На заволжских озерах (сборник) - Страница 1

Автор этой книги Пётр Иванович Суворов (1901-1968), известный художник, профессор Художественного института им. Сурикова, написавший немало специальных работ в области оформления книги, был неутомимым путешественником. Особенно любил он Волгу, где часто бывал в летние месяцы, и её живописной природе посвятил единственную свою художественную повесть «На заволжских озерах», выходившую раньше под псевдонимом П. Иванов. Книга эта, выходящая сейчас под настоящей фамилией автора, поэтично рассказывает о радостях рыбалки, о встречах с охотниками, рыбаками и сельской детворой. Читатели найдут в ней, возможно, немало деталей, которые покажутся сейчас устаревшими, и это не случайно, потому что автор путешествовал по Волге ещё до появления на ней великих гидростанций, сильно изменивших ее облик.

Помимо повести, книга включает в себя также и несколько рассказов.

_______________________________________________________________________________

Памяти Бориса Петровича Булгакова,

хорошего человека, рыболова и художника

ОГЛАВЛЕНИЕ

В ДОРОГЕ

ПРИЕХАЛИ В ГОЛОШУБИХУ

ПОСТРОЙКА ЛОДКИ

ГОТОВИМ УДОЧКИ

ЗА ВОЛГУ, НА ОЗЁРА

НА РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

НА ПРИВАЛЕ

УТРО

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

ДОМОЙ

_______________________________________________________________________________

В ДОРОГЕ

В июле прошлого года я и мой друг Михаил Алексеевич (зимой — (научный работник, литограф, а летом — заядлый рыболов и художник) после долгих и приятных сборов сели наконец в поезд, отправлявшийся в Горький. Уже с самого раннего утра мы были в суете — звонили друг другу, справлялись, как идут сборы, торопили один другого.

На вокзале мы сразу же обратили на себя внимание всех пассажиров. Да и было на что посмотреть! У Михаила Алексеевича через плечо был перекинут ремень большого ящика с красками, за спиной висел туго набитый рюкзак. Обе руки его тоже были заняты: в одной — толстая пачка аккуратно завёрнутых и перевязанных бечевой удилищ, в другой — большой чёрный чемодан с металлическими углами. У меня тоже была необычная поклажа. Кроме рюкзака и старой, обтёртой, видавшей виды картонки, я держал связанные верёвкой два громадных фанерных листа. Они у меня то и дело выскальзывали из рук, задевали за всё, мешали при ходьбе. Митя, сын Михаила Алексеевича, нёс сетку с едой, ведёрко и порыжевший от времени, раздувшийся отцовский портфель. Проверяя наши билеты у входа в вагон, проводник строго посмотрел на Михаила Алексеевича, на его удилище, на меня, на фанерные листы и покачал головой:

— В багаж бы надо, товарищи!

Михаил Алексеевич виновато улыбнулся:

— Это всё лёгкие вещи, только вот фанера немножко неудобная. Ну да как-нибудь устроимся! Мешать никому не будем.

Он и в самом деле разместил все вещи с большим искусством. Свой чемодан — под одну лавку, мою картонку — под другую, ведёрко и ящик с красками — около столика, рюкзаки — на вторую полку, портфель и сетку повесил на крючок, фанеру и удилища положил поперёк на две самые верхние полки.

Наконец для всего нашлось место, и только фанера, словно крыша, нависала над нами.

Поезд дрогнул и застучал по стрелкам.

Мы улыбались друг другу, озабоченно вспоминали, всё ли захватили с собой, проверяли по списку наше снаряжение.

— Кружки?

— Есть!

— Шурупы?

— Есть!

— Анисовые?

— Есть!

— Значит, едем, старик?

— Едем, едем!

И поезд отстукивал: е-де-дем, е-де-дем, е-де-дем...

Митя не мог усидеть спокойно на месте. Он подходил к окну, подсаживался к нам, залезал на полку, вступал в разговоры с соседями. А мы с Михаилом Алексеевичем сидели и думали о предстоящем отдыхе. То один, то другой спрашивал:

— Как ты думаешь: приготовил Иван Васильевич тёс?

