На старой мельнице - Страница 22
– Это вам, – пододвинул он две кучки ребятам.
Митька взял одну конфету и положил в рот.
– Это для игры, – сказал дядя Егор. – Одна конфета – десять копеек.
Скоро все конфеты снова перекочевали к нему. Митька проглотил слюну и бросил карты квартиранту на колени.
– Я не хочу конфет.
Дядя Егор рассмеялся, убрал карты в карман, а все конфеты пододвинул ребятам. Когда он ушел, Митька с интересом посмотрел на приятеля и спросил:
– Хороший мужик?
– Борода у него противная. И глаза… – сказал Стёпка, запихивая в рот сразу две конфеты. – Вкусные, чёрт…
19. БУТЫЛКА ПОД СТОГОМ
Мысль об экскурсии в Москву не давала Митьке покоя. Стёпка так и не сказал, откуда он узнал, что Митьку думают взять. Но Тритон-Харитон был человек надёжный. И врать он не станет. А школа? Пока Митька больной, ясно, почему он не ходит в школу. А потом? Если он и потом не пойдёт в школу, то всё – поездка ухнула. Да и вообще ему не хотелось бросать школу. Что за жизнь на мельнице? День дома просидишь – ни одного человека не увидишь. А география – это чепуха. Если он захочет…
– Ты что, оглох? – спросила мать. – Зачем к тебе ни свет ни заря Стёпка приходил, спрашиваю?
Митька, стиснув зубы, молчал.
– Господи, да что с тобой? – положила ложку на стол мать. – Глазищами так и зыркает…
– Оставь его, сестрица, – сказал дядя Егор. Он с аппетитом хлебал жирные щи, улыбался. К бороде его прицепился кусочек капустного листа. Когда квартирант широко разевал рот, борода его норовила заскочить в тарелку.
Митька отодвинул от себя почти полную тарелку и выбрался из-за стола.
– Не фокусничай! – пригрозила мать.
Он молча вышел. Слазил на чердак за портфелем, забежал в сарай за книжками. На речку идти не хотелось. Дядя Егор пообедает, отдохнёт и придёт рыбачить. А с ним встречаться не хотелось. Митька направился к высокому стогу, что был смётан на пригорке. Река шумела близко, но из-за кустов её было не видно. В каких-нибудь двадцати метрах от стога начинался сосняк.
Митька натягал немного сена и улёгся. Дождь перестал моросить, но небо над головой было словно серой ватой набито. Земля приятно холодила спину и пятки. Он достал из портфеля географию и стал лениво листать. Прочитал всё про тундру. Закрыл глаза и про себя повторил. На всякий случай прочитал про лесостепь, тайгу и смешанный лес. Повторил и, облегчённо вздохнув, убрал учебник в портфель. Теперь можно и книжку почитать. Сначала «Судьбу барабанщика», а потом эту… «Чудотворную».
Книжка увлекла его. Судьба маленького барабанщика Серёжи чем-то напоминала его, Митькину, судьбу. На лист уселся зелёный молибога и, покачиваясь на тонких ножках, стал усердно бить поклоны. Митька хотел щелчком сшибить его, но пожалел. Очень уж уморительно молибога кланялся. На него просто нельзя было смотреть без смеха!
Митька почувствовал себя неспокойно. Что-то заставило его оглянуться назад. И он сразу забыл про молибога. К нему по колючему косовищу шёл старший брат. В одной руке он держал удочку, в другой нёс связку плотвиц. Митька не поднялся, не спрятал книгу. Он даже не пошевелился.
Дядя Егор подошёл к стогу с другой стороны. Опустился на корточки и, зарывшись бородой в сено, засунул под стог руку до плеча. Митька услышал звон и бульканье. Спина дяди Егора стала медленно выгибаться, голова запрокидываться. И Митька снова увидел маленькую розовую лысину. С пятачок. И ещё он увидел стакан, который дядя Егор держал у губ, и бутылку.
«Водку хлещет», – безразлично подумал Митька.
Дядя Егор между тем выпил ещё полстакана, заткнул бутылку длинной деревянной пробкой, засунул под стог и сеном припорошил. Когда он уходил по косовищу домой, Митька видел, как на щеке его перекатывался желвак. Квартирант что-то жевал на ходу.
