собой. Хозяин! Если бы он хотя бы десять лет назад, перед XVII съездом партии, сказал Кирову:

— Сергей, садись в кресло генсека, бери бразды правления в свои руки, а я… уеду в Гори, буду выращивать виноград.

Не сказал. И не подумал о такой замене. Власть, как известно, никто не отдает добровольно. Только смерть и революция лишают тиранов и дураков престола. И только время, чаще всего длительное, ценой большой крови, голода, унижения нищего народа, неопровержимо устанавливает, кто есть кто.

Более четверти века назад глава о Параде Победы в рукописи «Вся красота человечества» была представлена московским издательствам и отвергнута. Один редактор потребовал убрать «призраки забытого прошлого». Второй захотел вырубить строки о Сталине, даже не упоминать его имени, будто не присутствовал на параде. Третий попросил усилить образ генералиссимуса. Четвертому показалось, что я выпячиваю, в ущерб Верховному, маршалов Жукова и Рокоссовского. Пятый указал, что автор уделил чрезмерное внимание несмышленому сыну. В конце концов, я согласился напечатать главу в сильно урезанном виде. Теперь, пользуясь всеобщей преданностью правде, восстановил я выброшенное редакторами.

Судьбе заблагорассудилось устроить мне еще одну встречу со Сталиным. Через тринадцать лет после первой. Встречу живого с мертвым. Жертвы с палачом. Идолопоклонника с идолом.