— Выдержит нас двоих?

— Куда мы её сначала спустим: на Рассоху или в Кудьму?

— Я думаю, надо будет кружки ещё раз покрасить.

— Не стоит... Вот тройнички подточить следует.

Эти загадочные разговоры и наш необычный багаж заинтересовали соседей по вагону. Они, видимо, не решались расспрашивать нас и поэтому обращались к Мите.

— Куда это вы едете? — спрашивали они.

— К дяде Ивану.

— А где живёт дядя Иван?

— Да в Голошубихе!

— Где же это будет?

— На Волге.

— А фанеру зачем везёте?

— Лодку делать будем!

— Из фанеры-то?

— Ну да, из фанеры!

Пассажиры, сомневаясь, покачивали головами:

— Да уж не ты ли делать будешь?

— Нет, дядя Петя с папой. У них и чертежи есть в чемодане.

Чертежи, о которых говорил Митя, мы приготовили ещё зимой и теперь везли в Голошубиху всё, что нужно было для постройки самодельной лодки. Мы везли резиновую прокладку для швов (чтобы лодка не протекала), краску, олифу, шурупы и множество всяких чудесных вещей. Заранее написали нашему хозяину, старому рыбаку Ивану Васильевичу, чтобы он заготовил для нас две сухие широкие тесины.

Митя ехал с нами на рыбную ловлю впервые. Для него, обыкновенного городского мальчика, всё было ново: и необычные, не похожие на дачные сборы, и наш невероятный багаж, и то, что мы сами будем строить лодку. Особенно заманчивой казалась ему предстоящая вольная жизнь на берегу, ночёвки в палатке.

Ещё зимой в семье Михаила Алексеевича обсуждался вопрос: отпустить ли Митю с отцом на Волгу или отправить его с бабушкой на дачу? Дело решилось в последнюю минуту. Митя так просился, что Михаил Алексеевич не мог устоять.

В дороге Митя то и дело спрашивал нас:

— Папа, а как мы назовём нашу лодку? Давайте назовём её «Чайкой»!

— Нет, Митя, это не годится, — отвечал Михаил Алексеевич. — Каждая десятая лодка называется «Чайкой».

— Ну, тогда назовём её «Гагарой»!

— «Гагар» тоже немало. Мы придумаем ей такое название, какого не было ещё ни у одной лодки.

— Папа, а по Кудьме ходят пароходы?..

— Дядя Петя, а на что мы будем ловить?..

— Папа, для чего анисовые капли взяли?

И мы подробно и с охотой отвечали на все его вопросы.

* * *

Поезд подошёл к Горькому рано утром. Трамваи ещё не ходили. Мы вынесли наши вещи на вокзальную площадь и погрузили их на грузовое такси. Михаил Алексеевич и я залезли в кузов, а Митя захотел сесть в кабине с шофёром.

— Куда поедем? — спросил шофёр, закрывая борта машины.

— На пристань.

— А на какую? У нас их много!

— Нам надо вниз, до Работок.

— Ну, до Работок вы и на местном можете доехать. Сегодня в десять часов пойдёт пароход «Колхозница». А в двенадцать отвалит «Гражданин». Это астраханский. На нём бы вам, конечно, удобнее было ехать. Там и каюту взять можно.

— Нет, уж дожидаться мы не будем. Лучше на «Колхозницу» возьмём билеты. Каюта нам не нужна, а зато раньше приедем.

— Как хотите, вам виднее. Давайте на местную пристань отвезу, — сказал шофёр.

Машина тронулась.

Миновав тихие привокзальные улицы, мы выехали на набережную. Прямо перед нами на высокой горе стоял большой красивый город. Его мягкие очертания тонули в утренней дымке, терялись в ней, и от этого он казался ещё больше.

Город спал, и только река и порт жили своей ни днём ни ночью не прекращающейся жизнью. По широкой реке неустанно сновали в разных направлениях маленькие шустрые катера; тяжело хлопали колёсами буксирные пароходы, сминая плицами спокойную гладь воды; тянулись караваны барж; скрипели землечерпалки; перекликались разноголосые гудки.