«На суше и на море» - 64. Фантастика - Страница 17

Глухой тоскующий крик прозвучал в ночи. Прозвучал и оборвался, словно кричащему внезапно зажали рот. В крике были отчаяние и мука, и горечь одиночества, и ужас. Казалось, вся скорбь мира слилась воедино, чтобы выплеснуться в этом безответном вопле. По спине Мергенова пробежали мурашки, невыносимо заныли зубы, как бывает, когда проведешь ножом по мокрому стеклу. Не помня себя от оглушающего страха, не соображая, что делает, он на четвереньках выскочил из шалаша и во всю мочь заорал:

— Игорь Петрович!

Ночь поглотила отчаянный призыв. Темнота безмолствовала, но чудилось в ней невнятное движение, осторожные, крадущиеся шаги, чье-то сдерживаемое дыхание. Бесплотные призраки позли со всех сторон, окружали, чтобы накинуться скопом и задушить в мягкой податливой массе.

— Игорь Петрович! Где вы?

Игоря Петровича не было. Поняв, что остался один, Мергенов оцепенел. Никогда раньше он не испытывал такого всеподавляющего страха, от которого впору потерять рассудок и мчаться со всех ног не зная куда. Он был уверен, что ночной вопль имеет непосредственное отношение к Игорю Петровичу.

Его поймали свирепые черные чудища и копошились над ним, раздирали, рвали тело, жадно чавкали слюнявыми пастями…

Дрожащими руками Мергенов пошарил по карманам. Сигареты давно кончились, но коробок со спичками сохранился.

Тьма отступила за желтый круг колеблющегося света.

Мергенов настороженно поворачивался, все время затылком ощущая, что там, за плотной стеной тьмы, прячется кто-то невероятно грузный и страшный. Неодолимый в своей безмозглой свирепости, он бесшумно ступает мягкими когтистыми лапами и выжидает удобного момента, чтобы обрушиться сзади и смять…

Зажигая спички одну за другой, Мергенов вглядывался в ночь до тех пор, пока не осталась одна-единственная спичка. Тогда, подчиняясь безотчетному порыву, он поднес огонек к одной из веток шалаша.

С веселым треском пробежала золотистая змейка по сизым чешуйкам саксаула, зашипела, зафыркала, и вдруг с победным гулом вымахнул косой лоскут зеленого пламени, осветив, как прожектор, громадное пространство. Мергенов зажмурился и отступил на несколько шагов. Кольцо тьмы расширилось и стало совсем непроницаемо-черным. Если бы Мергенов был в спокойном состоянии, он мог бы пошутить, представив себя в качестве заклинателя темных сил, который магическим кругом каббалы очертил себя от ярости духов ночи.

Пламя гудело. Огненные пчелы кружились в воздухе, стремились ввысь, навстречу своим сестрам-звездам и, обессиленные, умирали в холодном небе. Одна из них ужалила Мергенова в руку, вторая — в щеку. Он отмахнулся. Страх постепенно проходил, уступая место недоумению: куда же исчез Игорь Петрович?

Два оглушительных выстрела один за другим ахнули у самого уха. Горящий шалаш взвился зеленым фейерверком. Мер-генов подскочил от неожиданности, ничего не слыша от звона в ушах, закричал:

— Кто стреляет?! Осторожней! Кто там?

Ответа не последовало. И тогда он понял, что «там» никого нет, что это просто взорвались патроны в ружье, которое неизвестно почему оказалось в шалаше. И вообще неизвестно, что там еще осталось, что сгорело.

Две недели Мергенов пролежал в клинике. Врачи отказывались верить, что у него была тяжелая рана в живот. Крошечное синеватое пятнышко на коже выглядело слишком безобидно, а рентген ничего не дал. Он не мог ничего дать, потому что пленка чернела от излучений, источником которых было тело Мергенова.

У него предполагали лучевую болезнь. Это казалось совершенно очевидным. Но он был здоров, уверял врачей, что чувствует себя превосходно, и требовал, чтобы его выписали.

Посетители приходили почти каждый день. Врачи ограничивали свидания, но все равно палата, где лежал, вернее, бунтовал Мергенов, редко пустовала: у одних посетителей были специальные пропуска, у других — особое право.

