На высотах твоих - Страница 11

После того дня в суде он никогда более не встречался с миссис Зидер, но на протяжении многих лет до самой своей смерти она регулярно писала ему, предлагая советы и рекомендации относительно его карьеры, основанные на том факте, что, как она выяснила, он тоже был Стрельцом.

Письма он прочитывал, не уделяя, впрочем, никакого внимания их содержанию, хотя раз-другой он с некоторым замешательством отмечал, что предсказания старушки сбывались. Потом миссис Зидер оформила на его имя подписку на астрологический журнал, и, когда письма от нее прекратили поступать, журнал приходил по-прежнему исправно.

Хауден с деланной небрежностью раскрыл журнал на разделе “Ваш личный гороскоп — с 15 по 30 декабря”. Каждому дню в течение этих двух недель соответствовал короткий параграф с советами и рекомендациями. Отыскав раздел “Стрелец”, он прочитал предсказание на завтра, 24 декабря:

“Важный день для принятия решений, хорошая возможность, чтобы повернуть события в вашу пользу. Наиболее яркое проявление ваших способностей убеждать окружающих, поэтому не откладывайте тех дел, которые можно завершить сейчас. Время для встреч. Но остерегайтесь небольшого облачка, не крупнее мужской ладони”.

“Абсурдное совпадение”, — убеждал он себя. Кроме того, если разобраться, текст настолько туманен и расплывчат, что подойдет к любым обстоятельствам. Но ведь ему на самом деле надо принимать решения, и на самом деле он намечал встретиться завтра с членами комитета обороны, “убеждать окружающих”. Он прикинул, что могло подразумеваться под облачком не крупнее мужской ладони. Что-нибудь связанное с Харви Уоррендером, вероятно. Хауден приказал себе остановиться. Это же просто смешно наконец.

Премьер-министр отложил журнал, заставляя себя больше о нем не думать.

Хорошо, правда, что об одном важном деле он вспомнил — комитет обороны. Наверное, все же придется провести его заседание завтра, несмотря на Сочельник. О встрече в Вашингтоне уже станет известно, и ему надо будет добиться поддержки кабинета, убедив его в своей правоте. Он начал прикидывать, что сказать комитету. Мысли побежали вскачь.

Спустя два часа он собрался укладываться. Маргарет уже спала, и он тихо разделся, не разбудив ее. Будильник Хауден поставил на шесть утра.

Поначалу он спал крепко и спокойно, но ближе к утру премьер-министра начал тревожить один и тот же странный повторяющийся сон — цепь облачков не крупнее мужской ладони, которые быстро сгущались в мрачные грозовые тучи.

23 декабря под моросящим дождем на западном побережье Канады — в 2300 милях по прямой от Оттавы — швартовался теплоход “Вастервик”.

В районе Ванкувера дул холодный порывистый ветер. Лоцман, поднявшийся на борт получасом раньше, приказал отдать три сцепки якорной цепи, и теперь “Вастервик” медленно скользил к причалу, притормаживая волочившимся по ровному илистому дну огромным якорем.

Буксир, пыхтевший впереди судна, издал один короткий гудок, и на берег, разматывая змеиные кольца, полетел причальный конец, за ним другие.

Через десять минут, в три часа дня местного времени, судно было надежно пришвартовано, якорь поднят.

Причал Пуант, к которому пристало судно, был одним из нескольких пирсов, протянувшихся, подобно растопыренным пальцам, в бухту от оживленной, застроенной зданиями береговой линии. Вокруг вновь прибывшего судна и у соседних причалов стояли его собратья, находившиеся под погрузкой или извергавшие груз из своих трюмов. Вниз-вверх стремительно скользили грузовые стропы. По рельсам громыхали платформы, между судами и складскими зданиями сновали автопогрузчики. От близлежащего причала отвалило кряжистое грузовое судно и направилось в открытое море, впереди него важно попыхивал буксир, в кильватере следовал катер сопровождения.

К “Вастервику” деловито направлялась группа из трех человек. Они шли в ногу, умело и привычно обходя препятствия и занятых работой докеров. Двое из них были в форме. Один — таможенник, второй — из канадской иммиграционной службы. Третий носил штатское платье.

