На снегу розовый свет... - Страница 85

Прошло много времени. Я окончательно возмужал. Настолько, что у меня не только появилась семья, но уже и выросли сыновья. А в прошлом году родилась маленькая внучка Катенька.

Всю жизнь я сажаю деревья. Яблони, вишни, груши. Но не собрал ещё ни одного урожая. Я заметил, что у нас есть такая семейная примета: если на молодом дереве появляются первые плоды — значит, скоро мы уедем куда–то на новое место. А груши и яблоки будет собирать тот, кто поселится в нашем доме.

Судьба… Да, я посадил дерево, вырастил сыновей, и у меня уже не один раз был дом. Комплект, которым необходимо в жизни обзавестись каждому.

Но всегда мне хотелось чуть большего. Мне хотелось, чтобы у меня когда–нибудь появилась своя Книга.

И она вышла из печати тогда, когда надежды на издание у меня уже не было никакой.

Иначе, как чудом этого объяснить нельзя.

На радостях я стал раздавать, дарить свою Книгу друзьям и знакомым. И, конечно же, когда представился случай, и я оказался в городе своей молодости, я решил отыскать Дилару. Я хотел и ей подарить на память свою Книгу.

Я быстро её нашёл. У Дилары появился свой магазин. Магазин женской одежды. Он пользовался в городе большой популярностью, и Дилару многие знали.

А в магазине мне пришлось подождать всего несколько минут, её вызвали, она вышла. Дилара сразу меня узнала и ещё издали рассмеялась. Да, она, конечно, изменилась. Ну, чуточку располнела, стала ближе где–то к Рубенсу. И… Вот мы стали разговаривать, я, как всегда, острил, она смеялась, но, как она заметила вскользь, ей было немножко неловко оттого, что она уже не такая стройная, не молодая, как раньше, как тогда… Это она мне, орлу с облезлыми перьями, такое говорит!

— Книга?! — Дилара обрадовалась, как будто это у неё случился в жизни такой праздник.

Но подарки не делаются наспех, на бегу. И мы решили встретиться вечером в кафе. Я осторожно поинтересовался насчёт курицы в пряностях, но Дилара опять рассмеялась:

— Нет, дома будет муж, и он не очень обрадуется, если увидит тебя.

Я вспомнил многонациональный состав её избранников и поинтересовался:

— Прости, пожалуйста, об этом спрашивать как–то неприлично, но… он у тебя не… африканец?..

Всё, о чём я ни спрошу, кажется Диларе очень смешным:

— Что ты! Нет! Он из Бангладеш и зовут его Фазлул! Он не курит, не пьёт и очень набожен.

Ну, вот… полегчало… Не африканец… Хотя мне–то какая разница. Лишь бы не грузин.

И вот мы в кафе. Друг против друга за маленьким столиком. Крупными кусками армянский шашлык из свинины. Полусухое красное вино.

Я достал пакет с Книгой:

— Дилара, я написал тебе тут в начале: «Когда глаза, которые тебя видели, потускнеют, растраченные на взгляды…». Помнишь? В книге есть это стихотворение.

Да, Дилара помнила. Дилара всё помнила.

Слово за слово — я не мог не спросить:

— Томази… Ведь ты его тоже любила. А никогда потом о нём ничего не говорила. Ни плохого, ни хорошего. Как будто его не было никогда.

Дилара подозвала официанта и попросила принести бутылочку армянского коньяка. Трёхгодичной выдержки.

Молча выкурила две сигареты. Принесли бутылку. Я налил в рюмки, Дилара сразу выпила.

И сказала:

— Это он тогда… из–за меня… Вернее, это… это я его тогда убила…

Она замолчала. Я тоже не знал, как себя вести в этой ситуации. Убила? В каком смысле? Как мне помнится, его, Томази, никто не убивал. Он сам разбился в ДТП. Туда ему и дорога, Царство ему Небесное.

Я ждал, когда Дилара выкурит ещё одну сигарету. Ничего не понимал. Но ничего и не спрашивал.

Сигарета кончилась. Дилара загасила крошечный, испачканный алой помадой, кончик, в пепельнице:

— У меня, может, ты помнишь, была подруга Надя. В аптеке работала. И вот она, перебирая у себя на работе в сейфе разные упаковочки, показала мне две ампулы. Яд. Импортный. Без цвета, вкуса и запаха. Действует не сразу. Нарушается координация движений, становится весело… Потом смерть. Не выдерживает сердце. Причину определить очень трудно. Дефицит страшный. Дали по великому блату в аптекоуправлении. Из заначки для обкома партии. Прислали для какого–то аппаратчика, а он возьми, да и умри раньше, от инфлюэнцы.

Что–то меня дёрнуло:

— Дай мне одну!

Надя рассмеялась:

— Зачем тебе?

А я прямо вцепилась:

— Ну, дай, дай, дай!

И с тех пор у меня на кухне, «в месте, исключающем случайное употребление», хранилась эта ампула.

А потом… Ну, ты это помнишь… Ах, какая всё–таки гадость… Как я его тогда возненавидела! И как мне было стыдно перед тобой за те крики, что у меня вырвались. Ведь мне было ненавистно, противно каждое его движение. И тут… Не хотела я, не хотела, не хотела!.. Ведь тебя любила.

Я никогда и никого уже так не любила…

Он потом потребовал коньяка. И я ему его приготовила. Задержалась — никак не обламывался конец ампулы. Порезалась. Кусочек стекла упал в рюмку. Доставать было некогда. Эта сволочь орала, чтобы ему скорей подавали.

Он так ничего и не заметил. Был в хорошем настроении…

Мы помолчали. Дилара выкурила ещё одну сигарету. Я разлил в рюмки коньяк. Выпили, не чокаясь.

И сразу же забыли, забыли обо всём об этом. На столе лежала Книга. Мы не виделись тысячу лет, и нам было чего хорошего вспомнить.

Провожая Дилару к её дому, я взял её за руку, и мы прошли так несколько шагов.

Дилара… Дилара…

Нет, не может быть!.. Убила человека? Ну, да, я тоже хотел его убить, но — смог бы?..

Уже в самолёте я нашёл стихотворение, строчками из которого подписал Диларе Книгу, и которое никогда не получалось прочитать на память от начала до конца:

До пенсии оставалось три года. Всего–то три года оставалось до пенсии! Уже и планы себе какие–то рисовал оптимистические. Ну, там — поездки по Европе, встречи с интересными людьми. Полноценное общение с внуками.

Нет, до конца я всё–таки ещё не понял, не осознал, что такое пенсия, пенсионный возраст.

С одной стороны — в голове ещё сидит представление о пенсии и пенсионерах — как о предсмертном состоянии. Вот есть она, длинная жизнь — от горшка до сорока–пятидесяти лет, когда не думаешь ни о болезнях, ни о кладбище.

Вот моей маме сейчас за восемьдесят, так разговоры у неё, любимые темы — кладбище, похороны и кто как умер. Есть ещё воспоминание современников: перечисление друзей, родственников, ныне покойных.

А я ещё, наверное, чего–то недопонимаю. Пока ещё ощущение, что выход на пенсию — это что–то вроде окончания университета. Впереди — карьера, новые горизонты, новые радости жизни. Ну, пусть не совсем так. Но — есть определённое сходство. По окончании пенсионного возраста тоже выдаётся документ. Единого образца. Очень серьёзный. Только вот в жизни он уже не пригодится. Нельзя прийти с ним куда–нибудь, показать и устроиться на работу. Получить без очереди двести граммов сливочного масла. Бесплатно проехать в троллейбусе или на метро.