Наблюдения над исторической жизнью народов - Страница 42

В состав такой-то империи должна была войти Галлия, последующая судьба которой особенно важна для нас, ибо состояние ее во время завоевания нам более известно, чем состояние какой-либо другой римской провинции. Народонаселение Галлии если бы и было значительно до завоевания, то сильно поубавилось от истребительной войны. Не говоря уже о потерях во время битв, когда из 60000 человек, способных носить оружие, оставалось только 500 человек, встречаем известие, что какой-нибудь народ истребил сам всех своих сенаторов или раздраженный сопротивлением победитель продал в рабство 53 000 человек; венеты потеряли на войне всю свою молодежь, всех главных граждан, остальные сдались победителю, но Цезарь предал смерти сенаторов, а остальных жителей продал в рабство. По увещанию Верцингеторикса галлы сами истребляли свои городки.

Таким образом, Галлия досталась Риму в виде страны опустошенной, для восстановления и преуспевания которой надобны были продолжительные благоприятные обстоятельства.

Но об этих благоприятных обстоятельствах нельзя было мечтать при римском управлении. Напрасно галлы жаловались императору Августу на неслыханные грабежи его прокуратора Лициния, который был сам галл родом. Некоторым галльским народцам позволено было остаться независимыми в своих внутренних делах, то есть при том известном нам быте, который не представлял условий благосостояния или движения к нему. При Тиберии дела пошли еще хуже, чем при Августе, ибо подати увеличились, мытари (publicani) свирепствовали.

Галлы не вытерпели и восстали, но восстание не имело успеха; оба предводителя восстания, галлы, но уже с латинскими именами, лишили сами себя жизни.

Скоро в Лионе увидали Калигулу, занимавшегося казнью лучших галлов и конфискацией их имуществ; оставшиеся в живых должны были покупать огромною ценою конфискованные имущества; таким образом. Римская империя принесла новое средство собирания громадной земельной собственности в одних руках. Деньги шли на публичные зрелища в Лионе и на раздачу войску.

Однажды Калигула играл в кости со своими, проиграл и потребовал список богатейших галлов; отметив известное число их на смертную казнь, он возвратился к играющим со словами: "Вы с большим трудом выигрываете по несколько драхм, а я вдруг выиграл 150 миллионов!"

Подвиги Калигулы окончились аукционом, на котором он продавал собственные вещи, и некоторые галлы должны были разоряться, если хотели избежать смерти, а после аукциона было состязание литераторов латинских и греческих, причем авторы дурных сочинений должны были в наказание вылизывать их языком, если не хотели быть высеченными. Галльские вельможи, оставшиеся в живых после Калигулы, были польщены при императоре Клавдии правом достигать сенаторского достоинства и других главных санов в Риме, но зато в Галлии императорские прокураторы, занимавшиеся прежде только сбором податей и бывшие обыкновенно из вольноотпущенных, получили значение судей. Империя от старости впадала в младенчество и вместо разделения должностей стремилась к соединению.

Из двух классов народонаселения, господствовавших в Галлии до завоевания, шляхты и друидов, первый, хотя значительно истребленный войною и казнями императорскими, остался, однако, наверху, и даже сильнейшие, богатейшие его члены приобрели новый почет и могли еще более увеличить свою земельную собственность. Но друиды подверглись сильному гонению, потому что Рим охотно брал чужие божества в свой пантеон, но не позволял подвластным народам иметь исключительно принадлежащую ему религию, что служило основанием его отдельной народности. Во время римской смуты, когда один император сменял другого, Галлия поднялась, с одной стороны, под друидским, с другой - под шляхетским знаменем.

Галльские депутаты собрались в Реймсе (Durocartorum) и разделились на две партии - партию римских приверженцев и партию приверженцев независимости.

Тацит немногими строками вводит нас в это совещание галлов и обнаруживает пред нами всю невозможность для Галлии независимого существования. Начинает речь любимый за свое красноречие депутат тревиров, злой заводчик войны.

В обдуманной речи он изливает все, что обыкновенно говорится против быта больших государств, изливает на римский народ клеветы и ненависть, и этот ненавистник римского народа носил римское имя Туллий Валентин. Ему отвечал знатный галл из народа ремов Юлий Ауспекс, представил силу римскую и благодеяния мира: "Война начинается людьми худыми, а ведется с опасностью для лучших; римские легионы уже над головами".

Ауспекс сдержал старших благоразумным уважением и верностью, младших опасностью и страхом. Хвалили смелость Валентина, но следовали советам Ауспекса. Большую часть отклонило от войны соперничество провинций: кто будет управлять военными действиями? Если дело удастся, где будет пребывание правительства? Еще не было победы, а уже был раздор. Каждый предъявлял свои права, и никто не хотел уступить другому. Затруднительность будущего заставила предпочесть настоящее. Только несколько белгийских народцев решились на борьбу и дорого заплатили за свою отвагу; это было последнее галльское восстание.

Все люди разумные, говорил Цицерон, смотрели на Галлию как на самого страшного врага для Рима. Теперь этого врага не было более; страшная Галлия спокойно подчинилась римскому владычеству, романизируясь все более и более.

Но опасность для Рима не прошла, а усилилась: у ворот империи, на Рейне и Дунае, стояли толпы других варваров, дожидаясь своего времени; на Рейне и Дунае стояли варвары, которым суждено было произвести вторичное завоевание Рима посредством его же войска, его же полководцев.

Мы уже говорили о первом завоевании Рима его войском, его полководцем:

это произошло во времена Цезаря и Октавия-Августа, после кровопролитных усобиц между несколькими полководцами-соперниками. Более счастливый из них сделался повелителем Рима, оставив все прежние формы республиканского быта. Мы уже видели, что императорская власть в Риме не была похожа на монархии старых и новых народов, монархии народные; римское императорство было тиранией, военным деспотизмом.

В императорском Риме мы не видим династического начала. Республиканское начало избрания не теряло своей силы; но кто же мог избирать императора?

Разумеется та сила, которая была налицо, которая заслонила собою все другие силы, именно - войско, которому необходим был вождь, император. Верховная власть была завоевана войском для своего вождя, войско и должно было располагать своею добычей; в очень редких только случаях возможность подать свой голос при избрании императора получал сенат, но сенатский избранник обыкновенно недолго сохранял свою власть и свою жизнь.

Но как могло войско, расположенное по отдаленным краям империи, избирать императора? Разумеется, избирала, провозглашала нового императора та часть войска, которая была ближе к пребыванию верховной власти, так называемые преторианцы, но другие легионы не хотели уступить этой чести и выгоды преторианцам, провозглашали своего вождя императором; легионы, расположенные в противоположном краю, провозглашали своего; являлось несколько императоров, начиналась усобица. Победа решала, кому из вождей-соперников владеть Римом, и это было совершенно последовательно, ибо то же самое мы видим в начале империи:

каким путем достигали верховной власти Цезарь и Октавий-Август, таким же должны были достигать ее и преемники их; гражданского, народного, исторического корня у этой власти не было, она постоянно являлась следствием завоевания.

Войско давно уже потеряло гражданский характер; народного по самой натуре Римского государства оно никогда не имело; давно уже оно превратилось в дружину, знавшую только своего вождя и своих орлов. Известный поступок преторианцев, когда они продавали императорство с аукциона и отдали его тому, кто дал им денег больше других, всего лучше характеризует римское войско времен империи; такое явление немыслимо там, где войско сохраняет хотя какие-нибудь связи с народом и государством, и очень понятно там, где оно составляло совершенно отдельную от общей жизни массу, вдвинувшуюся посредством насилий, завоевания.