На задворках галактики. Трилогия (СИ) - Страница 277

Фильм начался с титров, короткой бравурной музыки с десятисекундной заставкой символики Главразведупра и, наконец, пошли первые кадры. Качество было не ахти какое, картинка часто дёргалась, видимо камера не была закреплена на штативе. Вскоре стало понятно, что оператор напрямую участвовал в бою. И бой шёл где–то в Пустоши. Сама картина боестолкновения была непонятной, так как оператор не мог охватить всю картину целиком. Он часто бегал, из–за чего многие кадры показывали лишь заросли и его ноги, измазанные грязью. Бег, рывки, залегание, стрельба. И снова бег и стрельба. И вот бой кончился. Пошли съёмки поверженных врагов, затем раненых и убитых товарищей. На заднем плане промелькнули фигурки хъхуров и тогда среди офицеров "Рарога" прошёлся тихий шепоток, ведь большинство о них узнало совсем недавно и воочию ни разу не видело. Масканин и Торгаев остались невозмутимы, их больше всего заинтересовали кадры поверженных врагов в велгонской форме. Одно из тел, более–менее целое, было взято проходчиками. И когда промелькнула защитная маска командира проходчиков, Масканин вспомнил капитана Харламова. Как знать, может быть это он и был.

Следующие десять минут показывали медлабораторию и вскрытие трупа велгонца. Теперь уже всё действо сопровождал закадровый голос, поясняющий ход операции. Причём пояснения были сильно перегружены медицинскими терминами. Даже не обладая углублёнными познаниями в анатомии, становилось ясно, что исследуемый труп не совсем человек. Вернее, бывший человек, которому внесены множественные изменения в организм. Убыстрённая мышечная реакция и изменённый метаболизм — лишь то немногое, чему подвергли этого бывшего человека.

Когда фильм кончился и вновь был зажжён свет, генерал Острецов кратко изложил об изменённой психике модификантов. Суть его слов сводилась к следующему: с одной стороны эти существа имеют полностью подавленную волю и всецело подконтрольны их хозяевам, с другой стороны они имеют волю к жизни, мотивацию, присущую нормальным людям хитрость, инстинкт самосохранения и вполне приличную военную выучку. Однако же приоритетность инстинкта самосохранения стояла неизмеримо ниже приоритета выполнения приказа командиров. В общем, своего рода сплав бездумных и не рассуждающих боевых биомеханизмов и при этом не пушечное мясо, пущенное на убой, а хитрый и тактически мыслящий противник.

— Очень может быть, — высказал в завершение своей короткой лекции Острецов, — что офицеры из среды модификантов имеют более высокую степень мышления. Этот бой, что вы только что наблюдали, вёлся со стороны противника без офицера. Командира модификантов удалось уничтожить в самом начале боя, поэтому–то простые бойцы выполняли ранее полученный приказ и не отступили в критический момент. И погибли всем подразделением. Теперь коснусь самого завода, на котором проводятся опыты на людях и где производят этих существ, — генерал посмотрел на Масканина, потом на Семёнова. — Некоторые из вас уже побывали там. Сейчас я всем раздам снимки воздушной фотосъёмки, сделанные нашими союзниками по нашей же просьбе. Далее, господа, полчаса я отведу вам на ознакомление с первичными разведданными, собранными об объекте и после всего этого продолжим.

Генерал раскрыл папку и стал передавать стопки снимков и пронумерованные, прошитые стопки документов. И на полчаса офицеры "Рарога" погрузились во вдумчивое чтение.

И вот истекли отпущенные тридцать минут, офицеры зашевелились и Острецов перешёл к постановке задач. Отряду через несколько дней предстоял путь в Северную Раконию, а оттуда на территорию "серого терминатора" к северным окраинам Велгона. Излишних подробностей в расписывании всех этапов подготовительной фазы операции генерал не разжёвывал, подчеркнув, что всё ещё может тем или иным образом поменяться, особенно предварительные сроки. Упомянул и о том, что более подробные сведенья об объекте будут предоставлены непосредственно в районе сосредоточения отряда. Наконец, со словами "все свободны", он распустил отряд. Офицеры потянулись к выходу, но Масканина он попросил задержаться.

