Наблюдатели - Страница 11

Поезд тронулся. Набирая скорость, вошел в тоннель.

Через некоторое время он стал сбавлять скорость. Хитер вцепилась мне в руку.

Непроглядная тьма. Визг тормозов. Мы останавливаемся.

И вдруг — огни.

Яркие. Палящие. Режут глаза. Пришлось даже зажмуриться.

— Ничего не вижу! — крикнул я.

Никакого ответа.

Боль. Острая пронзающая боль.

— Это не как в прошлый раз! — выкрикнул я. — Что-то не так.

Хитер не двигалась. Она все смотрела в окно двери, крепко держа меня за руку.

Поезд совсем остановился, и я услышал шипение открывающейся двери.

Я пытался открыть глаза, чтобы видеть свет.

Меня начало всего трясти. Лицо Хитер еле виднелось. Оно было полупрозрачно. Она не отрываясь смотрела в дверь.

— Хитер, закрой глаза! — закричал я.

Она улыбалась. Теперь я рассмотрел, что она улыбается. И еще я кое-что разглядел. Какое-то движение, отразившееся в радужной оболочке ее глаз.

Фигура. Она росла. Я повернулся к ней, но веки у меня сами собой закрылись.

Бежать!

Но я стоял не шелохнувшись. И вскоре дрожь прекратилась. Я стал дышать ровно и глубоко. И с каждым вдохом боль мало-помалу отступала, пока совсем не ушла, словно я изгнал ее окончательно.

А когда она ушла и глаза больше не ломило, я открыл их.

Освещение было такое же яркое, но больше не причиняло боли. Теперь это был просто свет. Свет без былого палящего жара, без боли.

И я увидел фигуру, отражение которой поймал в глазах Хитер. Фигура двигалась в потоке света, простирая ко мне руки.

— Папа?

От его улыбки померк даже этот яркий свет. Глаза у него были припухшие, будто он плакал. Но вид был здоровый. Прямо пышущий здоровьем.

— Сейчас самое время сделать это, — сказал папа.

Иди. Это безопасно.

Я прыгнул к нему. У меня было такое чувство, что я сбросил десять лет и мне снова три годика, и я обезумел от радости, что папа пришел с работы.

Я даже забыл, что это такое.

Только было еще лучше. Намного лучше.

За спиной послышалось шипение закрывающейся двери. Я обернулся.

Хитер стояла в вагоне и смотрела на нас через стекло. По щекам у нее струились слезы.

— Хитер! — закричал я. — Что ты делаешь?

Она махнула рукой, когда поезд тронулся.

— Все в порядке, — сказал папа. — Она знает, что не принадлежит этому миру. Это ты отсюда.

Ночной столик. Жетон на мамином столике.

— СКАЖИ МАМЕ! — крикнул я Хитер.

Но это было бесполезно. Грохот поезда заглушил мои слова.

Папа положил руку мне на плечо, и я снова повернулся к нему.

На сей раз я посмотрел на него внимательнее. Чисто выбрит. Глаза светятся умом.

— Папа, с тобой… с тобой все в порядке? — начал я.

Папа кивнул:

— Здесь мою болезнь умеют лечить. К сожалению, мы не созданы для того, чтобы пересекать границы, Дэвид. Во всяком случае, надолго. Я узнал это на собственном опыте. Наши тела болезненно реагируют на это. Пришлось возвращаться домой.

— Так ты… ты из этого мира? А Андерс?..

— Он тоже отсюда. Он был славным парнем, ученым. И никто не мог подумать, что он еще и вор.

— Кроме тебя?

— Он знал об этой станции метро, Дэвид, или подземке, как вы называете. Мы вместе пересекли здесь границу, когда я преследовал его. Ну а когда мы оказались по эту сторону, что мне было делать? Арестовывать его?

— Так ты и остался?

