На уроках сценарного мастерства. Том 1 - Страница 9

– Да что вы говорите? А мне совсем нетрудно. – И она начала читать.

Ансамбль Тихомирова собрался в клубе. Пришли также Буянов и писатель. Модистка улыбнулась писателю как давнему знакомому.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил писатель.

Комиссия вновь заняла место в зрительном зале. Ансамбль закончил исполнение песни о тракторах, и писатель бурно зааплодировал.

– Кто этот псих? – спросила начальница Буянова.

– Это писатель Скоробогатов, – пояснил Буянов. – Мы его пьесу смотрели, а сейчас он изучает жизнь в нашем колхозе.

Начальница задумалась.

– Давайте следующую, – сказала она.

Тихомиров дал знак оркестрантам. Раздался разбойничий свист, вступила гитара, саксофон и барабан, и Ильин запел песню примерно такого содержания. Жила-была в деревне бедовая семья. Грабила купцов на тракте, поджигала помещичьи усадьбы, поэтому фамилия у них была Буяновы. Из этой семьи вышли и храбрые белые офицеры, и такие же храбрые красные командиры. Красный командир Буянов из идейных соображений убил белого офицера Буянова. Потому что время было такое: или ты, или тебя. Потом красный командир Буянов проводил коллективизацию и, борясь с опиумом для народа, взорвал в деревне церковь. Его сын во время войны был командиром партизанского отряда и взорвал железную дорогу. У партизана Буянова родились два сына. Один теперь строит железные дороги, другой восстанавливает старые разрушенные церкви как памятники архитектуры. У железнодорожного строителя и реставратора Буяновых тоже родились сыновья, но что они будут делать, даже и угадать невозможно. Жизнь идет кругами, но – такая жизнь.

И снова началось обсуждение программы.

– Песня про трактора стала яснее, – сказала начальница. – Но не лучше. А вот песня про Буяновых – это черт знает что. Извините! Я категорически против. И надеюсь, что у парторга на этот раз все-таки появится точка зрения.

– С точки зрения фактов песня правильная, – сказал Буянов. – Это про нашу династию Буяновых, я к ней тоже имею отношение. А может, мы точку зрения товарища писателя послушаем?

– Прекрасные песни, – сказал писатель. – И это самый верный путь: не соревноваться с профессионалами, а искать свое. И прекрасно, что песни не однозначны, что это песни-диспуты.

– Насколько я понимаю, – возразила начальница, – диспут – это когда в газете публикуют статью с неправильной точкой зрения, а рядом – с правильной… А здесь одна неправильная. Программу я не принимаю.

Начальница поднялась. Все молчали и смотрели на писателя.

– Когда в споре заходят в тупик, – сказал писатель, – необходим арбитр со стороны. Я предлагаю обратиться в областной Дом народного творчества. Пусть они пришлют компетентную комиссию.

Начальница внимательно оглядела писателя, чему-то улыбнулась и согласилась:

– Обращайтесь. Я посмотрю, что у вас из этого получится. – И направилась к выходу.

Тихомиров и писатель проводили модистку до ее дома.

– Заходите, – пригласила модистка. – С горя хоть чаю выпьем.

Чай у модистки был великолепный. Заваривала она его в прозрачном стеклянном чайнике. Модистка выставила на стол конфеты в хрустальной конфетнице, печенье, быстро сделала бутерброды.

– Расскажите, – попросил писатель, – кто вы и как появились в деревне. Вы ведь городская?

– Ниоткуда я не появилась, – рассмеялась модистка. – Я местная. И родилась в этом доме, и среднюю школу здесь закончила. Тихомиров разве вам не рассказывал?

– Они не спрашивали, – сказал Тихомиров и пояснил писателю: – А местной ее не считают уже. Как уехала – двадцать лет в деревне не была. В прошлом году вернулась.

