Наемники - Страница 3
И вот всего несколько месяцев спустя Гарри Блейк опять в Гвиании — и с кем! С Джеймсом Аджайи, бывшим министром, который бежал… а теперь запросто явился, когда к власти пришло нынешнее военное правительство, к одному из его членов!
Петр невольно покосился на зеленую папку на столике между креслами у камина и, отведя глаза, вдруг встретился взглядом с Блейком. Англичанин вежливо улыбнулся.
Губернатор был радушным хозяином.
— Садитесь, джентльмены, к камину, — весело пригласил он, указывая на кресла. — Не скрою, у нас с моим русским другом есть кое-какие дела, но гость — хозяин в доме. Тем более когда такая непогода!
— Брр! Как я продрог! — Аджайи дружески подталкивал Блейка к креслам у камина. — Прошу, дорогой эксплуататор развивающихся стран и народов! Глотнем империалистического виски, чтобы дожить до полной экономической независимости!
Блейк вежливо улыбнулся, показав мелкие зубки, а бывший министр захохотал, довольный своей остротой.
С приходом Аджайи в холле сразу стало тесно и шумно, казалось, он заполнил собой все помещение, и даже губернатор вроде бы стушевался. Чувствовалось, что подполковник до сих пор таит в глубине души робость перед этим напористым и энергичным политическим деятелем, пусть даже временно и оказавшимся не у власти.
Аджайи по-хозяйски двигал кресла, рассаживая присутствующих, словно расставляя фигуры на шахматной доске согласно условиям какой-то одному ему известной шахматной задачи. Гарри Блейка он посадил напротив Петра. А сам тяжело плюхнулся в кресло, стоящее чуть поодаль, как бы собираясь наблюдать происходящее со стороны.
— Садитесь, ваше превосходительство, — весело кивнул он Эбахону. — Как хозяин дома вы должны занимать гостей…
Подполковник сел в кресло рядом с Петром:
— Извините, дорогой Питер… — Петр удивился: губернатор назвал его по имени — и заметил, как вскинул при этом острый подбородок Блейк, — у нас еще будет время продолжить беседу, а пока… давайте проведем этот вечер как старые друзья.
И опять Петр заметил, как дрогнул подбородок Блейка. «Губернатор хочет показать, что у меня с ним какие-то особые отношения, — понял Петр. — Что ж, посмотрим, для чего это ему нужно».
Тем временем Аджайи поднял стакан, наполовину наполненный неразбавленным виски, и посмотрел сквозь него на огонь в камине, неторопливо лизавший толстые и сырые поленья красного дерева махагони:
— А как поживает майор Нначи? Кажется, Питер, вы были у него совсем недавно?
Бывший министр явно «работал» на Блейка, который смотрел на Петра со все более возрастающим интересом.
— Хотелось бы знать, что майор Нначи думает о положении в Поречье, — продолжал Аджайи.
Петр пожал плечами:
— Я был у майора Нначи совсем не для того, чтобы обсуждать внутренние проблемы Гвиании, министерство информации почему-то не включило меня в группу журналистов, отправлявшуюся в ваши края…
— Ах так, — с подчеркнутым пониманием протянул Аджайи, и Петр понял, что ему не верят.
Да, он виделся с главой военного правительства Гвиании майором Нначи всего два дня назад и удивился, как Аджайи так быстро узнал об этом.
…В то утро они завтракали втроем — Петр, Вера и Анджей Войтович, который переехал в Гвианию, как только к власти в Луисе пришли молодые офицеры. Снять дом здесь было непросто: как только стало известно о нефтяных богатствах Гвиании, в ее столицу кинулись многочисленные деловые люди из США и Западной Европы, цены на жилье подскочили, и теперь Войтович дожидался разрешения своего начальства — заплатить за аренду в два раза больше, чем ему было позволено.
В доме Николаевых, а вернее Информага, оплаченном на пять лет вперед, Войтович нашел приют в «малой гостиной» — в комнате, где Петр обычно принимал местных журналистов, с удовольствием заглядывавших «на огонек» к русскому, прогремевшему на весь Луис своими злоключениями в ночь недавнего военного переворота.
