На свободное место - Страница 83

— Найдем, — кивает тот. — Сегодня же постараемся.

— И все-таки самое главное, — говорю я, — можно сейчас твердо сказать: в кафе я встречался именно с Львом Игнатьевичем. А назвался он Павлом Алексеевичем. И забеспокоился, когда я слишком близко, на его взгляд, подобрался к Купрейчику. Тут у меня уже никаких сомнений нет. И в убийстве Семанского замешан этот Лев Игнатьевич, он организатор.

Все это я говорю горячо, даже запальчиво, словно кто-то спорит со мной, не соглашается. Между тем, все присутствующие со мной согласны. А Кузьмич задумчиво добавляет, по привычке раскладывая по столу свои карандаши и не отрывая от них глаз:

— Это убийство тянет на какое-то крупное хозяйственное дело, милые мои, — он поднимает голову и смотрит сперва на меня, а потом и на Виктора Анатольевича.

— Очень похоже, — соглашается тот. — Вообще пора, мне кажется, ОБХСС подключать, настало время. Наметилось уже несколько интересных фигур. Смотрите, — Виктор Анатольевич придвигает к себе лист бумаги и начинает называть имена и записывать их. — Пока в порядке выявления, — предупреждает он. — Значит, Семанский. Он убит. Потом этот самый Лев Игнатьевич. Дальше — Шпринц, Ермаков, это все там, в Южноморске. Да! Еще в Москве — Купрейчик.

Виктор Анатольевич каждое имя обводит квадратом и соединяет их пунктирными линиями, возле каждой из них ставя вопросительный знак и при этом поясняя:

— Функциональные связи тут пока точно не установлены. А скорей всего, некоторые звенья нам вообще неизвестны.

— Вы пока что и второго Ермакова запишите, — говорю я. — Василий Прокофьевич, двоюродный братец Гелия Станиславовича, в филиале его магазина трудится, на рынке. Прохвост, мне кажется, великий, может, даже почище Гелия.

— Запишем, запишем, — охотно откликается Виктор Анатольевич и, сделав пометку, замечает: — Все это должен изучить специалист, аккуратно и осторожно. Виталий, — обращается он ко мне и указывает на потолок. — Там, кажется, один крупный мастер на этот счет есть.

Виктор Анатольевич имеет в виду Управление ОБХСС, расположенное этажом выше нас.

— Там не один мастер, — улыбаюсь я.

— Это я и сам знаю, — говорит Виктор Анатольевич — Но я имею в виду одного вашего знакомого. Помните, мы с ним сотрудничали недавно по одному делу? Очень хорошее впечатление тогда оставил. Как его фамилия, забыл?

— Албанян? — спрашиваю я.

— Вот, вот. Введите его пока в курс дела. А мы потом небольшое совещание межведомственное, как всегда, соберем. Не возражаете, Федор Кузьмич? С вас, можно сказать, все началось, вы и решайте.

— Все правильно, — соглашается Кузьмич. — И Купрейчик-то этот самый не последнюю роль играет во всем деле, если из-за него такая схватка завязалась. Шутка? На убийство даже пошли.

— Золотая курочка, — насмешливо говорю я.

— Интересно знать, что она несет, — вставляет Петя.

Валя, как всегда, помалкивает и только под самый конец вдруг говорит:

— Можно предположить, что к Музе этот самый Лев Игнатьевич и заходил Возможно, хотел узнать, где Чума, куда пропал.

— Вполне возможно, — соглашается Кузьмич. — Таким образом, путей у нас к нему три: через Купрейчика, через Совко и через Музу. Кто-нибудь из них да должен знать, как до этого Льва Игнатьевича добраться Очень он нам нужен.

— Но ни Купрейчик, ни Совко так просто адрес его не назовут, — с сомнением говорит Петя. — Их заставить надо.

— Само собой, — снова соглашается Кузьмич. — Тут, милые мои, что-то придумать придется.

— Только учтите, — замечает Виктор Анатольевич, — у нас против этого Льва Игнатьевича нет ни одной улики. Обратили внимание? Ни одной. Выходит, арестовывать его сейчас нельзя. А потому и тревожить не рекомендуется.

— Все правильно, — Кузьмич задумчиво перебирает карандаши. — Тревожить не будем, а вот работать вокруг будем. Тогда появятся и улики. И идти пока что надо всеми тремя путями. И вообще давайте, милые мои, разворачиваться. Сделаем так, — он оставляет свои карандаши, и голос приобретает знакомую нам твердость: — Давай-ка, Шухмин, привези сюда Музу, Да побыстрее. Ты, Денисов, отправляйся за той женщиной в красном пальто. Разыщи ее непременно, без нее не возвращайся. Ну, а Лосев отправится к коллегам в ОБХСС, — заключает Кузьмич. — Выполняйте, милые мои. Время терять нельзя. Вон уже полдня и так прошло.

