Наивность (СИ) - Страница 85

Она принимает решение уехать из его дома еще зимой. Северусу больше не нужно подсказок, он понимает, что происходит. Гермиона выживала в этом браке, теперь он это видит. Видит, снова забывая о том, что время их обоих меняет, и следует сначала спрашивать вслух, а не додумывать самому.

Северус опускает взгляд.

Он не может ей сказать о том, что она ему не нужна.

Это была бы самая отвратительная ложь всей его жизни.

— Думаю, ты терпеливо ждала, когда я скажу об этом вслух, поэтому я говорю…

… совсем не то, что думаю.

— Я отпускаю тебя.

Внутри что-то непоправимо, безвозвратно надламывается одновременно у них обоих, когда слова повисают между ними в воздухе. Эти маркие, липкие слова. Гермиона чуть дергается от этого, как от пощечины. Она старается распахнуть губы, чтобы задать вопрос, но язык не слушается, словно прилипает намертво к нёбу.

— Я отпускаю тебя, — повторяет он так, словно хочет заколотить последний гвоздь в их в без того тяжелое положение. — Прощай, Гермиона.

— Поезд отправляется через три минуты! — гремит голос проводника. — Просьба всем пассажирам пройти в вагоны, а провожающим покинуть их!

Гудит клаксон, двигатель состава разогревается, из-под колес поезда вырываются белые клубы дыма, снуют провожающие возле окон, слуха касаются разные голоса, чей-то смех, слышится запах сигаретного дыма.

Они не видят никого, кроме друг друга.

— Гермиона, давай я занесу твои сумки, я предупрежу проводника, — появляется рядом Гарри.

Она не слышит его, он его не слышит.

Гарри берет ее сумки и снова мчит в вагон, проводница просит его поскорее выходить и пригласить пассажирку, раз она его знакомая. Гарри обещает, что так и сделает. Гермиона смотрит на Северуса еще какое-то мгновение, а после ощущает, как внутри все разом отключается.

Так, словно кто-то срывает все предохранители разом, отключая энергию.

Она кивает и распахивает сухие губы.

— Прощай, Северус, — тихо шепчет она, не доверяя собственным связкам.

Боль оглушает.

Чисто механически она делает два шага назад, сжимая перед собой в руках куртку, пока смотрит на него эти последние секунды. В грудной клетке ухающая, густая темнота, она не чувствует рук, не понимает, как шевелит ногами, заставляя себя двигаться.

Она разворачивается и следует к вагону, чувствуя его взгляд на своих лопатках.

Гудит клаксон, Гермиона чуть дергается, когда поезд трогается с места.

Телом она находится в поезде, душа ее остается на перроне.

Комментарий к 16.

Меня можно найти в социальных сетях:

inst: dominika_storm

tik tok: dominika_storm

На случай, если вы захотите порадовать меня парой шекелей на стики: 4276 2900 1685 6730

========== 17. ==========

Комментарий к 17.

Читаем с: The Modern Age - Exitmusic

Из-под колес вагона вырываются ввысь белые клубы дыма, когда состав трогается с места. Северус видит в мутном, нуждающимся в чистке стекле двери ее прямую спину. Ее лопатки сведены вместе. Голова не опущена, она смотрит прямо перед собой.

И не оборачивается, когда состав начинает набирать скорость, и она исчезает из поля его зрения.

Северус заторможено провожает взглядом поезд, а сам не понимает даже, что дыхание задерживает в тот момент, когда она говорит ему «Прощай» в ответ. Легкие зудит, и мужчина с дрожью выдыхает, после чего нервно вздыхает снова.

Что я сделал?

В глотке песок. Ощущения такие, словно он глотает минутой ранее здоровенную сухую таблетку, но никто не предлагает ему запить ее водой. Вот она и стоит комом у него в глотке, ни туда, ни сюда. Пальцы дрожат.

Северус сжимает ими в поисках опоры полу собственной мантии, и по всем пальцам бегут импульсы электрического тока, словно рука затекает от долгого пребывания в одном положении, но он не успевает заметить неладное.

Выпустил ее из клетки.

Ногами трудно шевелить. Все тело будто оказывается парализовано. Словно вместе с собой Гермиона забирает не только две сумки, но и часть его самого. Ту живую, открытую часть его составляющей, которую она кропотливым трудом побуждала раскрыться ей навстречу весь этот год.

