На всех фронтах - Страница 3

– Интересно, его хоть кто-нибудь любил? – задумчиво спросил врач, поглядев на занавеску, из-за которой слышалось металлическое шипение искусственного легкого.

– Говорят, его солдаты, но из них уже никого не осталось, конечно. Прожить так много лет, удивительно, просто необычайно много…

Тоненько задребезжал тревожный звонок. Сунув трубку в карман халата, профессор быстрыми шагами направился к аппаратуре.

– Опять приступ!

Приступ на западном направлении был отбит мастерски, противнику так и не удалось замкнуть окружение вокруг двух армий.

Маршал вытер пот со лба, щелкнул пальцами. Кто-то подскочил, вложил в них уже дымящуюся сигарету. Главнокомандующий закурил – с наслаждением, чувствуя, как дым легко обволакивает легкие, не вызывая колючей боли и приступов кашля. Как в молодости, высадив сигарету в четыре длинные затяжки, он ткнул скрюченный окурок в пепельницу и снова уткнулся в карту.

– Данные по фронтам? – приказал коротко. Через секунду прозвучал четкий доклад. Хмыкнув, маршал двинул танковые дивизии на юг, переставив на карте маленький танк. Он кидал резервы в бой, жег мосты, маневрировал – вот уже сутки. Он рассыпал минные поля, выжигал сотни километров земли, рвал мосты и рокады. Где-то там, вне его взгляда, живые армии отчаянными ударами разрывали окружение, не давали врагу закончить наступление, изматывали, висели как бульдоги, намертво сжав зубы. Где-то там тысячи людей умирали, и горела техника, и над полем боя висел жирный, липкий, приторный дым, заставляя людей выхаркивать легкие и биться в мучительном кашле.

Здесь, в штабе, гудели вентиляторы и воздух всегда был свежим, а чай – горячим.

Но на исходе первых суток враг нанес удар, и танковый клин прорвал оборону, поглотив два города. Резервов здесь не было, и маршал побледнел. Пустой стакан задребезжал, покатившись по полу, и он увидел, как один из штабистов осел в кресле и через секунду исчез. Просто исчез, растворившись в воздухе, а за ним и второй – офицер связи.

"Никакой боли, маршал", – сержант не солгал. Его солдаты, так же как и части его собственного тела, умирали один за другим, но он ничего не чувствовал, никаких неудобств и лишений.

– Нет, черт побери, неудобства у тебя будут! – буркнул он себе под нос. Теперь поток информации станет скуднее, а обработка ее усложнится.

Но в штабе еще оставались люди.

Профессор стоял в столовой и курил трубку, глядя на столпившихся у стола родственников.

– Нет, – спокойно повторил он, – отключить аппаратуру? Исключено. Будучи в сознании, мой пациент приказал этого не делать. Он хотел бороться до конца.

– Чушь какая! – фыркнул кто-то из мужчин. – Издеваться над всеми нами до конца, вот чего старый хрен хотел!

– Заткнись! – оборвал его старший внук. Он посмотрел на профессора, нервно покручивая золотой перстень на указательном пальце.

– Но если все родственники подпишут обращение с просьбой об отключении аппаратуры, поддерживающей жизнь, то… э-э… это возможно?

Профессор выбил трубку в фарфоровую пепельницу. Он пожал плечами.

– Это возможно. Но если вы думаете, что он долго протянет – заблуждаетесь. Можете поторопиться, и потом всю жизнь чувствовать, что ваша подпись помогла человеку умереть. Я не читаю мораль…

– Помогла не мучаться! – выкрикнула жена старшего внука.

– А кто вам сказал… – профессор протер платком чубук трубки и убрал ее в карман. Потом обвел взглядом всех, видя, как они отворачиваются. Только старший внук смотрел прямо и хмуро.

– Кто вам сказал, что он мучается? – бросил профессор и вышел из столовой.

Штаб пустел. Одно кресло за другим оставалось незанятым, и маршал понимал, что очень скоро он не сможет управлять даже единственной армией, не то чтобы стоять во главе фронтов Империи. Синие стрелы продвигались все дальше – медленно, очень медленно, иногда приостанавливаясь под контрударами. Но они двигались, они стремились к столице.

