Начало века. Книга 2 - Страница 150

[23 См. «Арабески». Владимир Соловьев (силуэт). 24 С. 60. 909. 25 С. 59–60. 909. 26 С. 60. 909. 27 С. 69. 909.28 Ар. 213. 910. 29 С. 215. 910. 3 °C. 27. 904].

Позитивизм — отвергнут; Гегель — метафизичен; и я зову от Канта к постановке по-новому его проблем, чтобы с критицизмом как тенденцией встретились актуальные проблемы начала века; и жду от встречи новой теории знания: насквозь критической, насквозь жизненной; в ней не только возможно обоснование эстетики в логике, но и логики в эстетике; она должна вскрыть самое творчество как точную фантазию мысли.

Такая теория только — загадана; мое задание: сдвинуть ее с точки загаданности хотя бы на шаг.

Осуществление в усилиях поколений.

Здесь корень моего символизма: он — в мироощущении рубежа, в опыте понимания, что «несостоятельность научно-философских теорий в… оценке… бытия и необходимость подобной их оценки… побуждает перейти за пределы теорий»31, провозглашающих предел познанию и полагающих бытие в непознаваемом; вот где корень «потусторонности», аромат которой разливает мой литературный портрет (чуть было не сказал «памфлет»).

Не раз употребляю я термин «трансцендентный». В каком смысле? В смысле перехода границ ограниченного познанья — познанием же, а не верой; переход — куда? «За пределы… теорий… в области практического идеала» 32.

Я провозглашаю примат созидающего познания над познанием рефлектирующим и отражающим «тени вещей»; мой трансцендентизм — разрыв границ и переход в сферу жизни, — из двух расколотых половинок, объявляющих, каждая, себя в «здесь» и полагающих, каждая, другую — в «там»; он в соединении «кажущегося» запредельным с «кажущимся» внутрипредельным — в том, что ни «вне», (ни) «внутри», ибо самые «внутри», «вне», — миросозерцательный расщеп дуализма, пара автономий «психологии в себе» и «естествознания в себе», психологизма и наивного натурализма.

Мой «трансцендентизм» — 1/2 моего «имманентизма»; понимание символизма как имманентизма за пределами метафизики с ее «вещами», что термин «трансцендентный» фигурирует у меня лишь в смысле пропирания через искусственные рогатки, поставленные познавательными импотентами.

Я вижу, что «современная теория знания претерпевает кризис»;33 ее «единство оказалось метафизическим»; 34 «Кант пришел к необходимости теории познания»;35 и — только.

Вносится проблема борьбы за должную, не данную теорию знания и за путь науки, вырванной из механистических тисков, выдвигается вопрос о мысли: активное ли она начало или — пассивное отражение? Подчеркивается: действительность не данный конгломерат фактов, не отраженная номенклатура понятий, а совпадение бытия с поволенным познанием.

31 Ар. 104. 905.32 Ар. 104. 905.33 С. 62. 909.34 С. 99. 909.35 С. 60. 909.

Такая действительность «трансцендентная познавательному формализму, из своей „не жизни“ грезящему о жизни как о чем-то „потустороннем“ ему; деятельному познанию все имманентно: все — в „здесь“».

И мы «возвращаемся… к деятельности…; то, что творится, называем мы действительностями; действительности, воспринимаемые в законах, являют нам образ объективной действительности; мы узнаем в ней ту самую действительность, от которой уплыли по морю познания…; мы к ней вернулись…» 36.

Кругосветное путешествие от действительности как данного (тезы), сквозь отвлеченно-критическое распыление ее в формы (антитезы) к воссоединению ее с познанием критическим в действительность претворенную и должную (синтез-символ) называю я образно путешествием аргонавтов за «золотым руном», которое — действительность.

Так полагал я 25 лет назад: так ли положенное еретично и так ли оно «мистично»?

Беру случайно оказавшийся под руками номер «Литературной газеты» от 15-го июня 1930 года; глаза падают на статью Федора Гладкова; читаю: «вопрос об искусстве, — пишет Гладков, — есть… практический вопрос, а не вопрос теорий»; «искусство есть творчество жизни», — пишет он; «художник-диалектик не может ограничиться изображением объектов в себе, а анализирует развитие и изменение»; рефлексирующий художник, по Гладкову, «упирается в пресловутую „человеческую природу“ и дальше этой метафизики не в силах пойти» 37.

Четверть века назад я волил преодоления природы как метафизической сущности, рожденной философией дуализма, с ее щепленьем вещей на «для себя» и «для нас».

Гладков приводит цитату из сочинений Плеханова: «Действительность нынешнего дня, — развивая своими собственными силами свое собственное содержание, выходит за свои пределы, переживая самое себя и создавая основу для действительности будущего, когда она, по прекрасному выражению Гегеля, оказывается в состоянии произвести волшебные слова, вызывающие образы будущего».