Со стороны реки послышалось негромкое кряканье, плеск. Там в камышах жила дикая утка. Митька её несколько раз видел. Утка была маленькая, серая, с коричневой спинкой и белым брюшком. Это было весной. Она тихо выплыла из осоки и, подивившись на цветной поплавок, нырнула под кувшинку. Её белый хвост трепетал под прозрачной водой, а серые лапы с жёлтыми перепонками смешно сучили. Второй раз Митька увидел её летом. У него упала в воду банка с червями и поплыла вниз по течению. Митька берегом обогнул камыши и полез в воду, наперерез, надеясь перехватить банку. И тут в маленькой заводи, окружённой камышом и высокой травой, он снова увидел утку. И не одну: вокруг неё были разбросаны маленькие пушистые жёлтые комочки. Митька не успел сосчитать, сколько их. Утка встрепенулась и что-то крякнула своим утятам. Они запищали, засуетились и вдруг все разом провалились под воду. Чуть погодя в зарослях речной повилики снова показалась утка. Она вертела своей точёной головкой – и с широкого утиного носа капала хрустальная вода.
Выросли утята и разлетелись куда глаза глядят. Осталась утка одна. Скучно ей. Иногда вечерами слышно её печальное кряканье. Может быть, по утятам тоскует? Или зовёт других уток, чтоб всем вместе, косяком, лететь в тёплые края?
Утка умолкла. С неба опять заморосил невидимый дождь. Не дождь, а мокрая пыль. Из сосняка выпорхнули две белобокие сороки. Словно по воздушным ухабам – вверх-вниз – оглушительно вереща, они перелетели через речку и опустились в берёзовой роще.
Не хотелось Митьке уходить отсюда, но въедливая мокрая пыль надоела. Он сложил книжки в портфель и пошёл домой. В сенях замешкался, хотел снова отнести портфель на чердак, но раздумал.
Дома было тихо. Мать сидела у печки и сплетала лук в вязанки. Дядя Егор покашливал в другой комнате.
– Нагулялся, сынок? – ласково спросила мать.
– Читал, – сказал Митька.
Мать приложила палец к губам и показала глазами на дверь: дескать, тише – услышит!
– Когда захочу, тогда и буду читать, – с вызовом сказал Митька. Достал из портфеля «Судьбу барабанщика» и, усевшись под лампой, стал листать книгу.
– Не гневи бога, сынок, – прошептала мать.
– Знаешь, какая интересная? Про шпионов. Хочешь, вслух буду читать?
Мать махнула рукой и отвернулась. А Митьку так и подмывало ещё что-нибудь сделать.
– У меня ещё есть одна книжка. «Божественная»… Мне её сам дядя Гриша прислал… И тебе велел прочитать… А если спрячешь, – твою библию в реку брошу. Лучше до моих книг и не касайся.
Он всё время поглядывал на дверь, дожидаясь, пока выйдет дядя Егор. У Митьки было сегодня воинственное настроение. Ему всё было нипочём.
Квартирант скоро вышел из своей комнаты. Митька ожидал, что увидит его пьяным, пошатывающимся. Ничего подобного. Дядя Егор выглядел как всегда.
– Кажись, надолго занялся? – кивнула мать на мокрое окно. Луковица из её рук выскользнула и покатилась по полу.
– Божья роса божью землю кропит, – сказал дядя Егор, щупая кончик своей бороды. Так он всегда делал, когда сердился.
– Сено бы не потравил, – сказала мать, не поднимая луковицу.
– Что читаешь? – повернулся дядя Егор к Митьке.
– Книгу.
– Вижу, что книгу. Какую?
– Про маленького барабанщика.
– А-а, – сказал дядя Егор и отпустил бороду.
– Про барабанщика можно? – спросил Митька.
– Что с тобой поделаешь? – пожал плечами дядя Егор.
Мать облегчённо вздохнула и подняла с пола луковицу.
– А про икону чудотворную можно? – спросил Митька.
– Про что?
– Про икону, – сказал Митька. – Один мальчишка нашёл её где-то.
Квартирант близко подошёл к Митьке, посмотрел ему в глаза.
– Покажи!
– От вас водкой пахнет, – сказал Митька и отодвинулся.
Треугольные глаза старшего брата побелели, на щеках заходили желваки. Он быстро взглянул на мать и цепко схватил Митьку за плечо.
– Ты что болтаешь, дрянь?
– Я не дрянь, – сказал Митька. – Это вы…
– Уши оборву! – закричала мать. – Как ты смеешь?
Митька вскочил с табуретки, прижал книжку к груди.
– Ну чего вы?! – тонким плачущим голосом крикнул он. – Уйду из дому… Нет житья! В школу не пускают. Книжки – нельзя. Молиться можно? Не хочу! Не буду! Вы… вы противные. Орёте, как дурные…