— Вот черт! — выругался таможенник. — Опять дождь зарядил.

— Пожалуйте на борт нашего судна, — с усмешкой сказал штатский, агент судоходной компании. — Там посуше.

— Вот на это я бы не рассчитывал, — возразил представитель иммиграционной службы. — На некоторых ваших посудинах внутри воды больше, чем за бортом. Для меня до сих пор остается загадкой, как вы ухитряетесь держать их на плаву.

С “Вастервика” опустился ржавый металлический трап. Оглядывая высокий борт судна, агент бросил:

— Сам удивляюсь. Ну, ничего, еще троих, надо думать, выдержит.

С этими словами он начал взбираться по крутому трапу, за ним последовали остальные.

В своей каюте, расположенной прямо под мостиком, капитан Сигурд Яабек, ширококостный флегматичный моряк с обветренным лицом, перебирал документы на груз и экипаж, которые ему потребуются для прохождения таможенных формальностей. Перед швартовкой капитан сменил свои обычные свитер и брезентовые рабочие штаны на двубортный костюм, но остался в старомодных матерчатых тапочках, которые носил на судне почти постоянно.

“Хорошо, что прибыли днем, — подумал капитан Яабек, — значит, вечером можно поесть на берегу. Хоть на время избавиться от вони удобрений”. Капитан с отвращением сморщил нос — ох уж это всепроникающее зловоние, смесь намокшей серы и гниющей капусты. Днем и ночью оно сочилось из третьего трюма, а оттуда по трубам воздушного обогрева разгонялось по всему судну. Какое счастье, мелькнуло у капитана, что здесь он возьмет на борт канадские лесоматериалы, свеженькие, прямо с лесопилки.

Помахивая зажатыми в кулаке документами, он направился на верхнюю палубу.

В жилом отсеке для команды на корме Стабби Гэйтс, крепкий моряк, просеменил через тесную столовую, которая служила также комнатой отдыха. Он подошел к товарищу, молча прильнувшему к иллюминатору.

Гэйтс был коренным кокни[11]. У него были деформированное, испещренное шрамами лицо боксера и длинные свисающие руки, придававшие ему сходство с обезьяной. Он слыл самым сильным на судне и, если его не задирали, самым добрым.

Второй был молод, хрупкого телосложения. На круглом волевом лице, обрамленном темными, давно не стриженными волосами, блестели глубоко запавшие глаза. По виду его можно было принять за мальчишку.

— Что задумался, Анри? — спросил его Стабби Гэйтс. Несколько мгновений тот продолжал вглядываться в иллюминатор, словно не слышал вопроса. На его лице появилось странное завистливо-тоскливое выражение, взгляд был прикован к высоким зданиям позади доков, четко видным на фоне неба. По воде к ним через открытый иллюминатор доносился шум оживленных улиц. Вдруг молодой человек пожал плечами и обернулся.

— Я не думаю ничего, — он говорил по-английски с трудом, с сильным гортанным, но не неприятным акцентом.

— Стоять в порту будем неделю, — сообщил Стабби Гэйтс. — Бывал раньше в Ванкувере?

Молодой человек, которого звали Анри Дюваль, покачал головой.

— А я уже три раза, — похвастался Стабби Гэйтс. — Вообще-то есть места и получше. Но жратва приличная, да и девок всегда навалом.

Он искоса взглянул на Дюваля:

— Как думаешь, на этот раз тебя оставят на берегу, приятель?

Молодой человек ответил ему с явной тоской в голосе. Разобрать слова было трудно, но Стабби Гэйтс сумел понять их смысл.

— Иногда мне кажется, я никогда снова не попаду на берег, — в унынии сказал Анри Дюваль.

Капитан Яабек встретил поднявшуюся на борт троицу у трапа. Он пожал руку агенту компании, который, в свою очередь, представил ему офицеров таможни и иммиграционной службы. Эти последние двое — теперь воплощение серьезности и деловитости — вежливо поклонились капитану, но от рукопожатий воздержались.