На земле живых (СИ) - Страница 9

  Бенедикт вернулся к тексту. 'Знай же, что я сейчас излагаю то, что ни один Философ ранее не писал на бумаге. И пойми, что нет другого способа осуществления этого искусства. Всё остальное - обман, шарлатанство и ложный путь, с которыми я сталкивался, к великому сожалению, на протяжении долгих лет'.

  Глаза Бенедикта слипались, и стук в дверь заставил его вздрогнуть. Завещание Фламмеля выпало из рук. На пороге стояла Лили. Митгарт всегда был логичен. Появление фройляйн Нирах в его спальне за полночь не вызывало сомнения в её намерениях. Не Философская Тинктура, конечно, - апатично подумал Бенедикт, но ведь само плывёт в руки... Деловито и спокойно, не раздеваясь, он воспользовался Лили, а спустя несколько минут ненавязчиво подтолкнул её к двери, давая понять, что время забав кончилось. Наложив засов, он вновь погрузился в чтение.

  '...Возьми белый Сульфур, разотри в порошок в стеклянной или мраморной ступе и ороси его Меркурием, из которого он был сделан, в количестве трети веса порошка. Преврати эту смесь в пасту наподобие сливочного масла, помести ее стеклянный сосуд округлой формы, поставь его в печь на подходящий жар углей, весьма умеренный. Во время возгонки ты увидишь чудесные вещи, происходящие в твоём сосуде, точнее говоря, все цвета, существующие в природе...'

  Митгарт снова вздохнул. Бред это всё. Мрачная тень разорения стояла над ним чёрным призраком, но глупо думать, что наследники Фламмеля не испробовали все эти рецепты. И что? Кто озолотился? Он бросил свиток на стол и задул свечу. К черту. Утро вечера мудренее.

  Не все так думали. Через дверь от Митгарта, в комнате Эммануэля Ригеля светилась лампа. Он ещё не ложился.

  'Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, - и дастся ему. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих...'

   Вечер выдался хмурым и дождливым, за окном урчали потоки воды, булькая в желобах горгулий, небо то и дело озарялось вспышками молний, и Эммануэль не услышал дверного скрипа, но продолжал читать.

  'Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его. В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть...'. Засидевшись в ночи над Писанием, Ригель уже хотел погасить лампу, когда на пороге появилось странное существо. В неверном свете мелькнули очертания черепа, почти сразу одевшиеся бледной кожей, и зазеленевшие глаза остановились на нём. Эммануэль не был труслив, но почувствовал, как липкий страх сковывает его. Он наконец узнал Лили, но это почему-то испугало его ещё больше. Она медленно двинулась к нему, подойдя к столу, за которым он сидел, вплотную. Он резко поднялся, опрокинув стул. Она придвигалась всё ближе. Он отступал. Свет лампы вновь упал на лицо Лили, превратив его на мгновение в череп. Резко оттолкнувшись от края стола, Ригель опрометью бросился к двери, бегом пронёсся по коридору, и остановился лишь тогда, когда налетел в тёмном коридоре замка на преподавателя латыни, профессора Вальяно.

   Дождь между тем стих, Меровинг погрузился в тишину. Округлившаяся луна проступила на небосклоне. Близился рассвет. Нергал и Мормо, вернувшиеся с ночной прогулки, были весьма довольны вояжем. При этом Нергал удивил Мормо: они оба в эту ночь основательно полакомились, удовлетворив все свои нужды, однако Фенриц, к немалому изумлению Августа, вернувшись в Меровинг, послал слугу Франца на кухню за кругом сыра и молочным поросёнком, и тут же в один присест сожрал его заднюю половину, заел её сыром и запил несколькими бутылками перно. Ну и аппетитец! И куда что девалось? Нергал был худ, как скелет. При этом, разумеется, слишком хорошо воспитанный, вампир ни словом, ни жестом не выдал удивления. Сам он лишь опорожнил пару бутылок перно и дальнейшее помнил смутно.

