На задворках галактики (СИ) - Страница 109

Полк стоял у Белоградья четвёртый день. Одно название – стоял. На самом деле он был раздёрган. Часть батальонов и спецов до сих пор где-то на путях застряли. Всё из-за диверсий и неудавшегося бунта. Диверсанты, впрочем, мало чего добились, войска охраны тыла оказались на высоте. А выступление изменников-бунтовщиков на корню задавил тот самый Семёнов. Ходили упорные слухи, что по всей стране планировались подрывные акции и что даже в некоторых городах велгонские наймиты временно захватили власть.

За последние дни беженцев в Белоградье прибавилось. Бежали от приблизившегося фронта, волна эвакуации захлестнула город как полтора года назад.

Максим остановился у продуктового магазинчика, обдумывая как срезать путь. У дверей во всю ругались две женщины. Вроде и приличного вида обе, а кроют друг дружку, что у иного прохожего и уши повянут. Вновь пошёл снег. Это хорошо, скроет намешанную тысячами ног грязь.

Он направился мимо двухэтажек. Во дворах привычная в последнее время картина: многолюдно и не утихающий гомон. Разбившись на кучки, беженцы заняты какими-то своими делами. Всюду большие чемоданы, пронырливая и беззаботная детвора, невесть откуда взявшиеся полевые кухни. Суетятся повара, прохаживаются полицейские, приставленные видимо для порядка. Беженцев было много. Особенно это заметно, когда с трудом удаётся преодолеть один из дворов. В глаза бросаются зашторенные окна прилегающих домов и развешанное прямо на ветвях стиранное бельё. Это ж как они на морозе живут? Впрочем, деваться людям некуда. Хочешь, не хочешь, а мучайся. Жить захочешь, и мороз стерпишь, и вонь импровизированных отхожих мест.

На станции всё также многолюдно, но беженцев здесь ощутимо меньше. На путях скопилось несколько военных эшелонов. На перроне и в округе, на первый взгляд, не протолкнуться. Везде кучки солдат, кто-то куда-то торопится, то и дело орут сержанты, грохот, хохот, ругань. Кто-то прямо на улице, за неимением зеркала и иных условий, бреет товарища, кто-то занят стиркой. Нда, хоть морозец и мелкий, но однако это морозец, и ну б его нафик бриться или постирушки устраивать. Ан нет, жизнь кипит и бурлит. То там, то здесь предупреждающие крики несущих в походных котелках кипяток. И среди всего этого людского моря выделялись никуда не спешащие комендантские патрули и усиленные наряды полевой жандармерии.

Это хорошо ещё, что небо чистое. Кроме своих летунов – никого. Двое суток велгонский воздушный флот пытался станцию разбомбить, но не смог. Вокруг столько зениток, что редкие прорвавшиеся 'счастливчики' просто не успевали лечь на боевой курс. А в воздухе Белоградье сразу два полка истребителей ПВО прикрывает. За двое суток велгонцы потеряли свыше полусотни бомбовозов и штурмовиков. Эта ночь прошла спокойно, скученные составы целы. В небе дежурные звенья Ер-5 и Л-3. И даже редкие реактивные Ер-22 иногда оставляли свой инверсионный след. Посмотришь на такой белёсый след, порадуешься чистому небу и сразу на душе спокойней становится.

Масканин свернул к перрону, в сотый раз, наверное, высматривая госпитальный поезд. Пробраться к нему казалось невозможно. Помимо толпящихся бойцов, путь преграждал состав с накрытыми тентами самоходками. А там часовые, плюс жандармы зоркие на перроне торчат. Придётся в обход.

– Макс! – окликнули с боку.

Масканин резко обернулся. В двух шагах улыбался Димка Арефьев, его бывший командир роты, а ныне начштаба второго батальона. Обнявшись, осмотрели друг друга. Сколько ж это, месяца два не виделись? Не смотря на то что однополчанами остались.

– А я всё думаю, как там мой бывший субалтерн? Мне сказали, тебя в госпиталь после той деревеньки…

– Да нормально. Живём пока. А ты?

– Как видишь! Под штурмовку раз угодил, но повезло. Дома так и не побывал, не отпускают.

– Смотрю, тебя с повышением можно поздравить. Штабс-капитаном стал.

– Радости мало, – отмахнулся Арефьев. – Офицеров не хватает, в ротных один подпоручик с боевым опытом. Остальные – молодёжь, прапора последнего выпуска. Приходиться их не на взвод, а на полуроту или сразу на роту ставить. Хорошо хоть унтеров толковых подбросили. Двоих я сразу на подпрапоров выдвинул, комбат с Дедом утвердили. Иначе – вообще завал. Над двумя ротами шефствую.

