Начальник станции - Страница 1

Это был обыкновенный замухрышка начальник станции. Ничего в нем не было замечательного: ни звезда во лбу не горела, ни генеральским чином не был он отличен, ни талантами, ни умом не блистал.

И однако же, когда я пришел к нему и сказал: «Прошу пропустить мои вагоны через вашу станцию» — он ответил:

— Не пропущу.

— То есть, почему это не пропустите?

— Не пропущу.

— Однако, по закону вы должны пропустить!

— Не пропущу.

— А что нужно сделать, чтобы вагон был пропущен?

— Смазать.

— Вас или вагон?

— Меня.

«Эх, смазал бы я тебя, — сладострастно подумал я. — Так бы я тебя смазал, что уж никогда больше не скрипел бы ты у меня над ухом».

Вслух я удивился:

— Как же это вас можно смазать? Чем? Не понимаю.

— Золя читали?

— Даже в подлиннике.

— А я в переводе. Роман у него есть один — «Деньги».

— Знаю. Так-то ж роман.

— Хорошо… Пусть то будет роман, а то, что ваш вагон будет стоять здесь до второго пришествия — это печальная действительность.

— Значить, вы хотите получить с меня взятку?

— Нет, я хочу получить от вас благодарность.

— Ну, хотите я вас поцелую, если пропустите вагон.

— Мне с вашего поцелуя не шубу шить…

— А вы хотите, значит, получить такое, с чего шубу можно сшить?

— И шапку.

— Не дам.

— Не надо. Я сейчас прикажу отцепить вагоны.

— А я донесу на вас.

— Доносите.

— Вас арестуют.

— Может быть.

— Посадят в тюрьму, будут судить.

— Чепуха! Ничего подобного.

— Ах, так? Хорошо же.

Я пошел и донес, кому следует, что начальник станции Подлюкин вымогает от меня взятку.

— Вы жалуетесь на Подлюкина?

— Да. Знаете, он хотел получить с меня «благодарность» за пропуск вагона.

— А вы что же?

— Я ему говорю: «Вы, значит, хотите получить взятку?»

— Так и спросили? А вы знаете, что это оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей?

— Да какое же это исполнение обязанностей, если он хотел содрать с меня взятку?!

— Это и есть исполнение его обя… Гм!.. Впрочем, что я говорю… Знаете, что? Плюньте на это дело.

— Не хочу! Подать суд Подлюкина!

— Трудновато. Вы знаете, что он в хороших отношениях с Мартыном Потапычем?..

— Хоть с Черт Иванычем!

— Экое каверзное дело… Тогда вот что: мы его арестуем, но только, ради Бога, не подпускайте его после ареста к телеграфу.

— Почему?!!

— Телеграмму даст.

— Кому?

— Мартын Потапычу.

— А тот что же?

— Освободит.

— В таком случае я сам буду присутствовать при аресте…

Так оно и было:

— Вы начальник станции Подлюкин?

— Я Подлюкин.

— Мы вас должны арестовать по обвинению в вымогательстве.

— Хоть в убийстве. Только дайте мне возможность к телеграфному окошечку подойти.

— Нельзя!

Первый раз в жизни побледнел Подлюкин.

— Как нельзя? Я же не убегу! Только напишу телеграмму и при вас же подам…

— Нельзя.

— Ну, я напишу, а вы сами подайте…

— Не можем.

— В таком случае… вон там стоит какой-то человек. Позвольте мне ему сказать два слова.

— Это можно.

Подлюкин приободрился.

— Послушайте, господин… Вы чем занимаетесь?

— Я проводник в спальном вагоне.

— Хотите быть начальником движения?

— Хочу.

— Так вот что: вы знаете Мартын Потапыча?

— Господи… Помилуйте…

— Прекрасно. Так пойдите и сейчас же дайте ему телегра…

Мы заткнули ему рот носовым платком и повели к выходу.

— Я есть хочу, — заявил Подлюкин.

— Пожалуйста. Эй, буфетчик! Дайте этому господину покушать…

— Что прикажете?

Подлюкин бросил на нас косой взгляд и сказал:

— Так на словах трудно выбрать кушанье… Дайте я на бумажке напишу.

— Сделайте одолжение.

Я поглядел через плечо Подлюкин а и заметил, что меню было странное: на первое — «Мартыну Потапычу», на второе — «Выручайте, несправедливо арестован, освобод…»

— Э, — сказал я, вырывая бумажку. — Этого в буфете нет. Выберите что-нибудь другое…

Он заскрежетал зубами и сказал:

— Вам же потом хуже будет.

Его повели.

Какой-то весовщик пробегал мимо и, увидев нашу процессию, с любопытством приостановился.

Подлюкин подмигнул ему и крикнул скороговоркой:

— Я арестован! Тысячу рублей, если сообщите об этом Мар…рр…

Мы заткнули ему рот.

— Кому он говорить сообщить? — с истерическим любопытством впился в нас весовщик. — Какой это Map…?

— Не какой, а какая, — твердо сказал я. — Map — это Маргарита, шведка тут одна, с которой он путался.

До арестантского вагона вели его с закрытым ртом. Он красноречиво мигал глазами встречавшейся публике, дергал ногой, но все это было не особенно вразумительно.

Посадили.

— Ф-фу! Наконец-то можно отдохнуть.

— Черт знает, какой тряпкой вы мне затыкали рот. Наверное, рот полон грязи, — проворчал Подлюкин. — Пойду в уборную, выполоскаю рот.

— Только имейте в виду, что мы будем сторожить у дверей.

— Сколько угодно!

Он криво усмехнулся и побрел в уборную.

Мы стали на страже у дверей. Сначала был слышен только обычный грохот колес — потом резкий звон разбитого стекла.

— Выскочил! — кричал один.

— Ничего подобного! Он просто выбросил из разбитого окна какую-то бумажку, а пастух, сидевший на насыпи, схватил ее и убежал.

— Сорвалось!

— Я говорил, что глаз нельзя было спускать…

— Может, бумажка не дойдет.

— Как же, надейтесь. Нет, теперь уж не стоить и сторожить… Эй, господин Подлюкин… На ближайшей станции можете и выходить. Ваша взяла.

— Ага… То-то и оно.

И в порыве великодушия добавил сияющий Подлюкин:

— Я вас прощаю.

P. S. Я нахожу этот фельетон совершенно цензурным. Если цензура его пропустить, то я надеюсь, Мартын Потапыч не поднимет крика по этому поводу…

Если же цензура не пропустит фельетона, найдя в нем разглашение не подлежащих оглашению тайн, я промолчу. Во всяком случае жаловаться к Мартын Потапычу не побегу…