  Но под утро слегка протрезвевшему Мормо, открывшему левый глаз, в сонном видении померещилось что-то апокалипсическое. А! Вот оно что! Перед ним на огромном блюде лежал нежный запечённый поросёнок, точнее, его рыло и часть тушки, - в объятьях серого волка. Вид свиного рыла, украшенного петрушкой и салатом, был безмятежен и элегичен. 'И возлягут рядом волк и ягнёнок...' - или как оно там? А может, Лев и поросёнок? К чёрту! Он не помнил.

  Тут до Мормо дошло, что это вовсе не сонное видение. Должно быть, Фенриц по-пьяни ночью пробормотал формулу обращения, а продолжающееся полнолуние сыграло с ним эту дурную шутку. Мормо растолкал Нергала, привёл его в первоначальный вид, отволок на кровать и отправился к себе досыпать. Через полчаса Нергал зашевелился, так как отлежал руку, а стук окончательно разбудил его. Он тяжёлым взглядом посмотрел на дверь, ожидая, что это Мормо, собираясь спросить, какого чёрта тот будит его в такую рань, но на пороге стояла Лили фон Нирах. Она начала раздеваться прежде, чем он пожелал ей доброго утра.

   Впрочем, ничего он ей, справедливости ради скажем, желать и не собирался.

  Нергал, как Риммон и де Невер, подивился её бесстыдству и извращённости, которые могли бы сделать честь разве что самой последней проститутке, но, хотя сама Лили не нравилась ему, её готовность раздвигать ноги весьма импонировала, а ненасытная похотливость, продемонстрированная ею, позволяла полагать, что его предложение её не шокирует. Даже не до конца протрезвев, после того, как достаточно грубо пару раз овладел ею, Фенриц сразу предложил блудливой девке принять участие в Чёрной Мессе, которую они с Мормо запланировали на следующей неделе. При этом он, обычно беззастенчиво лгавший адептам, не счёл нужным скрывать, что ей предстоит сделать. Лили загадочно улыбнулась и кивнула. Нергал улыбнулся, проводил её по коридору до дверей спальни Мормо и, поделившись с ним блестящей идеей ночного шабаша, ушёл, оставив их вдвоём.

  Тупица Франц, его слуга, совершенно не разбирался в винах и, морщась с похмелья от головной боли и злобно бормоча, что всё приходится делать самому, Нергал отправился за вином в Верхний портал замка. Встретив там Митгарта, он поделился подробностями вчерашней попойки с Мормо, похвалив поросятину матушки Луво из местной лавчонки, при этом крайне неодобрительно, даже убийственно, отозвался о качестве купленного в Шаду сыра. Омерзительная вещь, до сих пор во рту вкус скисшего масла и гнилого укропа. Просто мерзость. И это пармезан?

  В ответ Митгарт резонно заметил, что Шаду - не Париж, и претензии к жизни в таких местах надо снизить до минимума. Он осведомился, стоит ли брать в местной лавчонке перно? Не подделка ли? Времена настали удручающе двуличные - ни в чём нельзя быть уверенным. Фенриц заверил его, что вчера они с Августом хряпнули семь бутылок - и не отравились. Митгарт покивал головой, как бы признавая, что такая рекомендация достаточна, про себя же подумал, что такие свиньи, как Нергал и Мормо, могут, не отравившись, выхлестать и бочку денатурата.

  Фенриц же, набрав полную корзину бутылок, бранясь сквозь зубы, направился к себе.

  Недалеко от своих дверей он неожиданно вновь увидел Лили, удивившись её меловой анемичной бледности. Не видя его, она, чуть пошатываясь и цепляясь за стену, медленно пошла вниз по ступеням. Занеся корзину с бутылками к себе в гостиную, заинтригованный Нергал рысью помчался к Мормо.

  Тот встретил его противоречивым сочетанием хамской ругани и лучащейся довольством физиономии.

  - Gerippe! Scheusal! Ты что мне подсунул?

  - Чего ты разорался? Разве не помнишь, что сказал на последней проповеди отец Бриссар? 'Делитесь с ближним последним!' Могли ли не задеть моё нежное сердце столь проникновенные слова? Я и поделился...