Максим вернулся к столу, Семёнов и Уэсс уходить не собирались, видимо с велгонцем надлежало решить какие–то безотлагательные вопросы. Максим ждал, что ему предложат остаться, но ошибся. Генерал открыл ящичек стола и вытащил тонкую папочку с завязанными бантиком шнурами.

— Это вам, — объявил Острецов, вручая скреплённую скрепкой кипу бумаг. — Здесь то, что вы давно запрашивали. Сводки по обороне Лютенбурга. И последние сводки по вашему родному полку.

Масканин взял листы с замиранием сердца. Он давно жаждал подробностей о сражении за Лютенбург. А касательно 7–го егерского вольногорского полка, то сей полк он и по сию пору воспринимал как свою семью, что в общем–то было делом обычным у вольногоров. Он благодарно кивнул и уже хотел, было испросить разрешения исчезнуть, но Острецов его опередил.

— Как прочтёте, вернёте дежурному. И ещё… На сегодняшний вечер ничего не планируйте. В двадцать один ноль вас будет ждать машина у первого КПП форта. Вы и Херберт поедете с полковником Семёновым. Поедете в Щелкуново-2. Обо всём остальном узнаете на месте.

Вопросов Масканин задавать не стал.

— Ступайте, Максим Еремеич, вы свободны.

Масканин ничем не выдал своего лёгкого смятения. Сначала Семёнов вдруг назвал его по батюшке, теперь вот и генерал тоже. Что бы это могло значить? Щёлкнув каблуками сапог, он покинул кабинет.

Дорога на аэродром со всеми неизбежными задержками на контрольно–пропускных пунктах отняла около часа. Близилась зима и на широте Светлоярска уже во всю властвовал холод. Аэродром окутала темнота, Ириса то и дело скрывалась за тучами, но жизнь на базе Щелкуново-2 не замирала даже ночью. По ВПП изредка взлетали тяжелогружённые транспортники, а в небе барражировали истребители дежурного звена. Смысла в их дежурных полётах Масканин не видел, велгонские бомбардировщики уже давным–давно не могли достать до столицы, но видимо у авиационных генералов имелись причины держать в воздухе истребители.

Вместе с Семёновым и Уэссом Масканин сидел в машине на самом краю аэродрома близь отдельной вертолётной площадки. В округе стояло оцепление отдельной роты солдат Главразведупра, а сама площадка была погружена во мрак. Про цель поездки полковник сообщил, как только довёз до аэродрома, рассказав, что им предстоит, как он выразился, махнуть на орбиту на борту аэрокосмического шлюпа. Максим не видел реакции Уэсса, (тот сидел на переднем сиденье рядом с полковником), но не сомневался, что слова Семёнова вызвали у велгонца острое любопытство, смешанное с привкусом чего–то фантастического. Именно это ощущал сейчас Масканин. Он сидел в тишине, поскольку в салоне никто не говорил, пытался представить как может выглядеть загадочный шлюп и посматривал в окно. А снаружи было темно и холодно.

Как–то незаметно мысли Максима переключились на прочитанные сводки и из глубин памяти всплывали картины всех перипетий того боя под Лютенбургом. Боя, в котором его контуженным и отравленным захватили в плен. То что город, в котором скопилось много беженцев и располагался госпиталь, удалось всё же отстоять, он выяснил уже давно. А сегодня из старых сводок Масканин наконец–то узнал подробности обороны. Натиск велгонцев был силён, им удалось–таки смять батальоны защитников на подступах к городу; разбитые хэвэбэшники и жандармы, а потом и остатки сводного батальона в котором дрался Масканин, отошли в Лютенбург. Налёты авиации, массированные атаки пехоты и танков, артобстрелы — бои на окраинах города шли до вечера. Выброшенный десант велгонцев хоть и перерезал рокады, но был сметён вольногорской конницей, что весьма быстро подоспела при пулемётах и пушках на помощь 26–му жандармскому полку из Войск Охраны Тыла. Благо ещё, что полевым жандармам удалось сковать вражеских десантников. Ещё через сутки прорыв был ликвидирован, велгонцам не дали нарастить силу удара, связав их свежие дивизии встречными боями.