Наивность (СИ) - Страница 84

— Да, — кивает она.

— М, — окинув ее взглядом, реагирует женщина. — Понятно. Ну что, идем?

Розамунд уже собирается пойти к выходу, но Гермиона делает несколько коротких шагов вперед, чувствуя, как подгибаются ноги. Кто эта женщина? И почему она не дает ей попрощаться с Дейзи?

— Малышка, мне пора уезжать, — негромко произносит Гермиона, когда Дейзи поворачивается к ней прямо на руках у Розамунд.

По виду женщины становится понятно, что она не собирается отдавать ее в руки Гермионы. Дейзи смотрит своими огромными зелеными глазами ей в самую душу, а после прикасается ладошкой к ее щеке, и Гермиона закрывает на мгновение глаза, накрывая ее руку своей.

— А ты скоро вернешься, мамочка? — спрашивает она.

Гермиона поджимает губы и несколько раз кивает, не зная, что вообще произойдет за эти два месяца, что за раскол произошел между ней и Северусом, сможет ли она залатать его со временем и исполнит ли она желание, которое Дейзи загадывает на день рождения?

Сможет ли она быть с ней в этот день через год вместе с Северусом?

Гермиона тянется вперед и прикасается губами ко лбу девочки, зажмурив глаза.

— Конечно, скоро, Дейзи.

Отпустить руку дочери оказывается почти физически больно.

Гермиона понимает, что не может заставить себя обернуться. Не может позволить себе посмотреть на Дейзи еще раз, потому что ее материнское сердце просто не выдержит разлуки. Поэтому она идет рядом с Северусом, который держит ее сумки, и борется со своими чувствами.

— Кто это? — слегка надломившимся голосом спрашивает Гермиона, подняв на Северуса взгляд.

Если он даже сейчас, даже в эти последние минуты не станет говорить с ней, она просто не выдержит всего этого. Зачем же он отпускает ее, если все становится так? Почему молчит о своей печали, почему не делится ею с Гермионой?

— Это Розамунд Тодд, — глядя перед собой, отвечает Северус, пока они идут к вагону. — Младшая сестра Мелоди, матери Дейзи.

Гермиона радуется тому, что он идет на диалог, пусть суть разговора ужасна, вся ситуация пугающая, да и последняя неделя ее жизни становится давно забытой черной полосой.

Девушка отмечает, как он представляет ей Розамунд. Не как «сестру бывшей жены», не как «родственницу покойной супруги». Он называет ее «сестрой Мелоди, матери Дейзи». Мелоди Тодд… Вот какое у нее настоящее имя.

— Зачем она приехала? — смотрит на него Гермиона.

Северус продолжает смотреть вперед.

— Забрать Дейзи к себе, — отстранено отвечает он.

Гермиона чувствует, как подгибаются колени. Она непроизвольно останавливается, но сама не замечает, как вовремя, потому что они уже подходят к необходимому вагону. Гермиона не обращает внимания, как всего в каких-то десяти метрах от них Гарри затаскивает в вагон чемоданы Джинни.

— Почему? — тихо спрашивает она.

Северус ставит сумки под ноги и какое-то время молчит, взвешивая слова. Гермиона все еще смотрит на него. Он вздыхает и, заложив руки за спину, поворачивается к ней, впервые за долгое время глядя в глаза. Гермиона даже не вздрагивает от его холодности, словно только ее и ждет все это время.

— Гермиона, я осознал одну очень важную вещь, которая довольно долго не давала мне покоя, но я гнал ее прочь, потому что был… Ослеплен…

… тобой. Любовью к тебе, которая сжигала меня первое время изнутри.

Вслух он этого не говорит.

— Я много думал об этом, — продолжает он.

Я много думал о тебе. Я весь этот год только о тебе и думаю.

Гермиона все еще смотрит на него, не дышит почти, не моргает. Сжимает только сухие губы, чуть вскинув голову вверх, и немного сводит вместе аккуратные брови, чтобы не дать другим эмоциям волю.

— Магическое сообщество давно молчит о том, что случилось прошлым летом и, — он замолкает на какое-то время, — в моей защите ты больше не нуждаешься…

— Стой, — прерывает его девушка, не чувствуя собственного тела, — что ты говоришь такое?