Приходила Дурсун, непривычно растерянная и нежная. Приходили восторженные, громогласные друзья. Приходили солидные, неторопливые ученые из Академии наук, которым Мергенов обстоятельно, снова и снова припоминая все подробности, должен был рассказывать обо всем, что видел и слышал во время похода.

Всех входивших в палату он встречал вопросительным, ожидающим взглядом. Он уже знал, что в район Синего Леса отправлена комплексная экспедиция Академии и что даже первые результаты исследований превзошли самые смелые предположения. Ни трехпалой «овцы», ни ядовитого татцельвурма экспедиция пока не встретила. Зато обнаружила богатейшие залежи монацитовых песков и еще что-то, о чем либо не говорили, либо не знали, что говорить.

Под почвой, на сравнительно небольшой глубине была найдена большая водяная линза. Предварительные инструментальные исследования показали, что в ней существует незначительное, но стабильное перемещение вещества. Гидрологи сделали вывод: линза имеет сток, а следовательно, и приток воды, то есть надо ожидать, что под песками течет река.

Пробы капиллярной воды были сделаны в походной лаборатории и немедленно — вертолетом — доставлены в Академию наук. Наряду с сильной радиоактивностью вода содержала несколько тысячных процента неизвестного элемента с атомным весом 281.

Это вызвало замешательство среди физиков. Если даже допустить, что элемент 281-й может быть, он обязан был прекращать свое существование почти в самый момент возникновения. Этого не происходило — элемент был устойчив.

Дальнейшие опыты дали еще более удивительные результаты. Во-первых, 281-й вызывал бурную регенерацию поврежденных тканей живого организма. Во-вторых, мирно «уживаясь» с радиоактивной водой, он нейтрализовал жесткие излучения в живом организме. Когда им попытались воздействовать на радиацию в неорганической среде, он сохранял полнейшую инертность.

Мергенов знал, что его представили к правительственной награде, что Дурсун уже пригласила друзей на предстоящую свадьбу. Не знал он только одного, что хотел знать в первую очередь: где Игорь Петрович.

Однажды в клинику пришла Светлана Леонидовна — давний и добрый друг Мергенова. Светлана Леонидовна живо интересовалась всеми делами Мергенова, и он привязался к ней, как к родной матери. Как-то он даже рискнул спросить, почему она, такая видная и красивая, предпочитает одиночество семейной жизни. Она грустно улыбнулась, сказала, что уже давно замужем, и перевела разговор на другую тему. Оберегая добрые отношения, больше он этого вопроса не касался.

Расспросив его о здоровье, Светлана Леонидовна шутливо заметила, что он, вероятно, уже выговорил все свои впечатления до последнего слова. Он горячо возразил и начал припоминать малейшие детали, на все лады расхваливая Игоря Петровича. Это было необходимо в первую очередь для него самого.

Мысль о том, что он явился причиной гибели Игоря Петровича, не давала Мергенову покоя. Он снова перебирал в памяти события недавних дней, анализировал их, сопоставлял одно с другим. Да, Игорь Петрович был иногда резковат и непонятен, но он не был эгоистом. Взять хотя бы тот случай, когда Мергенов перелил в его флягу часть воды из своей. Он не подал виду, что заметил проделку, но и к воде не прикоснулся до самого привала, где поделил ее поровну с Мергеновым.

Конечно, он знал, что Мергенов умирает, и не захотел оставаться просто свидетелем. Он пошел за помощью, хотя не мог не понимать, что это безнадежная попытка, заранее обреченная на провал. Он укрыл Мергенова своим кителем, оставил ему ружье и шоколад и ушел раздетый, голодный, безоружный…

Мергенов губы кусал от отчаяния, но как он мог изменить создавшуюся ситуацию? Оставалось только ждать.

Светлана Леонидовна полюбопытствовала, куда так таинственно и бесследно исчез Игорь Петрович. Что он мог сказать ей на это? Этого никто не знал. Игоря Петровича не нашли.

… А его искали усиленно. Три поисковые группы — пешком, на вездеходе и вертолете — обшарили каждый метр песков в окружности тридцати километров; Игорь Петрович как сквозь землю провалился.