«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки - Страница 10
«Пожалуй, боцман, вы и правы, — кивает кавторанг, — там как в котле кипит. Только ведь на эту отмель и не спустишься, скала над ней нависла. Как же мы вас вытащим? Тут и вертолет не поможет…»
«Все будет в порядке! — отвечаю, и набрасываю на листочке бумаги чертежик: —Вот так нас вытащат».
«А ваше мнение?» — спрашивает командир базы Баулина.
«Полагаю, что пустой бочонок шхуна-нарушительница не выбросила бы, — отвечает Баулин. — Видимо, боялась, что ее задержат. Следовательно, в анкерке что-то важное».
«Что же, — сказал командир базы, — хоть вроде бы вы и не виноваты, что не задержали шхуну, «Хризантема» она там или не «Хризантема», а доставать анкерок вам…»
Не сразу согласился товарищ Баулин на то, чтобы я от правился на тузике с Кирьяновым.
«Беды бы, — говорит, — не получилось!»
Тут я пошел с козыря:
«Знаете, как нас в сулое будет окатывать? Вода — лед! А Кирьянов, между прочим, каждый день купается. Он и у себя на родине круглый год купался. Рыба!..»
«Будь по-вашему, — говорит капитан третьего ранга, — только в порядке приказа я Кирьянова не пошлю».
«Он согласится», — отвечаю. Откуда у меня была такая уверенность, сам не знаю, но Алексей согласился без звука.
Прежде чем нам отправиться в плавание, мы с Баулиным и Кирьяновым минут, наверное, двадцать разглядывали в бинокли пролив и подходы к отмели, на которой валялся анкерок.
Баулин показал мне трубкой:
«Видите, как там крутит?..»
Сверху, с мыса, пролив и впрямь казался кипящим — так стремительно, закручивая разводы пены, устремлялся по нему океан в Охотское море.
— Действительно с ветерком! — сказал я.
— Скучать не пришлось! — усмехнулся Доронин, — В общем разглядели мы все как следует, прикинули, где именно нам нужно будет отдать буксир и как, воспользовавшись течением, проскочить к отмели. Через полчаса «Вихрь» отошел от пирса. За кормой у него на буксире наш тузик. Алексей сидит на веслах, я на руле. На всякий пожарный мы надели спасательные пояса. Все свободные от службы матросы и старшины подались было на мыс, поглядеть на нашу «прогулку»… не вышло, командир базы запретил: «Нечего из работы устраивать спектакль…»
«Вихрь» закачало, как на порогах, а тузик начало трясти, как щепку. «Житуха!» — подмигнул я Кирьянову. Он, гляжу, держится прилично, только с лица побелел, словно ему даже губы мукой припудрили. Да и мне, по правде сказать, не до шуток было. Вода прямо-таки ревет вокруг, посередке пролива гребень дугой выгнулся, а берега — что твои стены. Перевернет и выплыть некуда. И сверху-то, с мыса, смотреть было страшновато, а когда тебя несет будто на спине у бешеной акулы — мурашки по спине бегут!
Доронин почему-то вдруг с силой кинул в крутящийся под утесом водоворот обломок лавы.
— За себя-то я не боялся, за Алешку сердце ныло: сдюжит ли?.. Главное ведь было не растеряться и рассчитать каждое свое движение. Нас без передышки окатывало ледяными брызгами, а меня, знаете ли, в жар бросило. Тут «Вихрь» дает отрывистый свисток: «Приготовиться!..»
А вскоре, подвалив поближе к острову Безымянному, — два новых свистка (у нас с капитаном третьего ранга все было обговорено). Кричу Кирьянову: «Отдать конец!» Алексей повернулся к носу, отцепил буксирный трос и снова налег на весла. Течение нас и понесло, и понесло. Раза три или четыре так крутануло, что я едва кормовое весло удержал.
Тузик то нырнет между бурунами, то подскочит. Был момент, когда мне даже показалось, что мы летим по воздуху, а потом как плюхнемся, как закачаемся, едва вверх килем не перевернулись! Навалился я что есть сил на весло, чувствую — соломинкой дрожит. Тут как раз та самая струя, на которую у меня расчет был, нас и подхватила, поволокла к берегу. Несет прямо на два отпрядыша. Только бы, думаю, проскочить между ними, только бы проскочить!.. Алешка гребет, что твой автомат, будто у него не мышцы — пружины. «Весла, — кричу, — береги!..»