Руки холодеют, кончики пальцев начинает покалывать. Перед глазами вспыхивает ночь в прошлую пятницу, когда Гермиона засыпает в его объятиях, прижимая к себе его руку. Она помнит его суховатые пальцы, словно чувствует сейчас, в этот самый момент.

Та ночь запоминается лучше всего. Наверное, все дело в том, что Гермиона делает себе подсознательную установку, что эта ночь может оказаться последней. Не зря говорят, что нужно следить за тем, о чем думаешь.

Мысли имеют способность становиться материальными.

Она смотрит на Северуса, стоит на перроне с ним, но мысли ее все еще в ее спальне, в его объятиях. Она не слышит топота ног пассажиров, их звонкие голоса, она чувствует ровное дыхание своего мужа в волосах, чувствует спиной биение его сердца и тепло его тела.

Остановись. Не говори больше ничего. Не надо.

— Мы попытались стать семьей, но у нас не получилось, — продолжает он, — глупо пытаться сделать то, что нам не под силу. Ты больше во мне не нуждаешься, — холодно замечает он.

Я хочу помыть свой поганый рот с мылом.

— Северус, — одними губами.

— И ты права, — продолжает смотреть на нее мужчина. — Всегда была права, зря я не слушал. Все это… Бессмысленно.

Смысл исчезнет в тот момент, когда ты уйдешь. Без тебя его не станет.

Гермиона сухо сглатывает, в ушах начинает шуметь.

— Что именно? — она задает вопрос тихо, почти беззвучно, но он слышит каждое слово.

Если бы она только знала, что он слышит даже каждый ее редкий вдох. Если бы знала, почему он так поступает. О, Мерлин.

— Притворяться и пытаться быть теми, кем мы не являемся, — отвечает он.

— Кем?

Она задает глупые вопросы. Он дает глупые ответы.

Прости меня.

— Семьей.

Машинист дает гудок, перрон постепенно пустеет. Гарри все еще прощается в вагоне с Джинни, намереваясь выбежать из него в последнюю минуту. Розамунд стоит с Дейзи на руках и что-то ей рассказывает, но девочка не слушает ее, смотрит неотрывно на маму, которая, в свою очередь…

Во все глаза смотрит на ее папу.

— Повторюсь, в моей защите ты больше не нуждаешься, — продолжает он. — У тебя свои планы на жизнь были до нашей встречи прошлым летом, у меня свои, — он недолго молчит и чуть хмурится. — Думаю, мы в планы друг друга не вписываемся.

Ненависть проще, чем любовь.

Северус снова ненадолго замолкает, глядя Гермионе в глаза. В них столько всего, столько всего, что зацепиться ни за что не удается. Мужчина думает о том, что неоднократно повторяет себе, как ему страшно сломать ее. Такую хрупкую и нежную.

На прошлой неделе она сама ломает его.

А сейчас они стоят друг напротив друга и разрушают оба то, что кропотливым трудом строят почти целый год.

— Я хочу сказать, что мы оба друг в друге больше не нуждаемся, разве нет?

Я себя ненавижу.

Гермиона заторможено моргает. Сознание не успевает воспринимать информацию, она словно получает ножевые ранения, но они не задевают ее плоти. Она чувствует, что что-то не так, совсем, совершенно не так, но не может ничего сделать, чтобы этого избежать.

Его слова постепенно начинают проникать в мысли.

Гермиона чувствует, как дрогнули колени.

— Я… — делает она паузу, сглатывая сухой комок в глотке, — не нужна… тебе?..

Северус смотрит на нее в ответ, хочет ответить, но не может найти в себе силы так бессовестно солгать ей прямо в глаза. Он никогда не лгал ей до сегодняшнего дня. Ни разу, ни единого, черт возьми, раза.

Мужчина беспомощно открывает и закрывает рот, глядя в ее искрящиеся тупой болью глаза, на гаснущие радужки, опущенные уголки губ, морщинку между бровей, которую он столько раз разглаживал указательным пальцем за последние месяцы, а теперь не может заставить себя поднять руку и сделать так снова.

Знает прекрасно, что, если прикоснется к ней, оно взорвется в нем снова, погубит его основательно. Она четко выражает свою позицию скрытым отъездом, она не раз кричала ему за этот год о том, что терпеть не может находиться в этом доме, она сбегала, она терпела этот брак.