На запад, с жирафами! - Страница 62

Я прыгнул прямо на обрез.

Одной рукой я схватил запястье коротышки, а другой — само оружие, самонадеянно полагая, что без труда его выбью.

Но негодяй и не собирался ослаблять хватку.

Хоть ростом он и не вышел, но весил явно больше сотни фунтов, а еще сопротивлялся так остервенело, точно в него вселился сам Люцифер. Кутер по-прежнему стоял, просунув голову в загончик Дикаря, держа его на прицеле. Я обернулся к Старику за помощью, но тот убежал поднимать оружие, раскиданное коротышкой, а Рыжик стояла и того дальше — я заметил ее лишь краешком глаза. Прицеп заходил ходуном, и мне большого труда стоило удерживать обрез в ровном положении. Жирафы в панике бились о стены своих загончиков, пинали растрескавшееся дерево, вскакивали на дыбы… а потом из горла Дикаря начали вырываться нотки того самого ужасающего жирафьего вопля.

Заслышав их, Рыжик сделала ровно то, чего делать никак было нельзя.

Тоже кинулась на обрез.

Покрепче уцепившись за ствол обреза, она рванула его на себя, лишь бы отвести дуло от Дикаря. Мы все втроем налетели на стенку вагончика, и каждый пытался тянуть обрез в свою сторону, дергал, выкручивал, пока наконец коротышка не отвел прицел от жирафа и не направил дуло на Рыжика. Каким-то чудом ему удалось вывернуться и, применив против нас нашу же силу, ткнуть дулом прямо Рыжику в ребра.

Кровь тут же ударила мне в голову. Я понимал: всего одно нажатие курка — и Рыжику конец. От такого ранения, да еще в живот, не оправляются. В те времена их еще не умели лечить. Да еще посреди пустыни. Даже если б Рыжик тут же выпустила ствол и бросилась наутек, она не успела бы увернуться от пули. Ее медленная, мучительная смерть стала бы той расплатой, которую я никак не мог просчитать загодя.

Она поглядела на меня. И я догадался: она все понимает.

И в эту секунду жирафы, словно тоже осознав всю серьезность ситуации, одновременно встали на дыбы и так сильно стукнули по вагончику, что Рыжик потеряла равновесие и, вскрикнув, упала на землю.

Заслышав человечий вопль, Дикарь выкинул штуку, на которую, как мы думали, был и вовсе не способен.

Это благословенное создание лягнуло Кутера.

Жираф стукнул копытом по его черепушке. Раздался неприятный, глухой звук.

А следом грянул выстрел, и в воздух взвилось пороховое облачко.

Негодяй повалился на землю. Из уха у него сочилась кровь, а я так и обмер над ним, все еще сжимая обеими руками обрез.

К нам подошел Старик со вскинутым на изготовку ружьем.

— Это ж надо такое устроить, — пожурил он нас. — Жираф спас ваши никчемные задницы.

Наблюдая за тем, как Рыжик поднимается на ноги, я думал о том, что едва не сотворил. А потом поглядел на Кутера, лежащего неподвижно.

— Он мертв? — тихо спросил я.

Старик вырвал у меня из рук коротышкин обрез.

— Понятия не имею. Да, собственно, и плевать, — заявил он.

А потом мы услышали шум воды. Пуля из обреза угодила в цистерну, стоявшую на сваях, и вода хлынула сквозь дыры. Старик мрачно — и притом без тени удивления — посмотрел на пустеющий резервуар.

— Вы сообщите шерифу? — спросил я — второй раз за день.

Старик резко обернулся и воззрился на меня, точно на человека, которому изрядно напекло макушку.

— Тебе что, охота дружбу с местными служителями закона заводить, а?! — проревел он. — А о красавцах наших ты подумал в этом своем приступе гражданской сознательности, а? Что они сделают с Дикарем? Никто ведь и не посмотрит на то, что он спас нас от этого полудурка. Все-таки Дикарь — животное, а этот сукин сын, чтоб его! — человек. Мы тут на несколько недель застрянем. Даже если Дикаря и не прикажут усыпить, оба жирафа могут за это время погибнуть естественной смертью. Ну уж нет. Увольте! Они поедут в Сан-Диего. Прямо сейчас. Немедленно, черт побери! — Он положил дробовик и обрез на капот, сунул руку в окно, достал свою федору и куда-то направился.

