Нагая мишень (СИ) - Страница 25

Мы идем по направлению главной улицы. Лиситано с девушками значительно опережают нас. Перед первым перекрестком гипнотизер задерживается и оглядывается через плечо. София с Еленой тоже глядят в нашу сторону. На мостовую они выходят задом. Я на секунду оборачиваюсь, считая, будто бы за нами что-то случилось, но в глубине улицы ничего необычного не происходит. И в тот самый миг, когда я отвожу от троицы взгляд, они исчезают.

Мы подбегаем к месту, где я видел их в последний раз; осматриваемся по сторонам. По перекрестку проходят какие-то посторонние люди. Наши знакомые не могли успеть забежать в какую-нибудь подворотню или лавку. Перед моими глазами все еше стоят их фигуры, как они, со средины мостовой отступают к противоположному тротуару. И вот теперь, стоя на нем, мне кажется, будто бы они расплылись в пространстве.

Мы идем по улочкам Сорренто к станции электричек.

Лючия задерживается перед магазинными витринами. Чаще всего, она осматривает их молча. Она не из болтливых женщин, что — особенно сейчас, когда мне нужно разобраться во всем этом кошмаре — мне очень в ней нравится. Ей хватает моего присутствия и обмена взглядами. Глаза Лючии спокойны, и она, наверняка, счастлива. Этот факт и мне приносит облегчение: мне бы не хотелось, чтобы и она стала свидетелем разыгрывающейся по сторонам трагедии.

Витрины отблескивают темно-красным светом. Вторая сторона улицы погружена в темноте. То тут, то там на обращенных к северу стенах домов я замечаю характерные «атомные тени» прохожих, которые в момент вспышки заслонили их своими телами. Вокруг зафиксированного на стенке очертания человеческой фигуры стеклянисто блестит расплавившаяся в высокой температуре штукатурка, а внутренняя часть силуэта остается матовой. Такова вот простая, и в то же самое время чудовищная причина появления «атомных теней».

Иногда между домами пробегают туманные призраки. Они выскакивают на мостовую и сразу же исчезают в темноте. Они не представляют собой какой-либо преграды для автомобилей из времени, предшествующего катастрофе. На тротуарах лежат тела умирающих. Наши ноги проникают сквозь их прозрачные, едва вычерченные в пространстве фигуры. Догадываюсь, что многие прохожие потеряли сознание или даже жизнь за пару десятков секунд перед ударом волны чудовищного давления, которая еще не добралась до берегов Сорренто: их поразило жесткое электромагнитное и тепловое излучение. Иногда мы проходим мимо больших групп поваленных на землю фигур. В открытых местах, где свет вспышки достиг тела непосредственно, их намного больше, чем в саду за домом Софии.

Тут же мне вспоминается четырехдневный период пребывания среди фруктовых деревьев возле белого домика, где, не осознавая течения времени, места или ситуации, я спал наяву и бесцельно шатался то погруженный в духовном забытье, то снова же — как мне казалось — с ясными мыслями в голове, но в состоянии физического оцепенения, граничащего с летаргическим сном. Что я там, собственно, делал?

После многих часов наблюдений я, наконец-то, начинаю ориентироваться, в чем состоит главная разница между двумя видимыми здесь и проникающими один другого стереонами. До сих пор я был убежден, что катастрофа воспроизводится в необычно замедленном, но равномерном темпе. Но такое представление не соответствовало действительности. Стереон, представляющий трагические судьбы обитателей побережья, демонстрируется совсем даже не равномерно, точно так же, как и картинка с магнитной пленки, движущейся рывками. Секундные периоды, когда действие чуточку продвигается вперед (в такие мгновения призраки неожиданно оживают), разделены длительными перерывами в пространственной проекции, во время которых прозрачный мираж катастрофы находится в абсолютной неподвижности.

Мы выходим на главную улицу Сорренто. Лючия спрашивает дорогу у прохожих. Мы проходим мимо заполненной людьми площади и длинной лестницы, что ведет вниз с высокого обрыва на пристань. На площади полно туристов, одни сидят в кафе, другие покупают сувениры.