К сердцу.

Маршал не позволял себе думать о том, что в эти часы творится с его телом, которое лежит в кровати посреди особняка. Этим мыслям сейчас не было места. Он боролся, дрался за каждый уголок, за каждый сантиметр карты.

Часы показали десять вечера. Вновь, как и в самом начале, в зале, где стоял огромный круглый стол, прочно обосновалась тишина. Маршал обвел взглядом пустые кресла, поглядел на карту, исчерченную разноцветными карандашами. Что же, он проиграл? Вот так вот, за два часа до полуночи?

– Ваш чай, господин главнокомандующий, – рука мягко коснулась его погона. Вздрогнув, маршал повернулся и встретил невозмутимый взгляд юного лейтенанта. Тот поставил стакан на стол.

– Я проиграл, – маршал пожал плечами, отхлебнул обжигающий чай, стукнув зубами об край стакана.

– Никак нет, – не согласился лейтенант. Он положил ладонь на карту так, что между пальцами виднелась столица, а кончики аккуратно опиленных ногтей уткнулись в острия синих стрел.

– При всем уважении, путь на столицу только один. Здесь. Это низина. Между водохранилищ.

– И? – но маршал уже понял и сгорбился в кресле. Лейтенант поднял бровь, и холодно посмотрел на бумагу карты.

– Это самая густонаселенная низменность близ столицы, – сказал маршал. – Восемь городков, около сотни деревень, полумиллионное население, система плотин. Вопрос о переносе жилой зоны ставился еще до войны…

– И три стратегические трассы, – мягко напомнил лейтенант.

– Но…

– Заряды установлены по Вашему приказу еще до войны. Эта часть информации была закрыта для штабного доступа, – юноша положил на стол тощую папку с красным печатным грифом. – Если осуществить подрыв, это обеспечит нужное время.

– Эвакуация населения невозможна! – резко отозвался маршал.

– Да, – спокойно согласился лейтенант.

Слабея, маршал откинул голову на спинку кресла. Впервые за эти дни он почувствовал, как слабая боль зашевелилась под сердцем, мешая думать. Лейтенант смотрел на него, и на щеках все резче проступала щетина, и морщины разбегались от глаз.

– Волчье поле… – пробормотал он, и лейтенант эхом откликнулся:

– Там мы победили.

– Не такой ценой!

– Почти такой же.

– Я не боюсь умереть.

– А пережить свою страну?

Маршал скрипнул зубами и замолчал. Он молчал долго, пока часовая стрелка не прошла половину круга. Часы негромко прозвонили половину одиннадцатого.

– Передовые части врага находятся на нужной территории, – голос лейтенанта звучал бесстрастно.

Маршал встал. Он долго возился пальцами у горла, пока не отцепил бриллиантовую маршальскую звезду. Подошел к лейтенанту, вложил звезду ему в ладонь и с силой сжал пальцы. Молодое лицо не дрогнуло.

– Носи, сынок, – главнокомандующий расстегнул пуговицы мундира и снова опустился в кресло. – Заслужил. Ты все заслужил – и место в учебнике, и все проклятия тоже.

– Мы заслужили.

– Ты же мое сердце, лейтенант, – криво усмехнулся маршал, – тебе ли не знать… Приступить к выполнению.

Он приказал это шепотом и закрыл глаза.

– Поздравляю, маршал.

Сержант стоял чуть поодаль и глядел на часы.

– Еще не полночь, но исход партии уже ясен. Эндшпиль. Шах и мат. Вам не страшно?

– Идите к черту, сержант. Здесь не шахматы. Теперь я могу закончить?

Сержант кивнул головой, и штабной зал погас в мгновение ока.

Стало темно.

– Какой ужас! – анестезиолог дрожащими руками хлопал себя по карманам халата, пытаясь нашарить спички. Профессор подал ему зажигалку, и тот торопливо прикурил. – Слышали новости?

– Только что.

– Кто бы мог подумать, что такое случится? Неизвестные диверсанты из числа наших же партизан… Взорвать плотины – какая жестокость! Ужасно, так ужасно…