[36 С. «Эмблематика Смысла». 37 Ф. Гладков, «О диалектическом методе» («Лит. газ.», № 24)]

Четверть века назад, не читая Плеханова, но — Гегеля, Канта, Риккерта, Вундта и тех, чтение кого входило в круг тогдашнего философского самообразования, не соглашаясь с Кантом, Риккертом, Вундтом, я силился различать в понятиях о действительности «данное» и «должное»; и я понимал: и этимологически, и логически слово «действительность» связано со словом «действие». Лозунг выхождения из действительности — данной к должной — лозунг моего миросозерцания того времени; только вместо «мистического» слова «волшебный», нравящегося Плеханову, я употреблял иные слова: «Наше задание „мочь“, т. е. дерзать вступить в бой… с… прошлым»38, — в данном случае со склерозом остановившейся природы в нас; «Жизнь… борьба человека, ставшего богом, с… формой»;39 художник 40 — «творец вселенной»; в искусстве «символы… врастают в действительность»41, как ее типы; «художник — проповедник будущего»42, что значит, по Гегелю, Плеханову и следующему за ними Гладкову, — творец «волшебных» слов, ибо, с одной стороны, «искусство есть искусство жить», а не только писать; с другой стороны: «жить — значит уметь»44, не отдаваться природному быванию физиологических отправлений; уметь, а не «не уметь»: творить, или выходить за пределы положенного быванием.

Проблема «трансцензуса» для меня — в умении развивать: данное в должное; установленное канонами — в по-новому ставимое: с отбросом канонов; «трансцензус» — там, где есть процесс изменений, диалектически выводящий вещь из себя как тезы, полагающий ее вне себя как антитезу, чтобы в акте синтеза соединить положения «в себе» и «вне себя».

В этом корень «мистики» моего юношеского «трансцендентизма», о котором провопияла критика; он приближает меня… к Плеханову, которого я в эпоху моего приближения к нему не читал, как и к Энгельсу, пишущему: «Диалектика берет вещи и их умственное отражение главным образом в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении, в их уничтожении» 45.

[38 Ар. 217–218. 910. 39 Ар. 217. 910. 40 Ар. 152. 906. 41 Ар. 403. 904. 42 Ар. 246. 909. 43 Ар. 908. 44 Ар. 217. 910. 45 Энгельс: «Развитие социализма»]

Я брал вещи, например «мифы», не только в их уничтожении в понятиях, но и в возникновении до понятий в качестве… познавательных символов; но я брал и «понятия» не только в их возникновении из мифов, но и в их лежании внутри мифа, ибо меня интересовала проблема взаимной связи вещей, о которой пишет Энгельс, что искание ее показательно в диалектике; проблему связи, соединения в конкретном синтезе — не только количественном или качественном, но качественно-количественном — я назвал проблемою символизма, а самую связь — символом.

Вероятно, «символ»-то и подгадил мне репутацию; подгадило «слово», взятое не в нюансах, диалектически развиваемых из него, а — в «фиге», которую они видели, читая мои книги, — вместо: моих книг.

Меня не слишком волновало задание дать законченную систему своих воззрений; и вовсе не волновало задание: взять «систему» напрокат у других; «Ваше мировоззрение?» — «Кантианец». Для скольких проблема мировоззрения решается признанием напрокат одного строя мыслей и отрицанием напрокат всех других строев мысли; [полагают: иметь мировоззрение — быть книгоношами, разносителями книг: Энгельса или Канта; я к «системам» не присоединялся; я знал: законченно систематизируется лишь строй мыслей, заканчивающий себя; обычно он падает под ударами далеко не системных взглядов, алогически возникающих где-то на стороне и алогически бьющих вдребезги логику «системы»;] разбитость систем философий — картина, стоявшая передо мной в эпоху мыслей о собственном мировоззрении; [я понял: ] мировоззрение — процесс вынашивания системы [Далее исправлено: которая есть агония, склероз. (Примеч. ред.)], [а не система; «система» — ] агония [в жизни мировоззрения, склероз его сердца.] Потенциалы к системе, [подгляды и образы к ней,] данные в афористической форме, динамизировали мое [философское] творчество в большей степени, чем системы, изучаемые с карандашиком [в руках для того, чтобы под слишком зализанным местом открыть алогическую яму; системы как опытное сырье, нужное для извлечения материалов, поддерживающих горения живо-мыслия, — одно; системы как флагманские корабли мировоззрительных странствий — другое; мое] мировоззрение, [не отработанное в систему и ныне,] имело лозунг борьбы с [о всякой] излишней систематичностью, которая виделась мне чем-то вроде протез для безногих; в мировоззрении я видел — путь, поступь, [собственные, живые ноги, годные для скачков, а не деревянные подпоры: к стоянию на месте в величии законченности; я знал: мировоззрение мое — ] мяч, бросаемый в руки следующим поколениям; [это была — наивная мысль, но мысль, полная кипения юности;] мировоззрение мое — [мировоззрительный] процесс, которого форма — движение, [мой взгляд на символизм — взгляд на процессы мировоззрительного пути, на фазы пути, могущие склеротизироваться, могущие стать системами; я] волил культуру пути, обнимающую и познание, и творчество.