Перед тем, как спуститься к лестнице, я колеблюсь: а может отказаться от рискованной поездки в Неаполь и поплыть на Капри? Но мне известно, что в случае настоящего взрыва на острове тоже не найти безопасного укрытия. Террористы располагают очень мощной бомбой. Все в области Неаполитанского залива будет подвержено угрозе. Подумав еще несколько секунд, я прихожу к решению, что ехать в Неаполь нужно: по дороге в город я мог бы лично удостовериться в том, что де Стина уже отдал необходимые распоряжения, то есть — приказал ли он ввести контроль поездов, покидающих Неаполь, где вечером предыдущего дня (после моего телефонного разговора с Мельфеи) наверняка уже были собраны все члены организации Penne Nere. Теперь самое главное то, чтобы преступники не перевезли страшный груз в другой город.

Станция circumvesuvian 'ы (с итальянского: «вокруг Везувия») находится по правой стороне улицы. Поезд до Неаполя уже стоит у перрона. Динамики сообщают про его отход. Мы забегаем наверх по лестнице, я покупаю билеты и в самый последний момент заскакиваю с Лючией в купе.

Поезд трогается. Наш состав катится по рельсам, а призрак другого поезда остается у перрона. Этот второй состав стоит на том же самом пути. Очертания его стенок проходят сквозь наши тела.

Образ залива перемещается в окнах с левой стороны вагона. Я занимаю место напротив Лючии.

Мы болтаем о странном психологе и его дочке — Софии. Лючия считает, что их дом какой-то ненормальный. Все время в нем проходят какие-то специальные научные заседания, какие-то празднества и банкеты. И Лиситано, и София любят быть окруженными людьми — это точно. Вот они и приглашают их к себе. Но при таком — светском — способе жизни, о своих гостях они заботятся столь же мало, как и о собственном доме, который (Лючия сама была свидетелем нескольких сцен) нетрезвые гости разрушают, и дом быстро превращается в развалины.

И правда. Я вспоминаю, как София приняла нас вчера, после пресс-конференции ее отца, когда мы остались с Лючией одни наверху. София зашла в комнату, расстелила постель, разделась и легла спать — одним словом, вела себя так, будто бы нас там совсем не было. Ей плевать на людей, она их игнорирует, а отсюда уже недалеко и до презрения. А как может быть иначе, если она и есть та самая разыскиваемая террористка? Только кто-то такой, кто к другим относится, словно к бездушным предметам, мог бы спокойно перенести смерть обитателей громадного города. Вот Лючия не имеет с этим ничего общего.

Я признаю ее правоту: Лиситано и вправду странный тип. Нужно иметь слишком много денег и фантазии или же не иметь всех шариков в голове, чтобы вот так, спокойно, поплыть на Капри, оставляя открытый дом на милость провокаторов и пьяниц, как, к примеру, любимчик Софии — Ренато со всей его готовой сбежаться по одному кивку бандой.

— Зачем ты его ударил?

— Потому что ревную тебя.

Лючия улыбается мне. Помнит ли она, что произошло вчера, во время странного собрания в доме Софии, перед обменом мнений относительно сути материи, когда Лиситано, только лишь затем, чтобы спровоцировать присутствующих на дискуссию, вызвал нас на средину комнаты и положил ей в руки призрачный кирпич? Наверняка, лунатичный настрой вчерашнего сеанса все еще занимает погруженные во сне мысли этой девушки. Так оно и должно быть, ведь каждый погруженный в глубокий сон медиум — после пробуждения — признает подсказанные ему гипнотизером установки в качестве собственных. То есть, Лючия не знает, в каких обстоятельствах между нами дошло до сближения.

Мы болтаем о Сорренто, делимся впечатлениями от прогулки по этому живописному городку. Лючия и смотрит, и говорит вполне сознательно. Даже если она и не верит в наш домик на лесной поляне, о чем я боюсь спросить ее прямо, то наверняка надеется, что очень скоро — в соответствии с предсказанием внутреннего голоса — придут каменщики и столяры, чтобы его построить.