— Сначала у меня и в мыслях этого не было. Я решил, что подожду, когда Андерс затоскует по дому, и тогда приведу его в наручниках. Но мне понравилось в новом мире. И мы с Андерсом подружились. Чудно все это. Мы поселились на Виггинс-стрит… А потом я встретил твою маму.

— И появился я.

— И я никогда об этом не жалел.

— Ну… а твое детство… и родители…

— Здесь я все врал, ты уж прости. Историю я придумал, конечно, не очень убедительную. Но это было первое, что взбрело в голову, а потом пришлось уже придерживаться ее. А на самом деле у тебя есть дедушка и бабушка. Я познакомлю вас, когда представится время.

— Стало быть… ты оставил их… а потом оставил нас.

Папа грустно улыбнулся:

— Иногда надо потерять мир, чтобы обрести душу.

— Что-то подобное я уже слышал, — мелькнуло у меня. — Это говорил Андерс!

Улыбка сбежала с папиных губ:

— Вообще-то это из Нового Завета. Андерс частенько его цитирует. А еще из Шекспира и из других книг. Болезнь подстерегла Андерса намного раньше, чем меня. Он не хотел возвращаться, во всяком случае, не с повинной головой. А когда с моей головой началось неладное, я решил, что пора возвращаться. Я пытался все объяснить маме, но она не была к этому готова.

— Я оставил ей жетон на ночном столике, — выпалил я. — Но Хитер не знает…

— Ты поступил правильно, Дэвид. Мы приведем ее сюда.

— Так вон оно что! Мы будем жить… здесь?

— Просто это надо понять, правда ведь? — Папа вздохнул и положил руки мне на плечи.

Мы стали удаляться от перрона, и я рассмотрел станцию. Серый пол из цемента. Кафельные стены. Какая-то странная реклама. Новый мир.

— Здесь не так плохо, — доверительно сказал папа. — Тебе понравится.

— А как насчет школы? Я хочу узнать все о том, о чем говорил Андерс. Что такое Вторая мировая война?

— Мир, из которого ты явился, хороший, Дэвид, но наш, я думаю, интереснее.

— Здесь больше всяких знаков в подземке. — Я указал на один, который уже раньше видел. — Почему здесь написано: «сша открыто»?

— Это «США», — поправил папа. — Это значит Соединенные Штаты Америки. А «открыто» относится к спортивным соревнованиям. По теннису.

— «Нью-Йорк»… «Бронкс»… Какие странные слова!

— Собственно говоря, эти места не многим отличаются от Франклин-сити. Они находятся на том же месте, если понимаешь.

— А что ты называешь планетой?

— Землю.

Я содрогнулся. Здесь так много всего другого.

— Ты, наверное, смеешься надо мной. Это звучит как-то чудно!

Папа рассмеялся:

— Поверь мне, Дэвид, ты к этому привыкнешь.

Он говорил так уверенно.

Я сам такой уверенности не чувствовал. Говоря по правде, я еще даже не начал понимать, что со мной произошло.

Поздравляем.

Поздравляем его.

В должное время.

Адам замерз. Ему было холодно и одиноко. Сумерки спускались над лесом. Тропинку уже было еле видно.

— Ребята?

Слово застыло в воздухе, унесенное порывом северного ветра. Вершины деревьев яростно раскачивались в свете поднимающейся луны, и ветви стучали друг о друга, словно старые кости.

Это была дурацкая затея, Сарно.

Не надо было соглашаться играть в лазерные салки. А уж здесь тем более. В это время года, когда все напоминает об этом.

Он старался не думать о том, что произошло. Это было четыре года назад. Но надо же когда-нибудь покончить с этим.

Нельзя же всю жизнь бегать от озера, как черт от ладана.

Бум!

У Сарно сердце в пятки ушло.

— Рипли? — позвал он. — Лианна?

Никакого ответа.

Может, прячутся? Слышат, как он кричит, и смеются, чуя дрожь в его голосе? А может, давно смотались. Влюбленные пташки давно улетели, не сказав никому.

Ну и ладно.

Подумаешь.

Я этот лесок как свои пять пальцев знаю.