Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Страница 156
— Вот тебе и на! — удивился Пётр Иванович, разжигая сучья в очаге.
Пока разгорался огонь и закипала вода в обджуше, Алаярбек Даниарбек рассказывал:
— Один ишан помер, пришёл другой ишан. Город Кабадиан осчастливлен был пребыванием знаменитейшего Сеида Музаффара. Мертвого похоронили, живой пришёл. Только теперь живой ишан исчез, убрался, удрал, ускакал, вознёсся живым на небо. А теперь туча маленьких ишанов набежала и вытащила дохлого Амирджанова из кучи навоза, куда его затолкал ишан Сеид Музаффар, и прославила.
После внезапного отъезда ишана и доктора в ишанское подворье собрались со всего Кабадиана муллы, имамы, суфии, настоятели мечетей, бродячие монахи и прочие лица, причастные к делам религии, и, похоронив с почётом Амирджанова, поставили над его могилой туг — шест с ячьим хвостом, объявили могилу его источающей чудеса. На могиле по ночам горит свет и слышатся голоса ангелов. Амирджанов стал святым, поскольку, принявший свет истинной религии, пал он за веру. Имамы гонят людей совершать паломничество на могилу святого, но в народе прозвали его ишан-навоз, а кто-то из почитателей, то ли из религиозного усердия, то ли издеваясь, воткнул в могильную насыпь те самые навозные вилы, которые стали столь нежданно орудием гибели новоявленного хазрета.
— А ишан? Ты нз видел ишана? Что с ним?
— Хозяин, — возразил Алаярбек Даниарбек, — клянусь двенадцатью имамами, столпами ислама, у меня только один-единственный язык и одна голова, чтобы я мог ответить сразу на столько вопросов. Ишан, как уехал тогда, так и не вернулся.
— А что ты узнал о Жаннат?
Алаярбек Даниарбек впал в полное расстройство. Губы его шлепали, и горло издавало невнятные звуки, руки заходили ходуном.
— Жаннат оказалась аджиной.
— Вы окончательно рехнулись, дорогой Алаярбек Даниарбек.
— Нет, клянусь.
Он стоял на своем. Но много усилий стоило доктору, прежде чем он смог вытянуть из Алаярбека Даниарбека новости о Жаннат. Оказывается, поехав по поручению Петра Ивановича разыскать Жаннат, Алаярбек Даниарбек пристал к отряду Юнуса, очищавшему район Кабадиана от басмачей, уцелевших после разгрома энверовской армии.
Вместе с Юнусом Алаярбек Даниарбек въехал в в большой кишлак.
Потрясенный каким-то далёким, мгновенно мелькнувшим воспоминанием, Юнус схватил руку Алаярбека Даниарбека и прошептал:
— Это он! Клянусь,
— Кто? И, клянусь, совсем не обязательно мне отрывать руку.
Но Юнус уже остановил лашадь и слезал около помоста большой, полной народу чайханы. Чайханщик бегал с чайниками и кричал: «Тайор! Тайор!» Перепёлки оживлённо перекликались в своих наглухо затянутых лоскутами красной материи клетках с тыквенными донышками. Базарчи и дехкане шумели, заключая сделки, громко били друг друга по рукам.
— Назир Нукрат...
— Он... Где?..
— Сейчас я его пристрелю.
У всегда спокойного Юнуса всё лицо подергивалось, скулы напряглись, глубокие складки залегли в уголках рта.
— Я слышал, он сбежал из Бухары... Его там разоблачили. Не думал, что он здесь.
И он полез на помост.
— Подожди... — вдруг усмехнулся Алаярбек Даниарбек. — Да что ты, он не уйдет. Дай мне поговорить с ним.
Оставив кауши на краю помоста, Алаярбек Даниарбек, осторожно ступая, направился через всю чайхану к скромно сидящему в уголке Нукрату. Его тёмные очки, чёрный полуевропейского покроя камзол, татарскую бархатную шапочку, клиновидную бородку с проседью нельзя было забыть. Очевидно уверенный в своей безопасности, Нукрат и не считал нужным менять своё внешнее обличье. Он сидел важно, солидно попивая чай и беседуя неторопливо с весьма почтенным человеком, очевидно местным духовным лицом.
— Подожди, — пробормотал Алаярбек Даниарбек, — когда Юнус рванул-ся вперёд и чуть не наступил на сидящего дехканина, — подожди, успеешь. Дай поиграть кошке с мышкой.
