На суше и на море. 1962. Выпуск 3 - Страница 2

Степан Дмитриевич прошел к столу и склонился над разостланной Морозовым картой. Молча проследил он за тонкой карандашной линией, показывающей курс и местонахождение траулера, и, не глядя на ожидающе подтянувшегося Морозова, бросил:

— Сдашь вахту, оставайся со мной.

Пока Морозов сдавал вахту старшему помощнику, Степан Дмитриевич прошел в радиорубку.

Мерцалов плотно сидел в кресле, прикрепленном к полу медной цепочкой. Рука его привычно стучала ключом радиопередатчика.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил капитан.

— «Гертруда» идет под ирландским флагом, — Мерцалов сдвинул наушники. — Порт приписки Галифакс. Владелец парохода компания «Меркурий». Место назначения Шпицберген.

— Так, так! — Степан Дмитриевич опустился в стоящее за оператором свободное «капитанское» кресло. — Название парохода немецкое, флаг ирландский, порт приписки канадский.

— Международный капитализм! — улыбнулся Мерцалов.

— Запросите «Гертруду», что у нее за повреждения? — сказал капитан, не принимая шутки. — Да поточнее.

— Запрашивал. — Мерцалов запнулся. — Разве договоришься одними сигналами? Английского я не знаю…

— Переходи на телефон. — Степан Дмитриевич оглянулся на стоящего в дверях Морозова. — Заходи.

Морозов втиснулся в загроможденную аппаратурой и двумя креслами маленькую радиорубку, вытер блестящий от пота лоб и старательно надел наушники.

— …«Гертруда» потеряла ход в первый день шторма, — медленно переводил он. — Грот-мачта рухнула, разбила катер и сорвала запасную антенну. Поэтому радиосвязь крайне ограничена. Утром волны сорвали шлюпку. Крен достиг двадцати двух градусов, на размахе доходит до шестидесяти. Обледенение притопленного борта угрожающе растет. На пароходе имеются раненые и обмороженные. Капитан «Гертруды» просит снять команду. — Морозов выжидающе посмотрел на капитана. — Все.

— Не так-то и мало! — Степан Дмитриевич сильно провел ладонью по тугому седеющему ежику, — Погодка самая подходящая… снимать команду, раненых…

Он оборвал фразу и вернулся в ходовую рубку.

— Стармех в машинном, — встретил его сменивший Морозова старший помощник.

И словно подтверждая его слова, из переговорной трубки послышался тонкий протяжный свист.

Степан Дмитриевич подошел к трубке.

— Слушаю.

— Сто двадцать два оборота, — доложил старший механик.

— Мало! — нетерпеливо бросил Степан Дмитриевич. — Идем на SOS. Понятно? Выжмите из машины все, что можно.

Алеша вышел из ходовой рубки. Гулко топая тяжелыми рыбацкими сапогами по металлическим ступенькам, спустился в салон.

В салоне было шумно и душно. Шторм — вынужденный отдых для рыбаков. Каждый пользовался им по-своему. Любители музыки сгрудились возле баяниста засольщика. И хотя пальцы музыканта порой не попадали на нужные лады, слушатели были довольны. Даже пожилой, всегда озабоченный боцман Иван Акимович и тот подсел поближе к баяну и слушал его с таким видом, будто выполнял тяжелую работу.

— Что раскис, моряк? — окликнула Алешу повариха Дом-пушка. — Гляди веселее. Не все еще в жизни пропало!

— Ты, Домнушка, совсем как помполит, — бросил издали баянист. — Бодрее, да веселее! А если душа невесела? Обидели парня.

— Обидели! Значит, он так и будет ходить теперь в рваном бушлате? — ответила со своеобразной женской логикой Домнушка.

Она взяла полными, но крепкими руками Алешу за плечи и повернула спиной к рыбакам, показывая лопнувший по шву рукав.

— За иголкой идти неохота, — буркнул Алеша, вывертываясь из рук Домнушки. — Видела на палубе что творится?

— Неохота? За иголкой сходить? — На широком лице поварихи сбежались частые добрые морщинки. — Вот оно что-о!

Домнушка насмешливо поджала губы и скрылась в камбузе, отделенном от салона легкой дощатой перегородкой. Немного спустя она вышла и подала Алеше иголку.

— Возьми, родной. Вот. И нитку тебе вдела. Пользуйся.