— Вы куда?! — крикнул я вслед.

— Да так, забыл кое-что.

Он натянул на голову шляпу, достал свое ружье из придорожных кустов, подошел к клеткам с животными и выпустил всех до единого. Зайцы с медведем побежали к холмам, даже ни разу не оглянувшись. Даже гремучие змеи и те поспешили скрыться. А вот пума — другое дело. Она сыто облизнулась, смахивая с усов капельки заячьей крови, и холодно воззрилась на Старика, а потом выпрыгнула из клетки. Старик пальнул из дробовика в воздух, и тогда зверь наконец метнулся в кусты.

— Поехали! — крикнул нам Старик.

Я уставился на тело коротышки, распростертое на земле.

— А что, если пума вернется?

— Да и пускай, — отрезал Старик, но потом, видимо, передумал. Он взял Кутера за ногу и потянул куда-то. Я схватился за другую ногу. Но вопреки моим ожиданиям Старик потащил его не к домику. А к медвежьей клетке. Туда-то мы его и запихнули, по соседству с полупустым ведром с водой, и накрепко закрыли дверцу.

— Поехали уже, а то я ему еще труп енота пихну в придачу, — проворчал Старик и направился к тягачу. — Если коротышка жив, то сам как-нибудь выберется. А если умер, сгниет как миленький. Он не заслуживает даже стать ужином для зверей.

Жирафы по-прежнему перетаптывались с ноги на ногу и фыркали. Старик вернул ружье и дробовик на подставку, а обрез Кутера вышвырнул в кусты, после чего мы сели по местам: я, Старик и Рыжик между нами. Мы взяли курс на шоссе, а вода из цистерны тем временем собралась в небольшое грязное озерцо на земле. Прямо перед нами выросла табличка:

Я сшиб ее и проехался сверху, а потом мы свернули на дорогу, ведущую на запад.

Пару миль в кабине висело молчание, разбавляемое только моими бесконечными «извини»: я то и дело задевал рукой ногу Рыжика, обтянутую штаниной, когда переключал скорости. Ощущение было такое, будто воздух стал густым, как патока. Двигаться было сложно, а мысли страшно замедлились. И я был такой не один. У Рыжика стали дрожать руки, она то и дело шмыгала, а потом ее и вовсе прорвало.

— Давайте остановимся, — взмолилась она. — Пожалуйста…

Впереди открылась запыленная зона отдыха с каменными столиками для пикника и видом на небольшой каменистый уступ. Мы быстро остановились по соседству, и я выскочил из кабины, чтобы выпустить Рыжика. Пошатываясь, она подошла к столу, даже не плача, а рыдая. Старик старался на нее не смотреть, а я, напротив, не мог отвести глаз, пока она не успокоилась и не пригладила растрепавшиеся волосы. Тут-то меня и самого накрыла волна чувств.

Мы попытались напоить жирафов водой. Но они не захотели. Старик влез по стенке, поднял крышу и начал успокаивать их на своем жирафьем наречии и гладить так ласково, как только мог. Я тоже вскарабкался наверх и последовал его примеру. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранять равновесие — и моральное, и физическое. Я ждал, что небеса вот-вот обрушатся, что взвоют сирены, что случится что-то страшное и значительное — под стать чувствам, которые ярились во мне после победы над обезумевшим коротышкой.

— Это всё? — спросил я, глядя назад, на дорогу. — Конец?

— Думаешь, всегда ясно, где он, конец истории? — спросил Старик.

Его голос дрогнул — кажется, в этот миг даже ему было неспокойно. — Ежели история заканчивается так, как тебе самому хочется, то ты, считай, везунчик. И если это и впрямь конец, то он чертовски счастливый.

Мы долго гладили жирафов и что-то ласково им говорили, и наконец они снова поверили, что вокруг безопасно. Красавица перестала топать, а Дикарь, шумно фыркнув, медленно прилег отдохнуть.

Только тогда мы со Стариком слезли на землю и уселись рядом с Рыжиком.

Телеграфная служба Ассошиэйтед Пресс

… Сент-Луис

Пост-Диспэтч

Сан-Франциско-бюллетин

Сан-Хосе-Меркьюри-геральд

Сиракьюс пост-стэндард

Сент- Чарльз-Баннер-уикпи

Сент-Джосеф ньюс-пресс