Кричу и вижу — не успеть ему. Как мотанет вдруг наш тузик к одному из отпрядышей. Левое весло у Кирьянова спичкой переломилось. Тузик чирк левым бортом о скалу, пролетел еще метров с десяток к отмели — и готов! Вода в пролом фонтаном. А много ли воды нужно такой скорлупе?!.
Боцман замолчал, посасывая холодную трубку, не спеша достал кисет, наполнил чубук табаком, также не спеша прикурил от зажигалки.
— На отмель мы с Алексеем выбрались вплавь. Вернее, не выбрались — выбросило нас.
Доронин усмехнулся.
— С того времени, как «Вихрь» отошел от базы, минуло ну каких-нибудь десять минут, не больше, а мы с Алешкой до того устали, будто целый день таскали ящики со снарядами. Подползли на четвереньках к тому чертову анкерку и повалились на гальку, даже спасательные пояса отстегнуть не можем. Лежим — и ни рукой, ни ногой не шевельнуть.
«Не плохо бы, — говорю, — повторить прогулочку!» А у самого зубы чечетку выбивают.
«Угу!» — кивает Кирьянов.
С характером парень. Обсушились малость, отхлебнули из фляжки горячительного, отстегнули пояса и обвязали анкерок тросом (анкерок был, между прочим, новенький, дубовый, с медными обручами). Алексей предлагает: посмотрим, дескать, что за начинка в бочоночке. Меня, конечно, и самого любопытство разбирало: не зря ли мы прокатились на тузике с ветерком? Да приказ есть приказ!.. Капитан третьего ранга велел доставить анкерок на базу в неприкосновенности… Тут вдруг туман опади, да такой плотный, вытяни руку — пальцев не увидишь.
И надо было ему, чертову туманищу, пасть именно тогда, когда товарищ Баулин с пятью ребятишками — это он так матросов называет — поднялся с другой стороны острова Безымянного на его вершинку!.. План-то ведь у нас каков был: сверху спустят до уровня воды трос с грузилом, я захлестну его легкостью[9], подтяну к себе, подвяжу к тросу анкерок, его вытянут, а потом и нас с Кирьяновым по очереди… А туман все гуще да гуще — не разглядеть нам троса. Сидим мы с Алешкой, промокли, продрогли.
«Эй, внизу! — кричит нам в мегафон капитан третьего ранга, — Подождите, что-нибудь придумаем! Как себя чувствуете?..» «Нормально!» — кричу в ответ. А на ухо Алексею уточняю: «Ох, и натерпелся я страху!..» «Вы?» — удивился Алексей. «Я самый, — отвечаю, — ты что думал: я железобетонный?..» А он: «А я с вами не боялся. Я, — говорит, — перепугался на Черном море, когда в первый шквал попал…» «Какой такой шквал? — спрашиваю, будто бы не ведаю, — расскажи, делать нам все равно пока нечего».
Он, значит, тут мне все в подробности и выложил. Ничего не утаил.
«С чего, мол, это ты, друг любезный, такие фокусы выкидывал? Или в детстве мать набаловала, а папаша мало ремнем охаживал?»
«А я, — говорит Алексей, — маму помню только мертвую, как ее из больницы на санях привезли. Помню, голова у нее на бок свалилась, а в глаза снегу насыпало. Мне тогда три года исполнилось. А папа в тридцать девятом году на финской войне погиб».
— Вот ведь какая история, — помолчав, вздохнул Доронин, — А я, парторг корабля, и не знал ничего.
Боцман долго раскуривал очередную трубку и показался мне в этот момент куда старше своих тридцати двух лет.
Из дальнейшего его рассказа я узнал, что Отечественная война застала Алексея Кирьянова в родном смоленском селе Загорье, в верховьях Днепра. Алексей работал тогда подпаском в колхозе и жил из милости у чужих людей. В войну его взял к себе местный учитель, вдовец, Павел Федорович Дубравин, которого фашисты сделали старостой. Сельские мальчишки частенько колотили Алексея, обзывая его приемышем предателя. Лишь тогда, когда Смоленщина была освобождена из неволи, выяснилось, что Дубравин не был предателем, а, соглашаясь стать у фашистов старостой, выполнял тайное поручение подпольного райкома партии, хотя и был беспартийным. Почти никто в Загорье не знал, что староста помогал партизанам, и в сорок третьем году кто-то жестоко избил его ночью дрекольем. Павел Федорович недолго протянул после этого — все внутренности у него были отбиты — и умер весной сорок пятого года.