Набат. Книга первая: Паутина - Страница 14

Сегодня доктор особенно долго ворчал, укладываясь спать. Место ночлега оказалось на редкость неудачным. Почва была сырая, от речки несло вонью болота а гнилой рыбой. Неведомо из какой огненной печи вырвавшийся ветер сыпал и сыпал в глаза, уши, ноздри, рог острые песчинки. Озаренные трепетным огоньком костра, теснились вокруг стены камыша. Острые мечеобразные листья его раскачивались, скрежеща. Нисколько не считаясь с ветром, кусались комары, умудряясь впиваться в самые нежные места: шею, глаза.

Всегда невозмутимый Алаярбек Даниарбек не мог скрыть тревогу.

Ему явно не нравился и мучительный, дувший упорно уже много часов гармсиль, и плохо горевший костер, и безлюдные болотистые тугаи, и сама Черная речка.

Здесь брод совсем мелкий. От огня костра дно кирпично-красное, и видны отчетливо каждая галька, каждая нить водорослей. Блестки трепещут на поверхности почти темной воды. Ее совсем мало. Медленно течет она слабосильными струями среди пластов грязи, местами жидкой, а местами густой, с круглыми дырками от копыт скота и лошадей, забиравшихся в месиво из ила, сгнившего камыша и навоза по самое брюхо, чтобы только поскорее утолить жажду.

Алаярбека Даниарбека тревожило все вокруг. И больше всего ему не нравилось безлюдье.

Снова и снова Алаярбек Даниарбек шел к лошадям, жевавшим молодые побеги камыша, снова и снова вглядывался в темную прогалину, уходившую куда-то на юг. Но ничего не видел, ничего не слышал. Все так же не было видно ни зги, все так же металлически скрежетал камыш.

Вернувшись к костру, Даниарбек сел и устремил взгляд на багровые язычки, метавшиеся с шипением по смолистым веткам. Доктор лежал по другую, подветренную сторону костра, чтобы дым отгонял комаров и мошек. Оба молчали.

Низкий, испещренный морщинами лоб Алаярбека Даниарбека под ослепительно белой маленькой чалмой казался еще уже из-за приподнявшихся в недоумении широких с сединкой бровей.

Полуприкрытые глаза беспокойно бегали в отблесках костра, негритянские пухлые губы, недовольно-выпяченные над круглой, очень аккуратной бородкой, чуть шевелились. Алаярбек Даниарбек имел привычку думать, если так можно выразиться, шепотом.

«О чем он может сейчас думать? — размышлял доктор. — О чем думает этот человек с древним, как его древняя страна, взглядом. Во всем его облике, в каждой черте его лица, в каждой детали его одежды все от тысячелетий. Вот так стригли бородку и усы люди Мавераннахра, судя по гератским миниатюрам пятнадцатого века Бехзада. Точь-в-точь они так же повязывали чалму, точь-в-точь такие же носили камзолы, перепоясывались такими же — поясными платками, и даже круг их жизненных интересов имел много сходного.

Неистребимый инстинкт жить, завоевывать землю, наслаждаться, страдать, производить себе подобных, чтобы они жили, наслаждались, боролись, страдали… и так из века в век.

Ф-фу, какая отвлеченная философия…»

А мысли скакнули в сторону.

«Алаярбек Даниарбек добродушен по виду со своими наивно оттопыренными губами и круглой уютной бородкой, а хитер. Да, хитер, а быть может, коварен. Но что его держит около меня? Жадность? Он давно мог бы найти что-нибудь получше, работу какую-нибудь, особенно в наши беспокойные дни. Привязанность? Едва ли он любит меня. Не раз приходилось выговаривать ему за лень, промахи, чванство, грубость в обращении с людьми. На выговоры не обижался. Изрекал благодушно: „Ни одно дело без ломания и исправления не получается“.

Что же заставляет этого человека бросать на многие месяцы дом, семью, скитаться по пустыням, малохоженым тропам и перевалам, терпеть лишения, подвергаться опасностям? И зачем? Чтобы служить верой и правдой мне, чужому для него и по взглядам, и по убеждениям, и по обычаям человеку? Жажда впечатлений, жажда новизны? Страсть исследователя? Зов кочевых предков? Может быть…»

Доктор мысленно пожал плечами и только тут нечаянно сделал открытие, что у костра их не двое с Алаярбеком Даниарбеком, а… трое.

