Начало опричнины - Страница 83

    После царевича Ивана наибольшими правами на престол обладал двоюродный брат царя князь Владимир Старицкий. Слабовольный, недалекий человек, он представлялся боярам подходящим кандидатом на царский престол. При нем они рассчитывали вернуть себе прежнее влияние на дела государства.

    Однако влияние Старицких в Боярской думе заметно ослабло после заточения в монастырь волевой и энергичной кн. Ефросиньи Старицкой, удаления из думы ее родственников бояр кн. И. А. Куракина и кн. П. М. Щенятева, ссылки кн. П. А. Куракина, а также ликвидации Старицкого удела в традиционных границах и роспуска, удельного двора. Ничтожный и глупый князь Владимир не мог объединить вокруг себя сколько-нибудь значительные политические силы. Вот почему избрание Старицкого на царский престол едва ли могло быть результатом его собственных усилий или же происков его партии. В значительно большей степени оно - зависело от позиции влиятельного старомосковского боярства, возглавлявшего правительство земщины. В первые годы опричнины наибольшим влиянием в земщине пользовалась группировка конюшего И. П. Федорова-Челяднина. Конюший возглавлял московскую семибоярщину в начале опричнины и был очень популярен в народе, поскольку не брал взяток и любил справедливость[1534]. В течение длительного времени Федоров возглавлял одно из главных приказных ведомств Конюшенный приказ. Чин великокняжеского боярина-конюшего был наследственным в роду Челядниных. Представители этой фамилии служили в конюших с конца XV века[1535].

 И. П. Федоров был пожалован чином конюшего в конце 40-х гг.[1536] Разряды именуют его конюшим начиная с декабря 1547 г., официальная летопись — с весны 1551 г.[1537] По мнению А. А. Зимина, Федоров недолго возглавлял Конюшенный приказ, т. к. вскоре после раскрытия заговора 1553 г. царь решил обезглавить «боярский синклит» и вовсе ликвидировал звание конюшего[1538]. А. А. Зимин считает, что последние данные о конюшестве Федорова относятся к августу 1553 года[1539]. Это не совсем верно. Сошлемся хотя бы на запись Разрядного приказа от 9 мая 1556 г., где свияжский наместник Федоров именуется с чином конюшего[1540]. Согласно московским официальным летописям, боярин Федоров возглавлял Конюшенный приказ до времени опричнины[1541].

     В силу древней традиции конюшие-бояре занимали более высокое положение, нежели дворецкие[1542]. Помимо того, они обладали некоторыми особыми прерогативами в качестве старших бояр старомосковской Боярской думы. По словам папского посла в России Антония Поссевина, конюшие-боя-ре Московского государства обладали правом выбора царя, когда трон остается вакантным[1543]. По-видимому, конюшие бояре выступали как полновластные и полномочные представители Боярской думы в период, когда страна оставалась без правителей. Иначе говоря, они исполняли функции блюстителей великокняжеского престола в периоды междуцарствий[1544]. Возможно, что именно в связи с этим обстоятельством малолетний великий князь Иван воспитывался в семье конюшего И. И. Челяднина[1545].

    Глубокий раздор между царем и Боярской думой и слухи о возможном вторичном отречении Грозного поставили государство на порог нового династического кризиса. Разрешение его зависело в значительной мере от позиции старомосковской знати, в первую, очередь от позиции наиболее влиятельной в земщине группировки конюшего И. П. Федорова-Челяднина.

    Через своих многочисленных соглядатаев в земщине царь был прекрасно осведомлен о династических притязаниях Старицкого и всевозможных нежелательных толках в Боярской думе[1546].

    Незадолго до введения опричнины Грозный составил подробный рассказ о первом боярском заговоре в пользу Старицкого, который заканчивался следующей многозначительной фразой: «и оттоле бысть вражда велия государю с князем Володимером Ондреевичем, а в боярех смута и мятеж, а царству почала быти во всем скудость»[1547].

    После Земского собора «смута и мятеж в боярех» приобрели куда более опасный размах. Смысл «смуты» состоял в том, что недовольное боярство вновь готовилось поддержать династические притязания Старицкого в случае, если бы царский престол оказался вакантным.

    Опасность заговора и феодальной смуты носили вполне реальный характер. Почвой служило всеобщее недовольство опричной политикой в среде земских бояр и дворянства[1548]. Слухи о заговоре в земщине не на шутку пугали царя Ивана, который стал серьезно подумывать об отъезде с семьей за границу, если в стране начнется феодальная смута. Подобные мысли приходили на ум мнительному и нервному самодержцу и прежде. Но первые шаги к практическому осуществлению их Иван предпринял только теперь.

    В конце августа 1567 г. в Москву прибыл английский посланник и купец Антоний Дженкинсон, удостоенный официальной аудиенции в день праздника нового года, первого сентября[1549]. Спустя несколько дней посол был вызван к царю в опричный дворец. Посещение дворца было окружено тайной. Глубокой ночью царь встретил Дженкинсона и сам проводил его во дворец «тайными переходами». В переговорах участвовали любимец царя князь А. Вяземский, а также английский купец Р. Рюттер, потому что «было в таком великом деле толмачити некому», как объяснял Грозный[1550]. Поручения царя к английской королеве были столь необычны, а их разглашение чревато такими осложнениями, что царь запретил Дженкинсону делать какие бы то ни было записи: «и приказали есмя с ним к тебе (королеве. — Р. С.), словом свои великие дела тайные»[1551].

    Сведения о тайной беседе сохранились по той причине, что посол составил письменный отчет о ней немедленно по возвращении в Англию в ноябре 1567 г. Согласно записи Дженкинсона, Грозный предложил послу военный союз и просил королеву в случае «беды» предоставить ему убежище в Англии «для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище, без опасности, пока беда не минует, бог не устроит иначе»[1552]. Царь не желал ронять свое достоинства и потому хотел, чтобы соглашение носило обоюдный характер. Каждая из договаривающихся сторон должна была предоставить другой убежище на взаимных условиях. Подобная дипломатическая форма соглашения не могла никого обмануть и не имела значения сама по себе. Особое значение придавалось тому, чтобы «хранить это (соглашение. — Р. С.) в величайшей тайне»[1553].

Грозный считал переговоры с англичанами делом, не терпящим отлагательств, и настаивал на том, чтобы ответ королевы доставлен был ему в ближайшую навигацию, 29 июля 1568 года[1554].

    Одновременно с переговорами в Москве опричная дума предприняла некоторые предварительные меры на случай возможного отъезда царя в Англию. Между 1567 и 1571 гг. в Вологде строились специальные суда, на которых царская семья могла бы в случае опасности выехать в «поморские страны»2.