Поляк уже много раз пытался перебраться в какой-нибудь отель, но Петр не отпускал его: Войтович болел. Стоило ему поесть чего-нибудь острого или сделать глоток-другой спиртного, как на другой день у него распухала нога или рука, покрываясь красными зудящими пятнами.
Вера заставила его сходить к врачу — Войтович упирался до последнего, пока она сама не села в машину и не отвезла его к известному на весь Луис англичанину.
В то утро Войтович проглотил последние пилюли, выданные англичанином, но предписанный ему курс лечения не дал никаких результатов — странная болезнь не отступала.
Весело заявив об этом, он протянул свою чашку Вере, разливавшей ароматный кофе.
И в этот момент у входной двери позвонили. Звонок был резкий, пронзительный…
— Я встречу, — встал из-за стола Петр. — Это, наверное, газеты…
За стеклянной дверью стоял солдат в белом мотоциклетном шлеме, в больших белых перчатках с раструбами, опоясанный широким белым ремнем.
— Мистер Николаев? — спросил он строго и, не дожидаясь ответа, вынул из-за раструба перчатки желтый пакет, протянул его Петру. Потом достал из нагрудного кармана какую-то квитанцию: — Распишитесь…
Петр расписался. Посыльный спрятал квитанцию в раструб перчатки, козырнул, щелкнул каблуками и пошел по дорожке к воротам, у которых стоял мотоцикл.
Петр взглянул на плотный желтый конверт с типографским грифом: «Глава военного правительства Гвиании». И два слова: «Секретно», «Срочно».
Разорвав конверт, Петр вынул листок голубоватой бумаги, на котором выстроились в аккуратные ряды крупные красивые буквы, написанные незнакомым почерком: «Дорогой Питер! Очень хотелось бы увидеться, и как можно скорее». Подпись: «Нначи».
Вера и Анджей встретили его настороженными взглядами: слишком долго задержался у двери. Что-нибудь случилось?
Но Петр поднял конверт над головой и весело помахал им:
— Завидуйте! От самого главы военного правительства майора Нначи. На «ты» и запросто приглашает поболтать о том о сем…
Он небрежно бросил конверт на стол.
— Мы не виделись с ним с той самой ночи…
Петр хотел было сказать: «…когда нас чуть не расстреляли», но осекся: никому он не рассказал, что происходило в ту ночь, казавшуюся ему теперь нереальностью, неправдоподобным кошмарным сном.
Но сколько раз с тех пор он вновь и вновь оказывался во власти снов о той ночи! Он вновь сидел вместе с подполковником Прайсом в холле его запущенного холостяцкого дома… И опять врывался возбужденный Нначи, и в руках Сэма плясал автомат… Потом они ехали к генералу Дунгасу… Нагахан вел их на расстрел… Буш[1] был черен, ночь гремела выстрелами и разрывалась криком… Он бежал, и ветви хлестали его по лицу… Петр просыпался — Вера трясла его за плечи. Лампочка-ночник — бригантина с раздутыми парусами — отбрасывала фантастическую тень на стену. Ровно гудел кондиционер, и струи сухого холодного воздуха шевелили тяжелые шторы.
— Не надо много есть на ночь, — назидательно говорила Вера. — Ужин отдай врагу.
Глубокий вдох — и остатки сна исчезали, лишь во рту оставалась горькая сухость.
— Следующий ужин я непременно отдам врагу, — старательно шутил Петр. — Честное слово!
Но через несколько дней сон повторялся — каждый раз с новыми деталями, когда-то навечно зафиксированными сознанием и теперь показываемыми крупными планами, как в кино: стариковские пергаментные губы Прайса, полуоторванная пуговица на мундире генерала Дунгаса, полное ненависти лицо Нагахана.
И опять Нначи толкал его в темноту буша и кричал: «Беги, Питер!»
…Утром, когда Прайс и Сэм нашли его спящим у лесной речки и привезли домой, он сказал Вере, что ночевал у Прайса — из-за стрельбы, поднявшей ночью весь город, старый полицейский не отпустил его домой.
Вера с осунувшимся после бессонной ночи лицом только покачала головой:
— Позвонил бы… хотя бы…
— Но ведь военный переворот… Телефоны отключены — это азбука для детей!