Алеша стянул с плеч бушлат и принялся зашивать рукав.

Но тут судно бросило набок. Иголка проскочила сквозь сукно и впилась в мякоть большого пальца. Алеша невольно чертыхнулся.

Занятый бушлатом, он не заметил, как к нему подошел боцман. Широко и прочно расставив ноги в высоких сапогах с отвернутыми голенищами, Иван Акимович наблюдал за усилиями молодого рыбака. Потом чисто выбритое мясистое лицо боцмана с мохнатыми бровями и шишковатым носом насмешливо сморщилось.

— Правильно делает капитан, что не дает тебе аттестата, — он незаметно подмигнул притихшим в ожидании шутки рыбакам. — Куда такому идти в загранку? Рукава пришить не можешь!

Алеша сердито сдвинул брови и продолжал шить, не отвечая боцману. Иван Акимович задел его больное место. На стоянке Алеша случайно познакомился с капитаном перегонной команды, уходившей в Стокгольм принимать новый траулер. Капитану приглянулся бойкий молодой матрос, и он предложил ему перейти с «Тамани» в перегонную команду. Радостный примчался Алеша к Степану Дмитриевичу. И тут… его постигла неудача. Капитан наотрез отказался выдать аттестат. Как ни просил Алеша, как ни убеждал, Степан Дмитриевич оставался неумолим.

— Ступайте, — оборвал он Алешу, — аттестата я вам не дам.

По лицу капитана, по обращению на «вы» Алеша понял: Степан Дмитриевич свое решение не изменит. Он неловко потоптался возле стола и вышел из каюты.

Неудача ошеломила Алешу. На траулере он с первого же дня почувствовал себя нужным человеком. Молодой быстрый матрос держался уверенно, совсем не походил на новичка. На палубе он никогда не оставался без дела. Пока вахта, ожидая подъема трала, покуривала под полубаком, Алеша возьмет пику — недлинную палку с насаженным на конце выгнутым стальным острием, соберет в кучу остатки неразделанной трески, выбросит за борт «сорную» рыбу: скатов, пинагоров, синих зубаток. Никто не слышал от него слова «устал». Казалось, он даже не понимал, что такое усталость. Но главное, что привлекло к нему внимание капитана, — это работа у трала. Алеша обладал ценным для матроса даром: он всегда находился там, где нуждались в его помощи. Только тралмейстер крикнет «стропик» — Алеша уже подает свитую кольцом толстую веревку. Тралмейстер лишь оглянулся — а Вихров, проваливаясь выше колен в трепещущей рыбе, протягивает ему замок, прикрепляющий куток трала к грузовой стреле.

Степан Дмитриевич присмотрелся к старательному и ловкому новичку. Узнал он, что Алеша, еще будучи школьником, увлекался морским делом: занимался в клубе юных моряков, изучал там сигнализацию, швартовку, ходил в шлюпочные походы. Окончив среднюю школу, Алеша больше двух месяцев добивался места в Арктическом пароходстве. В отделе кадров не решались взять молодого паренька: слишком много в нем было еще мальчишеского. Торопили Алешу домашние обстоятельства. Не мог он сидеть на иждивении матери — работницы рыбокомбината, растившей кроме него еще младшую сестренку. Пришлось оставить мечты о пароходе с синими полосами на трубах и пойти на траулер.

Уже после третьего рейса Степан Дмитриевич аттестовал Алешу матросом второго класса. И тут подвернулся случай сходить в заграничное плавание.

Обида, точившая юношу все эти дни, вспыхнула с новой силой. Тонкие брови его надломились уголками, губы плотно сжались, стали строгими.

А Иван Акимович, словно не замечая недовольства собеседника, продолжал все тем же добродушно подзадоривающим тоном.

— Отпусти тебя на перегон. Что же получится? Придете вы на стоянку. И пойдешь ты по какому-нибудь Ливерпулю или даже по Лондону… в рваных портках. А там, знаешь, каждая дырка на твоих штанах — пятно на наш флот. Точно!

Алеша упорно молчал. Молчал и шил. Спорить с Иваном Акимовичем не следовало. Боцмана в команде любили. Вздумает тот разыграть молодого матроса — каждый поддержит. Любят рыбаки розыгрыш.

— А ты не думай зря, — неторопливо продолжал Иван Акимович. — Гляди, друг, как шить-то надобно. В качку!