Без церемоний Алаярбек Даниарбек уселся прямо напротив Нукрата и силой посадил рядом Юнуса. Бывший назир равнодушно пробежал взглядом по лицам друзей, но, очевидно, у него не возникло никаких воспоминаний или ассоциаций, и, отведя глаза, он снова заговорил с имамом, заканчивая рассказ о чём-то необыкновенном, потому что собеседник его издавал изумленные возгласы и чмокал усиленно губами:
— ...оказалась джиньей, — закончил фразу Нукрат, начала которой не слышали друзья. — Вы все знаете об этих отвратительных существах, принимающих облик красавиц и даже превращающихся в объятиях соблазнившегося мужчины в отвратительных вонючих старух. Проклятая комсомолка с помощью сатанинского колдовского искусства придала своей ведьмовской наружности неземное очарование и прелесть. Удивительно ли, что нестойкие и легкомысленные из мусульман, нетвёрдые в вере, поддались её бесовским чарам, стали слушать зловредную бабу. Господин Хаджи Акбар поддался её искусной похоти и, увы, сгорел бесследно. Никто не знает, что с ним приключилось. Можете представить, сколько несчастий и бед причинила бы добрым мусульманам эта джинья Жаннат, если бы...
При имени Жаннат Алаярбек Даниарбек, по его словам, обратился весь в слух и придвинулся к рассказчику. Но Нукрат, ничего не замечая, важно продолжал:
— Муж означенной джиньи, почтенный Хаджи Акбар, узнав о злокозней-ших делах проклятой, поспешил прибыть в селение. Несчастному грозила гибель от ведьмы, но, мужественно преодолев чары, Хаджи Акбар прочитал молитвы и, схватив отвратительного оборотня, связал её и увёз.
Здесь Алаярбек Даниарбек не выдержал и крикнул:
— Куда он её увёз?
— Да, он увёз её, а тебе какое дело? — насторожился Нукрат.
— Раз я спрашиваю, у меня есть дело... Ты что же, и ответить не можешь, чванливый человек, шайтан, возвеличивающий себя глупец?..
Задохнувшись от злобы, Нукрат с трудом выдавил из себя:
— Эй, пьян он, что ли? Похоже, он выпил целое море.
Однако Нукрат отнюдь не склонен был вступать в разговоры с каким-то незнакомым ему человеком и, бросив на Алаярбека Даниарбека высокомерный взгляд, снова повернулся к имаму и сказал ему что-то на ухо. Тот быстро и оживленно закивал головой.
Но ничуть не обескураженный Алаярбек Даниарбек снова обратился к Нукрату:
— А не встречались ли мы, достоуважаемый господин, на нашем жизненном пути?
— Нет, я вас не знаю, — коротко бросил Нукрат.
— Увы, какое огорчение... Но я готов поклясться серёжками моей супруги... у неё такие красивенькие серёжки... я купил их... Э, позвольте, когда я купил серьги своей жене?... Кажется...
— Какое мне дело до серёжек вашей супруги? — резко заметил Нукрат. Он начинал злиться не на шутку.
— Да, да, я их купил в год мыши... Отличные серёжки, — не унимался Алаярбек Даниарбек. — И вдруг хлопнул себя с силой по лбу. — О аллах! Да вы же господин совершенств, знаменитый и почтенный пекарь, поставщик хлеба самому эмиру бухарскому... Я же вас не только видел, но удостоился покупать у вас хлеб...
— Вы ошибаетесь... — стараясь укротить вспыхивающее раздражение, сказал Нукрат, — я никогда не был пекарем. Так вот, дорогой имам, я...
— Какая память у меня! Какую недостойную оплошность совершил я, — сокрушался Алаярбек Даниарбек, — помилуйте, мы же виделись с вами, господин, совсем в другом месте, при стечении других обстоятельств, о, и при каких обстоятельствах!
И он, хитро подмигивая и добродушно хихикая, стал потирать руки.
— Что вы болтаете? — И по тому, как колебался его голос, стало заметно, что неясная тревога зашевелилась в душе Нукрата. Он мельком поглядел на Юнуса, но не узнал его и поспешно отвёл взгляд в сторону. — Повторяю, я с вами не встречался.
— О, как я вас не признал сразу, — продолжал издеваться Алаярбек Даниарбек. — О, поразительное умение переодеваться и принимать новый облик. О, несравненное искусство!
При слове «переодеваться» Нукрат вздрогнул, и мешочки под глазами у него затрепетали. Он ещё подозрительнее уставился на Алаярбека Даниарбека, а тот с восторгом расписывал во всеуслышание: