На страже - Страница 3

А правда была в том, что сэра Александра обижали долго и горько с самых ранних дней его родители, сестры, однокашники, сержант его роты и полковник, коллеги в политике, жена, старший мастер-егерь, егерь и секретарь клуба охотников, доверенное лицо на выборах, избиратели и даже его личный парламентский секретарь – все до одного нападали на сэра Александра, а он принимал такое отношение как само собой разумеющееся. Для него было вполне естественно, что барабанные перепонки лопаются от лая, когда он звонит молодой женщине, к которой неравнодушен; высокой привилегией было поднять ее сумочку, когда Гектор бросал ее в парке; маленькие раны, которыми Гектор мог отметить его лодыжки и запястья, были для него рыцарскими шрамами. В наиболее амбициозные моменты с Миллисент он называл Гектора «мой маленький соперник». Тут не могло быть никаких сомнений независимо от его намерений, а когда он пригласил Миллисент с матерью в свое загородное имение, то добавил в конце письма: «Конечно, приглашение включает малыша Гектора».

Посещение сэра Александра с субботы до понедельника для пуделя было кошмаром. Он старался, как никогда прежде; любая выходка, которой он мог сделать свое присутствие невыносимым, была использована и – совершенно напрасно. Это что касалось гостеприимного хозяина. Остальные домочадцы реагировали достаточно хорошо, он получал изрядный пинок за собственное плохое поведение, лишь когда оказывался наедине со вторым лакеем, который из-за него опрокинул поднос с чайными чашками.

Поведение, от которого Миллисент сгорала от стыда в половине благородных домов Англии, тут кротко принималось. В доме были другие собаки – пожилые, почтенные, хорошие животные, на которых налетал Гектор; они печально отворачивали головы от его провоцирующего лая, а он кусался за уши. Они мрачно уклонялись от него, а сэр Александр распорядился закрыть их, пока гости не уедут.

В столовой был чудесный обюссонский ковер, которому Гектор сумел нанести непоправимый ущерб; сэр Александр, казалось, не заметил.

Гектор нашел в парке кучу и тщательно извалялся в ней – хотя это был противно его природе – и, вернувшись в гостиную, испачкал все стулья; сам сэр Александр помог Миллисент искупать его и принес для этого ароматическую соль из собственной ванны.

Гектор выл всю ночь, он спрятался и заставил половину домашних искать его с фонарями; он удавил несколько молодых фазанов и покушался на павлина. Все впустую. Он отсрочил фактическое предложение, это верно – однажды в голландском садике, потом на пути к конюшне, и еще раз, когда купался – но когда в понедельник наступило утро, и он услышал, как сэр Александр говорит: «Я полагаю, что Гектору тут понравилось. Надеюсь видеть его здесь очень, очень часто», то понял, что проиграл.

Теперь оставалось только ждать. Вечерами в Лондоне было невозможно держать Миллисент под наблюдением. В один из таких дней он проснулся и услышал как Миллисент сообщает по телефону подругам хорошую новость о ее помолвке.

Так вот случилось, что после долгой борьбы с самим собой он принял отчаянное решение. Он любил свою молодую хозяйку, очень часто, когда она прижималась к нему лицом, он чувствовал сострадание из-за своего долга отваживать вереницу молодых людей. Но Гектор не был кухонной дворняжкой. Согласно кодексу всех благородных собак, деньги имели первостепенную важность. Беззаветная верность отдается покупателю, а не тому кто просто кормит и ласкает. Рука, которая когда-то возилась с пятифунтовыми банкнотами в отделе домашних животных гигантского магазина, теперь ковыряла неплодородную почву экваториальной Африки, но священные слова при покупке все еще звенели в памяти Гектора. Всю воскресную ночь и утреннюю поездку в понедельник, Гектор боролся со своей проблемой, а потом принял решение. Носик должен сгинуть.

Это было легко: она склонилась над его корзиной, один крепкий укус, и дело сделано. Она пошла к пластическому хирургу и вернулась несколько недель спустя. На носу ни шрама, ни шва. Это был другой нос; хирург был художником своего дела, а носик Миллисент, как я говорил выше, не имел никаких скульптурных достоинств. Теперь у нее прекрасная аристократическая горбинка, приличествующая старой деве, в которую она вот-вот превратится. Как все старые девы, она нетерпеливо ждет писем из-за границы и тщательно заполняет шкатулку скучными сельскохозяйственными данными. И как все старые девы, она всюду появляется со стареющим декоративным песиком.