На земле живых (СИ) - Страница 64

  Он...оплакивает тебя, медленно дошло до него.

  Эммануэль отвернулся от Хамала и неожиданно встретился глазами с куратором. И, мгновенно похолодев, в ужасе отступил,- такая бездонная и леденящая ненависть читалась в этом взгляде. Эфраим Вил медленно подходил к нему, и каждый его шаг Эммануэль ощущал как приближение смерти. Да, смерть, точнее, какое-то жуткое Ничто, мрачная пропасть адской бездны глядела на него черными провалами глаз Эфраима Вила.

  - Nolite tangerе christos meos! Не трогайте помазанников моих! - голос Вальяно остановил куратора. - Ты проиграл, Эфронимус. Он ведь готов умереть.

  Куратор резко обернулся, взгляды Рафаэля Вальяно и Эфраима Вила на мгновение скрестились, и чёрные глаза куратора, в последний раз вспыхнув, погасли. Губы его искривились, он что-то пробормотал, но что - никто не понял. Эммануэль, словно опомнившись, содрогнулся всем телом и, скорее инстинктивно, чем осознанно юркнул за спину профессора. В ужасе выглянул из-за плеча Вальяно. Он вдруг, ничего не осмысляя и не ощущая, начал постигать - кто перед ним.

  Но... этого.. этого же не может быть... Куратор?

  Весь трепеща нервной и болезненной дрожью и ощущая неимоверную слабость в ногах, Эммануэль трясущимися обессиленными руками вцепился в потрёпанную мантию Вальяно. Он не знал, что делает, но внутреннее безотчетное понимание влекло его к профессору, в котором он видел единственную защиту от угрожавшего ему... дьявола. Да, дошло до него, настоящего дьявола - бесплотного, но во плоти и крови. Существа, по сравнению с которым Нергал и Мормо казались невинными младенцами. Это он, он убил Симону, дошло до него, может быть, руками Мормо или Нергала, но это сделал он! Он! Ригеля затрясло. Эфраим Вил, метнув в него ещё один ненавидящий взгляд, снова невнятно пробормотав что-то, отступил в глубину тёмной стрельчатой арки храма.

  Тихо вошёл отец Бриссар и растерянно отпрянул от пустого гроба. Столь же тихо к Эммануэлю подошёл Морис де Невер и, нервно дрожа, обнял. С другой стороны его плечо с неожиданной силой сжал Хамал, который вдруг сполз по его руке вниз и дрожащими горячими руками обвил ноги Эммануэля. Страшное напряжение немного отпустило, Ригель стал приходить в себя, и только пальцы, судорожно вцепившиеся в рукав мантии Вальяно, не разжимались, несмотря на все его усилия. Понимание чего-то важного все время безнадежно ускользало, словно он гаснущим сознанием пытался уловить некое туманное сновидение. Профессор улыбнулся и, когда его взгляд встретился с глазами Эммануэля, а его ладонь коснулась его щеки, пальцы Ригеля, расслабившись, сами отпустили ткань.

  Невер и Хамал, повинуясь мановению руки Вальяно, который вдруг обрёл над ними непререкаемую власть, посадили обессиленного Эммануэля под статуей Богоматери, а затем вынесли пустой гроб из притвора. Эммануэль, наконец, осмыслил внезапную перемену своих чувств и с неожиданной силой прочувствовал ставшую вдруг очевидной мысль. Он был готов, оказывается, только к встрече со смертью.

  Но не с сатаной.

  Риммон, вцепившийся в Эстель, даже не пытался разжать руки. Похоже, он вообще ничего не замечал с той минуты, как увидел её глаза раскрытыми. Сама Эстель тоже не разжимала рук, обвивших шею Сирраха, но глаза её с ужасом, куда более явным и откровенным, нежели у Эммануэля, следили из-за плеча Риммона за передвижениями Эфраима Вила. Её сильно трясло, и как Риммон ни старался согреть её в своих объятиях, дрожь не проходила. Куратор, все ещё стоявший в глубине арочного пролета, перед отпеванием Симоны внезапно куда-то исчез, точно растаял в темноте, но его страшный взгляд, исполненный сатанинской злобы, ещё долго после мерещился Ригелю в сумрачных порталах Меровинга.

  ...На похоронах Эстель горько рыдала и билась о гроб подруги, Риммон не спускал с неё полубезумных горящих глаз. Хамал и Невер суетились. Вальяно молился.

  На Эммануэля все старались не смотреть.