Все поднимаются со своих мест. Виктор Анатольевич прощается с каждым и уславливается о новой встрече Впрочем, никто сейчас не может предсказать, когда она потребуется.

Да, дело приобретает новый, неожиданный оборот. И контуры его начинают обрисовываться все явственней.

Я отправляюсь к нашим соседям на пятый этаж.

…Первым из нас троих выполнил свое задание Петя Шухмин. Через час он уже вернулся в управление вместе с Музой. На этот раз, надо сказать, Шоколадка выглядела далеко не такой привлекательной. Лицо ее заметно осунулось и побледнело, и потому ярко подведенные, как и прежде, губы, и зеленью оттененные веки не только не добавили ей сейчас привлекательности, но скорее делали и вовсе какой-то безвкусной дурнушкой. Это просто удивительно, как самочувствие и настроение женщины отражается на ее внешности.

Ну, а Муза, видимо, чувствовала себя плохо, очень плохо, и настроение у нее было отвратительное. Одни женщины при этом становятся резкими, грубыми или язвительными, другие плаксивыми. Муза, видимо, принадлежала к последним. Когда она вошла в кабинет Кузьмича, в глазах ее уже стояли слезы, а руки нервно теребили мокрый платочек, хотя вынула она его, как видно, только что и при этом забыла закрыть сумочку. Внизу, в гардеробе, Муза оставила свою роскошную дубленку и сейчас была в изящном сине-черном костюме со странным шлифованным камушком вместо брошки и красивой золотой цепочкой на открытой тонкой шее. Все было бы очаровательно, если бы не горькие складки в уголках рта и заплаканные, покрасневшие глаза на бледном лице.

Кузьмич, конечно, сразу все это отметил про себя и невольно вздохнул.

— Здравствуйте, Муза Владимировна, — сказал он, выходя из-за стола и придвигая ей стул. — Присаживайтесь, пожалуйста. Ничего не поделаешь, пришлось вас еще раз побеспокоить.

— Пустяки, — грустно махнула рукой Муза, опускаясь на предложенный ей стул. — Другие беспокоят меня гораздо больше.

— Вы имеете в виду Совко?

— Он уже, наверное, долго никого теперь не побеспокоит, правда?

— Да. Надеюсь, — кивнул головой Кузьмич и испытующе посмотрел через стол на Музу. — Но вы как будто жалеете, что он вас больше не побеспокоит?

— Представьте, жалею, — с неожиданным вызовом ответила Муза. — Что ж теперь делать? Это мой мужчина. Мне другого не надо. Из-за него я от мужа ушла, он мне противен стал.

Кузьмич неуверенно пожал плечами.

— Конечно раз так, то ничего не поделаешь. Сочувствую вам.

А Муза промокнула платочком выступившие слезы и, вздохнув, сказала С обидой и раздражением:

— Ах, что мне ваше сочувствие, когда разбита жизнь.

— Ну, ну, — улыбнулся Кузьмич. — Сейчас вы мне, наверное, не поверите, но уверяю вас, все пройдет. Забудете вы этого бандита, забудете. Вот он бы вам жизнь разбил, это уже точно.

— Да, конечно. Я все понимаю, — тихо ответила Муза, опустив голову.

— Ладно, — ответно вздохнул Кузьмич. — Оставим это. А вот кто же вас беспокоит больше, чем мы? Вы, кажется, так сказали?

— Я уже не помню, как я сказала, — стараясь снова не расплакаться, ответила Муза. — Я такая рассеянная стала. Ну, все забываю. И на работе тоже. Просто ужас какой-то.

— Тогда я буду поточнее, — мягко сказал Кузьмич. — К вам никто не приходил из знакомых Совко, не спрашивал о нем?

— Ой, приходил! — взволнованно воскликнула Муза и прижала ладони к щекам. — Я безумно перепугалась. Потом даже плакала.

— Кто же это был?

— Я его вообще не знаю.

— Ну, вы сперва мне его опишите, какой он из себя?

— Какой? Ну, такой низенький, полный, пожилой уже. Усы седые. Под глазами мешки. Я его раньше видела. Он раза два с Николаем приходил к нам в ресторан. Они вместе обедали. Я вам уже говорила.