Да, теперь он рассмотрел сквозь дым и пламя, что почти рядом с Алаярбеком Даниарбеком по ту сторону костра сидит человек.

Прежде чем рассмотреть его, доктор инстинктивно проверил, нет ли еще людей, не выглядывает ли еще кто-нибудь из камыша.

Он заметил, что глаза-сливы Алаярбека Даниарбека лишь пытливо изучают незнакомца.

А пришелец спокойно, под испытующими взглядами доктора и Алаярбека Даниарбека подложил несколько сучьев в дымивший костер, и так ловко, что пламя вспыхнуло и озарило всю его фигуру, рваную верблюжью чуху, голую, всю в курчавых волосах грудь, смоляную с серебряными нитями бороду.

Большая темно-красная довольно-таки грязная чалма, надвинутая на лоб, не могла скрыть бешеного огня в глазах незнакомца, спрятавшихся под густыми бровями. Короткий сильный нос, крепкие скулы, решительно поджатые губы, маленький, но крутой подбородок и в особенности курчавые длинные волосы делали лицо приметным. Оно запоминалось не потому, что черты его были необыкновенны. Лицо человека нельзя было забыть, потому что глаза его, глаза чистосердечного человека, не могли лгать. Мрачный, испытующий взгляд их заставлял ежиться. Своим взглядом незнакомец мог заставить покориться любого человека.

— Хм, хм, — начал Алаярбек Даниарбек, обращаясь к доктору, — одно из великолепных достоинств горожан — воспитание их в правилах вежливости, чего не всегда могут достичь обитатели пустынь (здесь последовало легкое покашливание)… и болот, общаясь… хм… хм… со всякими скотами.

Ночной гость зашевелился, и на его лице отразилось раздражение.

— Мы… мы… — высокомерно начал он, — нашли нужным посмотреть… убедиться… — Он презрительно умолк с видом человека, который снизошел к ничтожным смертным, но не желает продолжать разговор.

Тогда Алаярбек Даниарбек приложил изящнейшим жестом руку к груди, склонился в полупоклоне, точно он находился не в тугаях среди болот, а на собрании почтенных стариков.

— Да будет благословение аллахово над головой вашей, — вкрадчиво заговорил он. — О наш почтеннейший гость, цвет пастушьего сословия, умнейший и вежливейший из знатных обитателей камышовых зарослей. Да не откажите нам в милости пожаловать сюда и прикоснуться вашими достоуважаемыми ягодицами земли у нашего жалкого костра. Не соблаговолите ли вы…

— Что с тобой? — глухо прозвучал голос пришельца. — Ты что, объелся ишачьих мозгов, что ли?

Поморщившись, доктор заметил резко:

— Алаярбек Даниарбек!

— Что угодно?

— Спросите, что ему надо, и объясните, что подошло время, когда все честные люди спят.

Сказал всю эту фразу доктор нарочно громко и по-узбекски. Тогда ночной гость, не дав Даниарбеку открыть рот, быстро проговорил:

— Господин, мы встречаемся на мгновение и расстаемся навеки. Откуда я пришел, туда дорогу уже занесло пылью и песком.

Он покачал головой и замолк.

— Я же говорил, что у него изъян в воспитании, — проворчал Алаярбек Даниарбек.

Ночной гость снова заговорил:

— Мы очень просим… У нас телесный недуг… Мы видим, вы русский… нет ли у вас для больного… у русских всегда имеются… всегда… эти лекарственные порошки.

Ночной гость очень неправильно произносил узбекские слова, и, вслушиваясь в его разговор, доктор подумал, что вернее всего он Гянджи некий тюрк. В своих скитаниях во время последней войны доктору пришлось побывать во многих местностях Закавказья.

— Что с вами? — приподнявшись на локте, сказал доктор. Он очень устал, ему хотелось полежать спокойно, но профессиональная привычка взяла свое.

— Лихорадка, — стонущим голосом протянул гость, — мучит лихорадка и днем и ночью у пастушьих костров, трясет, ломает, о аллах, наши старые кости. Нам бы порошков лекарственных… белых, горьких.

Доктор встал и вынул стетоскоп.

— М-да, — бормотал он, мешая узбекские и русские слова. — Дышите… так, глубже, еще дышите. Скиньте чуху. Так, так. Тэк-с, тэк-с. Легкие точно у быка. Впрочем, тоны сердца… гм-гм… акцент второго тона, а pulmonalis э… систологический шум. Что с вами?