  Глава 35. Подлинная Любовь - это очень больно...

  'Wer nie sein Brot mit Tranen ass,

  wer nie die kummervollen Nachte

  auf seinem Bette weinend Sass,

  der kennt euch nicht ihr himmlischen Machte'.

  J. W. Goethe.

  'Кто никогда не ел свой хлеб со слезами,

  кто не просиживал скорбных ночей,

  плача на своей постели,

  тот не знает вас, силы небесные'.

  И.В. Гёте.

  - Господа, я должен вам кое-что сообщить.

  Голый Риммон появился в тумане парной, где Эммануэль, Морис и Гиллель пытались смыть с себя нагар, копоть и усталость кошмарной минувшей ночи и не менее тяжёлого дня. Всё это время они держались невероятным напряжением всех своих сил и сейчас чувствовали себя совершенно разбитыми.

  -Если ты скажешь, что случилось что-нибудь ещё, Сиррах, клянусь, я кинусь кусаться, - пробормотал Невер, едва прикрытый простыней и более чем когда-либо похожий на античного бога.

  - Ничего не случилось, просто я решил, что свадьбу лучше сыграть сразу после Поста, в конце апреля.

   Невер и Хамал переглянулись и молча посмотрели на него, будучи не в силах ни ругаться, ни смеяться. Потом Морис встал, ушатом воды окатил намыленного Эммануэля и удивленно заметил Хамалу:

  - Посмотрите, у Эммануэля тоже пропало пятно на лопатке.

  Риммон, оскорблённый пренебрежением друзей к столь важной для него теме, обиженно тёр могучие плечи мочалкой. Окатив себя водой из ушата и подняв фонтан брызг, он удостоился замечания Мориса.

  - И у Риммона ничего нет на ребре.

  - У вас тоже, Морис, только я не стал привлекать к этому внимание, учитывая его былое местоположение, - отрешённо заметил Хамал.

  - Неужели? - Морис де Невер попытался загнуть взгляд себе за спину, к 'diabus natibus circa anum', но этот трюк ему, естественно, не удался.

  Эммануэль, однако, уверил его, что Гилберт прав, и никакого пятна сзади и впрямь нет. Он сильно осунулся, казался похудевшим и больным, но уверял Хамала и Невера, что чувствует себя хорошо. Морис бережно укутал Эммануэля махровой простыней, собрал банные принадлежности, и оба медленно потянулись на выход. Риммон и Хамал проводили Эммануэля взглядом. Так смотрели апостолы на Христа, остановившего бурю на Генисаретском море. Хамал пробормотал:

  - Ты что-нибудь понимаешь в нём?

  - Он - сын Бога Живаго... или я вообще ничего не понимаю.

  - Мёртвые восстают - слепые прозревают...

  - Ты же клялся, что уверуешь, если увидишь чудо, Фома. Тебе мало?

  - Нет. Если у такого, как я, может быть Бог, его Бог будет моим Богом.

  Риммон с изумлением заметил на лице друга совсем новую, странную полуулыбку, болезненную, жалкую и затаённо-печальную. Хамал выглядел утомлённым, но в его глазах, потерявших блеск, светились робость и надежда. Он всё понял. То непостижимое счастье, что он ощутил, вернувшись из Зала Тайн, заключалось в обретённом им бессмертии. Да-да, неожиданно для самого себя в двадцать три года он, Гиллель, обрёл бессмертие, заключавшееся вовсе не в богатстве и славе Ротшильда. Встреча с невысоким черноглазым испанцем была для него встречей с Богом, хоть он далеко не сразу понял это. А теперь Истина вошла в него, он был прощён и свободен, и явственно осознавал это. Ригель прав. Бог есть Любовь, и хотя любовь болезненна и скорбна, но именно она сняла с его души чёрное бремя беды. Он будет любить. Он научится любить, и Любовь не оскудеет в его душе. Потому, что Бог есть. Мертвые восстают - и слепые прозревают. Его ум отказывался это понять, ну и что? Понимание было выше ума.

  - А почему он называет тебя Гилбертом? - голос Риммона вывел Хамала из задумчивости.

  - Меня так крестили, но... я... Меня так зовут.

  Сиррах с удивлением покосился на Хамала. Оба некоторое время молчали.

  - А ведь он любил Симону, - неожиданно заговорил Риммон. - Я понял на похоронах. - Сиррах вздохнул и покачал головой. - Непостижимо... Как ты сказал? - встрепенулся он вдруг - 'Его Бог будет моим Богом?..'