На улице Мынтулясы - Страница 2

– Целую ручки, – проговорил старик, кланяясь. – Надеюсь, я пришел не слишком рано и не слишком поздно. Я решил, что два часа, пять минут третьего – это будет в самый раз.

– Он еще обедает. – Женщина улыбнулась, во рту сверкнуло несколько золотых зубов. – Он вам назначил от двух с четвертью до половины третьего.

– Я подожду, – забормотал старик, отступая назад и намереваясь закрыть дверь.

– Нет-нет, входите, в квартире значительно прохладнее. Настоящие барские покои, – пригласила женщина, улыбаясь.

– Понятно, понятно. Недавно переехали.

– До этого жили на улице Раховы. От службы очень далеко, да и квартира была не по чину, как-никак майор такого министерства – лицо ответственное. А квартира маленькая, ни пианино не было, ни радио...

– Понятно, понятно, – продолжал бормотать старик, чувствуя, как наполняется благорасположением к этой женщине. – А я его знал вот такусеньким. – Тут он опустил ладонь почти до самого ковра.

Женщина рассмеялась.

– Проходите в гостиную, – пригласила она и проводила старика в просторную комнату, строго и со вкусом обставленную. – Я ему скажу, что вы пришли.

Старик опустился на диван и с удовольствием принялся растирать ладонями колени. Но не прошло и минуты, как женщина появилась вновь и жестом пригласила его следовать за собой.

– Сказал, чтобы проводила вас в кабинет, он и сам сейчас туда придет.

В соседней комнате она указала старику на огромное кожаное кресло перед книжным шкафом. Старик поблагодарил и, усевшись, снова принялся растирать колени. Время от времени он наклонялся к книжной полке и читал на корешках названия. Услышав, как скрипнула дверь, он вздрогнул и поднялся на ноги. В дверях стоял дюжий краснощекий человек с черными волосами, густыми сросшимися бровями и крошечными стальными глазками под опухшими веками. Был он в рубашке с закатанными рукавами и брюках с подтяжками. Салфетка, заткнутая за ворот, спускалась ему на грудь. Вошел он улыбаясь, однако, заметив старика, мгновенно помрачнел.

– Кто вы такой? – спросил он хриплым голосом. – Как вы сюда попали?

– Ты меня больше не узнаешь? – удивился старик, пытаясь улыбнуться. – А я тебя помню еще таким. – И он опустил ладонь к ковру.

– Как вы сюда попали? – снова спросил майор, вытирая рот концом салфетки. – Как вас пропустил привратник?

– Мне сказали, что в два, в два с четвертью я обязательно застану тебя дома, – пояснил старик, продолжая улыбаться.

– Но кто вы такой?! – настаивал майор.

– Значит, ты меня не узнаешь. – Старик грустно покачал головой. – Правда, с тех пор прошло больше тридцати лет, но я тебя помню. И когда я узнал, что ты переехал сюда, то подумал: а что, если тебя навестить?

– Да кто же вы, в конце концов? – повысил голос майор и угрожающе шагнул к старику.

– На улице Мынтулясы... – заговорил старик, показывая головой куда-то вбок. – Разве на улице Мынтулясы не стояла школа, где во дворе росли каштаны, а в саду – абрикосы и вишни? Не может быть, чтобы ты это забыл. Школа рядом, всего в двух шагах отсюда, стоит только выглянуть в окно. Я тебя вижу как сейчас в матросском костюмчике. Ты все потел, ты был очень потливым...

Майор вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь.

– Анета! – гаркнул он, широким шагом пересекая гостиную. – Анета!

Тут же появилась хозяйка.

– Ты провела этого типа в кабинет? – Майор понизил голос. – Разве я тебе не говорил, что дома никого не принимаю, чтобы ты всех посылала в министерство? Разве я не говорил, что около половины третьего жду инспектора?

– А я думала, он и есть инспектор, раз его пропустил привратник. К тому же он сказал, что прекрасно знает тебя... и будто бы он инспектор.

Майор решительным шагом пересек гостиную в обратном направлении и вошел в кабинет.

– Значит, вы проникли сюда обманным путем! – Он сощурил глаза. – Вы сказали моей жене, что вы инспектор.

