Наблюдая за французами. Скрытые правила поведения - Страница 31

Когда я обосновался в Париже, то первое время каждый день вляпывался в то, во что не следовало. Я почти не сводил глаз со своих ног, напоминая хронически застенчивого поклонника обуви.

Также я взял за правило отыгрываться на хозяевах собак. Я работал тогда в аристократической части города, возле Елисейских полей, и нашел способ, правда совершенно неэффективный, получать моральное удовлетворение: я говорил дамам в меховых пальто, которые позволяли своим пуделям оправляться посреди тротуара: «Il пе faut pas chier sur le trottoir, Madame»(«Нельзя гадить на тротуар, мадам»). Забавно было наблюдать, как они ошарашенно отскакивают в сторону, но тогда я конечно же еще не постиг отношения французов к тонкостям вежливого обращения, поэтому, вместо того чтобы пересмотреть собственное поведение, мои жертвы обижались на мою грубость. «Franchement [285], — задыхаясь от негодования, обычно говорили они, — какие же вы, англосаксы, нецивилизованный народ» [286].

Все наладилось, когда я научился основам тактики выживания. Или, если точнее, когда я осознал, что по умению не вступать туда, куда не надо, я стал настоящим парижанином. Роузи, одна из моих английских подруг, приехала ко мне в гости на выходные. В конце субботнего утра она осмотрела подошвы своих кроссовок, сравнила их с моими и спросила, как мне, черт подери, удалось никуда не вляпаться. Я признался, что не имею понятия. Во второй половине дня, когда мы гуляли по городу, я стал следить за своими ногами и обнаружил, что они действуют заодно с моими глазами. Мои глаза постоянно осматривали тротуар на пятьдесят ярдов вперед, ища на горизонте «собачью радость». Заметив вдали некое подобие Монмартра, только в миниатюре, они (глаза) предупреждали ноги, и те, когда мы подходили к наваленной собакой кучке, ловко огибали ее. Я всегда был начеку. Роузи же, поскольку ее глаза постоянно рыскали по улицам в поисках признаков средневековой архитектуры, оценивали мужские ягодицы или высматривали магазины одежды, постоянно куда-то наступала. Я показал ей свой прием, и ее обувь, о чудо, долго оставалась чистой, особенно в воскресенье, когда магазины одежды закрыты и количество отвлекающих факторов сведено к минимуму.

Французы — нация философов. Они постоянно произносят «C’est la vie»и говорят о raison d'être [288]всего сущего. Или, более скептически, — «je ne sais quoi» [289]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Франция подарила миру несколько весьма авторитетных мыслителей.

Она породила Декарта, прославившегося фразой «Я мыслю, следовательно, я существую», но чьим основным достижением стало представление об относительности знания. Думаю, это используют все строители в мире, когда вы спрашиваете их, когда же они наконец закончат свою работу.

Также есть еще Руссо, который родился в Швейцарии, но философствовал в основном во Франции. Боюсь, это он спровоцировал споры вокруг субсидий европейским фермерским хозяйствам, придумав «благородного дикаря» — этакого честного, неиспорченного крестьянина, понятия не имевшего о том, что можно подать фальшивую заявку на предоставление дотации.

Впрочем, наибольшим вкладом французской философии в мировую мысль был экзистенциализм. Это по своей сути интеллектуальное оправдание нелюбви к своему соседу либо по меньшей мере отрицание его (соседа) значимости. Экзистенциалисты утверждают, что на свете нет таких вещей, как нравственность и абсолютная истина, а также что жизнь абсурдна и бессмысленна. И в самом деле, ничего не имеет значения, поэтому неважно, пройду ли я перед вами вне очереди или нет. А вот и другой пример. Находясь в ресторане, спросите мужчину за соседним столиком, почему он пускает дым в ваш луковый суп. Если услышите в ответ: «Не знаю, но это и не важно, ибо жизнь, в сущности, не имеет смысла», — рядом с вами точно сидит экзистенциалист.

К числу самых известных представителей данного течения относится Альбер Камю, автор «L'Etranger» [290], экзистенционального романа, где герой столь наплевательски относится к своим ближним, что совершенно без всякой причины пристреливает одного из них.

Впрочем, самой крупной звездой на небосклоне экзистенциализма был, разумеется, Жан-Поль Сартр, написавший «Huis Clos»(в переводе «При закрытых дверях» или «Безвыходность»), где двух женщин и одного мужчину отправляют в ад и заключают навечно в одном помещении. Понятно, они действуют друг другу на нервы, что дает Сартру сделать вывод: «Ад — это окружающие». Если это не прекрасное основание для того, чтобы пускать дым в чужие тарелки, то я, право, не знаю, что же это тогда.

Однажды в парижском метро я испытал то, о чем писал Сартр. Я сидел и читал книгу и, должно быть, покачивался, так как вдруг понял, что мой сосед находится на взводе. Наши глаза встретились, и он с иронией проговорил: «Ça va?» [291]Он потолкался плечами и локтями, желая продемонстрировать, сколь неприятно ему мое соседство, и тут я увидел название книги, которую он читал, — «Huis Clos».Я открыл рот, намереваясь произнести: «Ад — это окружающие, а?», но не издал ни звука. Этот француз и так уже достаточно ненавидел своего ближнего.

Примечание: если вы будете в конце вставлять «merde», то они станут сильнее и задиристее.