В воздухе стоит душный запах переработанного угля, и мужчина непроизвольно морщит нос, но ему плевать в глубине души. Северус готов стоять тут до тех пор, пока едва заметная точка хвоста вагона не скроется за горизонтом.

— Ты Дейзи заставил ее матерью называть? — врывается в его сознание знакомый голос.

Розамунд хмурит брови, когда произносит это. Она не знает, что происходило весь этот год в стенах их дома, но делиться с ней никто этим и не собирается. Если она составляет свое впечатление о Гермионе, о нем самом и Дейзи, то это ее дело.

Северус не собирается доказывать что-то Розамунд.

И не отвечает ей, лишь берет ее сумки, разворачиваясь и направляясь к выходу с вокзала.

Водитель ожидает их возле ворот. Северус передает ему багаж и сам садится на переднее сидение. Он всеми силами старается не смотреть на Дейзи, взгляд которой чувствует на себе. Девочка только сжимает губы и совсем не понимает, что происходит.

Только позволяет тете усадить себя в детское кресло и продолжает смотреть на профиль отца, сидящего спереди.

Всю дорогу Розамунд что-то рассказывает Дейзи, но Северус не слышит и половины разговора. Он только смотрит на бегущую мутную дорогу за окном и не произносит ни слова. Весь путь до поместья не запоминается, Северус только ощущает душащую, ухающую пустоту в грудной клетке.

Биение собственного сердца кажется ему чужим и незнакомым. Кажется, будто энергии на обыденное поддержание жизнедеятельности совсем не хватает. Он борется с желанием обернуться назад, чтобы посмотреть на заднее сидение.

Обычно они там сидят вдвоем с Гермионой. Сейчас ее там нет.

И в доме ее нет. И на работе нет. И она не встретит его на кухне в половину седьмого.

Северус снимает защитное заклинание с ворот, когда они подъезжают к поместью. Отсыпав водителю чаевые, мужчина отпускает его домой и берет по сумке Розамунд в каждую руку. Женщина не замолкает. Все говорит и говорит.

Навязчивое жужжание нервирует.

— Надеюсь, дома есть продукты? — спрашивает Розамунд. — Я проголодалась, да и ты, наверное, тоже. Дейзи имеет собственный рацион, ориентированный на растущий организм? Овощи и фрукты свежие?

Вопросов слишком много. Слишком много, и все они глупые, бестолковые, не имеющие никакого смысла.

— Да, — он немногословен.

Розамунд словно не замечает его отчужденности, потому что помнит их последнюю встречу. Он совершенно не изменился. Ей до сих пор непонятно, чем же он так зацепил ее сестру, но это было давно. Боль от потери миновала, с ней по жизни остается лишь светлая печаль от того, что Мелоди так рано покидает этот мир.

Их мать удара от потери дочери не переносит, уходит следом за ней через год, и так Розамунд остается совсем одна. С матерью у нее не было тесных отношений, она не была любимым ребенком в семье.

Поэтому, наверное, она с возрастом окончательно черствеет, поэтому не открывает двери в свою жизнь другим, поэтому в свои тридцать четыре выглядит старше своего возраста.

И именно поэтому соглашается взять Дейзи к себе, когда Северус на прошлой неделе присылает ей сову.

Это все от одиночества. От проклятого одиночества.

— Здесь пахнет сыростью, — оглядывается по сторонам Розамунд, сморщив нос. — Тебе следует чаще топить камины.

Северус в ее советах не нуждается, но вот в ее помощи… Поэтому он лишь сжимает челюсти и следует в сторону кухни.

— Домовик! — громко произносит Розамунд, глядя вглубь дома. — Домовик!

Моди с тихим хлопком тут же оказывается в холле дома. Она смотрит своими большими глазами на хозяина дома, и у пожилой эльфийки мурашки бегут вдоль позвоночника. Она таким убитым его даже после смерти Мелоди не видела.

Розамунд она тут же узнает. Память Моди крепкая, она помнит, как сестра покойной жены хозяина приезжала на одно Рождество. Дейзи тогда была совсем крошка. Ее приезд Моди непонятен.