– Этого я не говорил, – с достоинством отверг обвинение старик. – Но я мог бы это сказать, поскольку я и в самом деле инспектор. Хотя и на пенсии, однако можно сказать, что инспектор.

– Так кто же вы, черт побери?! – завопил майор. Выдернув заложенную за воротник салфетку, он машинально скрутил ее и хлопнул ею, как ремнем.

– Значит, ты не помнишь улицу Мынтулясы? А ведь когда ты учился в начальной школе на этой улице, на переменах ты любил лазить по вишневым деревьям. Однажды сорвался и разбил себе голову. Директор школы взял тебя на руки и отнес в канцелярию, чтобы перевязать. Разве ты не помнишь? На следующий день был праздник Десятого мая[1], и ты был горд, что явился с перевязанной головой. Директор спросил тебя: «Ну как голова, Борза?» И ты ответил: «Боюсь за стихи, господин директор, наверное, не смогу заучивать их наизусть». Учить стихи – этого ты терпеть не мог, – улыбнулся старик. – Так вот, этим директором был я, учитель Фэрымэ, Захария Фэрымэ, который пятнадцать лет был директором школы на улице Мынтулясы, а потом школьным инспектором, до выхода на пенсию... Все еще не припоминаешь?

Майор, насупившись, внимательно слушал старика.

– Вы издеваетесь надо мной, – зашипел он сквозь зубы. – Не будь вы старым человеком, я бы вас на месте арестовал. Вы проникли в мой дом, заявив, что вы инспектор...

– Я этого не говорил.

– Молчите, когда я говорю! – Майор грозно двинулся на старика. – Вы обманом проникли в мою квартиру. Значит, у вас есть какая-то цель. А ну, говорите быстро и не злите меня: зачем вы сюда явились?

Старик дрожащей рукой провел по лицу и тяжело вздохнул.

– Прошу вас не сердиться, – заговорил он упавшим голосом. – Я вовсе не предполагал, что доставлю вам неприятность. Возможно, произошла какая-то ошибка, тогда я приношу свои извинения. Разве вы не господин майор Василе Борза из Министерства безопасности?

– Это я, но не господин, а товарищ майор Василе Борза. А вы тут при чем? Почему вас интересует майор Борза?

– Тогда прошу прощения, вы учились у меня в школе на улице Мынтулясы. Я могу сказать, когда это было: между девятьсот двенадцатым и пятнадцатым годами. Вот видите, хотя с тех пор минуло более тридцати лет, я все помню. Память о каждом классе у меня связана с какими-нибудь учениками, не всегда самыми лучшими, – через силу улыбнулся старик, – но такими, в ком я чувствовал что-то особенное. Я и потом, насколько это было возможно, старался следить, как они учатся в гимназии, в университете... Правда, вас я потерял из виду: в шестнадцатом году[2] началась война, и это многое объясняет. Вас увезли в провинцию...

Майор время от времени поглядывал на дверь в соседнюю комнату.

– Послушайте, господин директор, – произнес он не столь раздраженно, хотя и сурово. – Я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете, ни лицеев, ни университетов я не кончал. Я выходец из народа. Многое довелось мне в жизни испытать, но никогда у меня не было ни времени, ни денег, чтобы болтаться в высших учебных заведениях...

– Я же говорю про начальную школу на улице Мынтулясы.

– А я вас предупреждал, что меня не следует прерывать, когда я говорю. Все эти штучки с учеными степенями и факультетами нам известны, чепуха все это! Прошли времена разных степеней, дипломов и прочего вздора! Мы похоронили этот ваш режим! – воскликнул майор, словно обращаясь к соседней комнате. – Режим эксплуататоров! – Голос его зазвучал еще громче. – Теперь взял слово трудовой народ! Зарубите это на носу, пока не поздно! Понятно?

– Понятно, – склонил голову старик. – Прошу меня извинить. Произошла ошибка, не по моей вине...

Майор пристально посмотрел на него и ухмыльнулся:

– Надеюсь, что это ошибка, иначе вам было бы худо. А теперь благодарите Бога, что я не разозлился, и мотайте отсюда!

Короткая лапа майора указала на дверь.

– Всего вам доброго, – проговорил Фэрымэ, – счастливо оставаться. Еще раз прошу извинить меня...