Дальше разговор потёк в привычном русле. Кто живой, кто и где погиб. Потом о делах текущих. Оказалось, эшелон с батальоном Арефьева прибыл на станцию под утро. Разгружаться не дают, горячей пищи не обещают. Вот и пошёл Арефьев в энный раз выяснять, сколько батальону на путях стоять. Масканин же рассказал о событиях прошедшей ночи.

– Да, совсем бардак, – Арефьев сплюнул и закурил. – Слышал я где-то у депо одного майора зарезали. Взяли документы, оружие и деньги. Главное – документы. И путейцы, вроде, забастовали.

– Притихли уже. Активистов – к стенке или на виселицу, так сразу всё заработало. Теперь ждём, когда это затор рассосётся.

– Значит, не всех сволочей переловили. У нас тут недавно агитатор шастал…

– Не понял. Какой, нахрен, агитатор?

– Полчаса назад взяли. За вражескую пропаганду. Ходил подлюка, между вагонов и что-то там блажил, мол, зачем воевать, с войной надо здесь в тылу кончать. Короче, все по домам. Я его сам видел. Выхожу из вагона, смотрю, что за член такой стоит и вещает как тот краснобай? Да ещё как вещает! Тембр у него, знаешь, какой-то завораживающий. Куда, думаю, часовой смотрел? Как пропустил? А господа егеря, нечего сказать, сидят, уши развесили. Член этот как меня заметил, всё бочком, бочком – и шмыг под вагон! Я, блин, за ним, смотрю, а там его уже Зеленский пинает. Лопатой ему ногу перебил и давай сапогами трамбовать. Жандармы еле оттащили. У Зеленского всё братья погибли, вот и совался…

– А что часовой? Спал?

– Сопляк он! Тоже лопухи развесил… Я его на пять суток под арест. Теперь с комбатом не знаем, что с ним делать. Трибунал ведь…

– Попугай его, подержи под арестом подольше. А там, глядишь, малиновые забудут.

– И то верно. Попробую комбата уговорить. Майор у нас жёсткий и скор на расправу. Но отходчивый… Ладно, побегу, извини. Может на сей раз хоть что-то прояснится.

– Беги, Дим. Увидимся.

Танюшу Максим увидел издали. Вернее услышал. Среди шума и суеты звонко звучал её громкий голосок. Она распекала санитаров, потрясая зажатыми в руке бумагами. Получив разнос, санитары похватали тюки и полезли в вагон. А Танюша рассеянно и устало прислонилась к вагону. И тут она увидала продирающегося сквозь толпу Масканина. От неожиданности она зачем-то начала поправлять уложенные под шапку волосы. Усталость двух бессонных ночей в миг исчезла, а сердце заколотилось, словно пойманная в клетке птица. Татьяна улыбнулась и бросилась на встречу.

Впереди всё горело. Над небольшим уездным городком Виляйск стояло чёрное марево. Дым пожарищ, тонны развеянной по воздуху пыли, перед которой оказался бессильным сковавший землю мороз. Казалось невероятным, что зимой может быть столько пыли, но она была. Она взметалась вверх от разносящих вдребезги дома снарядов и бомб, она расстилалась от рвущих землю стали и огня. Над городом, словно хищная стая, беспрестанно кружили пикировщики, чтобы один за другим зайти в пике и обрушить на него смертоносный груз. На сверхмалой к городу спешили штурмовики, чтобы сделав горку, внести в огненно-дымно-пылевой хаос свою лепту. По обе стороны фронта по Виляйску била артиллерия, к нему спешила пехота и техника, чтобы сгореть в нескончаемом кровавом молохе.

На исходные рубежи выдвигался корпус генерала Латышева. 7-я егерская вольногорская дивизия готовилась выдавить прорвавшихся в Виляйск велгонцев.

'Вперёд, вперёд!', читалось в глазах егерей. Враг рвётся к Белоградью, рвётся не считаясь с потерями, бросая в бой всё новые резервы. Не хотелось даже думать, что станет с Белоградьем и окружными деревнями, если велгонцы прорвутся. Все знали, что такое их оккупация. Ничего, господа велгонцы, вы найдёте здесь свой конец, каждый солдат Великой Армии, ступивший на русскую землю, в ней и станется. Мы вас не звали, так что не взыщите.