– Как двадцать лет? – удивился писатель. – Ведь вам лет тридцать…

– Мне тридцать семь, – просто сказала модистка. – А вообще у меня романтическая история. Я в семнадцать лет сбежала из дому. Был выпускной вечер, и в школу забрел молодой лейтенант, летчик. Всю ночь мы с ним танцевали, а утром я с ним сбежала. Он на Дальнем Востоке служил. Хороший парень был, – вздохнула модистка. – Но не повезло мне. Разбился. Потом я за моряка с торгового флота вышла замуж. Бросил он меня. Моталась по городам, работы меняла. Потом ближе к дому перебралась, в областной центр. И там на совещании передовиков Пехова встретила. Это здесь обо мне плохо думают, а на швейной фабрике я ударницей была, медаль «За трудовое отличие» имею. Встретились, и закружилось все. Он мне еще в школе нравился. И я ему тоже. Он ко мне всю зиму ездил, летом не наездишься – работа в поле. А тут у меня мать умерла, дом в наследство оставила. Бросила я квартиру в городе и перебралась сюда. Не могу без него.

– И сразу промашку допустила, – сказал Тихомиров.

– Это в чем? – спросила модистка.

– Деревню против себя восстановила.

– Это чем же?

– Ты же понимаешь, о чем я говорю, – сказал Тихомиров.

– Не понимаю, – ответила модистка. – И понимать не хочу. Я люблю Пехова. И он меня любит, а свою жену не любит. А вся деревня взбесилась. Не любишь, но живи с нелюбимой женой.

– Но когда-то он ее любил, – возразил Тихомиров.

– Когда-то в лаптях ходили, – обрезала модистка.

– Тоже верно, – согласился Тихомиров. – Но надо было это все как-то поспокойнее, не торопясь.

– А мне некогда, – сказала модистка. – Мне торопиться надо. Я ребенка хочу родить и успеть поднять его на ноги. А мне уже тридцать семь.

– Я все понимаю, – сказал Тихомиров, – Но не раздражай деревню. Не ходи хотя бы голой по дому.

– Еще чего! – возмутилась модистка. – По собственному дому уже голой ходить нельзя! Чего уж тогда можно? И вообще, без одежды ходить полезно для тела, и босиком по траве тоже полезно, об этом в журнале «Здоровье» написано. Да разве в этом дело? Я вот сейчас занавески повесила. Ну и что? Все равно найдут к чему прицепиться… Пехова сломали, а меня не сломите. Все навалились на Пехова: и женсовет, и педсовет, и сельсовет, и партсовет.

– Партбюро, – поправил Тихомиров. – Пехов партийный и должен отвечать.

– А он отвечает, – возразила модистка. – На все призывы. В уборочную две смены надо – он первый. На субботник – он первый. Он всегда готов партии помочь. А чего же, когда ему плохо, партия не помогает?

Тихомиров тяжело вздохнул, и писатель вздохнул тоже.

– Вот вы писатель, учитель жизни, скажите, что мне делать?

Писатель задумался.

– Делать надо вот что, – наконец сказал он. – В этой ситуации кто-то должен быть лидером. Пехов, судя по всему, сейчас не в состоянии. Значит, вы. Берите его к себе. Вначале, конечно, все возмутятся, может быть, перестанут даже здороваться.

– И так не здороваются, – вставила модистка.

– Тем более, – сказал писатель. – А потом привыкнут.

– А чего ты скажешь? – спросила модистка Тихомирова.

– Силой в таких вопросах ничего не решишь, – не согласился Тихомиров.

Уже ночью Тихомиров и писатель возвращались от модистки.

– А почему ее модисткой называют? – спросил писатель Тихомирова.

– А в деревне всех, кто шьет, всегда модистками называли.

– Откровенный вопрос можно? – спросил писатель.

– А я всегда откровенный.

– Вы ведь тоже влюблены в модистку. Так?

– Не так, – не согласился Тихомиров.

– А почему же вы, ну…

– Понял, не объясняй дальше. Нельзя позволять, чтобы на одного человека все накинулись. Даже если он не прав, все равно нельзя. Человек должен верить, что к нему хоть кто-то на помощь придет. Я к ней из протеста хожу. Человек обязан протестовать, если к другому человеку плохо относятся.

Они подошли к дому Тихомирова, но дверь оказалась закрытой.

– Тоже протест? – спросил писатель. Тихомиров постучал в окно.

– Полина, – сказал он, – я-то ладно, а чего человек должен страдать?

– Ты отойди к колодцу, – ответила Полина. – Тогда я пущу писателя.

– Я тогда тоже не пойду, – сказал писатель. Полина, по-видимому, раздумывала, как быть дальше.